— Нет ли у кого-нибудь ключа от шкатулки? — нагло обратился Перад к присутствующим, казалось, он вопрошает их в такой же мере голосом, как и движением огромного багрового носа.
Тут провансалец не без тревоги заметил, что в гостиной не осталось ни одного жандарма, только он да Корантен. Корантен вытащил из кармана маленький кинжальчик и стал всовывать его в щель ларчика. В ту же минуту с проселка, а потом с мощеной дороги, пересекавшей лужайку, донесся зловещий топот отчаянно скачущей лошади. Но еще больший ужас охватил всех, когда они услышали ее падение и ее предсмертный хрип, — она свалилась, как подкошенная, возле средней башни, — и словно гром поразил всех присутствующих, когда до них донесся шелест амазонки и вслед за этим в комнате появилась Лоранса. Слуги поспешно расступились, давая ей дорогу. Несмотря на стремительность скачки, она, видимо, глубоко страдала от мысли, что заговор раскрыт: все ее надежды рушились! Она неслась вскачь, поглощенная мыслями об этих рухнувших надеждах, думая о том, что теперь придется покориться консульской власти. И если бы не опасность, нависшая над четырьмя молодыми людьми и послужившая тем лекарством, при помощи которого она преодолела усталость и отчаяние, она упала бы тут же, сраженная сном. Лоранса почти загнала лошадь, спеша встать между своими братьями и смертью. Когда присутствующие увидели эту героическую девушку, бледную, осунувшуюся, со сбившейся набок вуалью, с хлыстом в руке, остановившуюся на пороге гостиной, откуда она пылающим взглядом окинула всю эту сцену и сразу проникла в ее смысл, каждому стало ясно благодаря неуловимому выражению, скользнувшему по хитрому и злому лицу Корантена, что теперь лицом к лицу сошлись два настоящих противника. Предстоял страшный поединок. Увидев в руках Корантена шкатулку, графиня взмахнула хлыстом и так стремительно кинулась к сыщику, с такой силой ударила его по рукам, что шкатулка упала на пол; Лоранса схватила ее, бросила на пылающие уголья и в угрожающей позе встала перед камином, прежде чем агенты успели прийти в себя от изумления. Глаза Лорансы горели презрением, на бледном челе и губах блуждала пренебрежительная усмешка, и в этом было для агентов что-то еще более оскорбительное, чем тот властный жест, каким она расправилась с Корантеном, словно с какой-то ядовитой гадиной. В добродушном г-не д'Отсэре вдруг пробудился рыцарь, кровь бросилась ему в лицо, и он пожалел, что при нем нет шпаги. Слуги сначала затрепетали было от радости. Отмщение, которого они жаждали, уже постигло одного из негодяев. Но их радость сразу же вытеснило жестокое опасение: сверху все еще доносились шаги жандармов, шаривших по чердакам. «Сыщик» — энергическое слово, в котором смешиваются все оттенки, отличающие друг от друга служащих полиции, ибо народ ни за что не хочет вносить в свою речь точные названия для всех, кто причастен к этой кухне, необходимой правительствам; сыщик великолепен и необычен тем, что никогда не выходит из себя: он обладает христианским смирением пастыря, он привык встречать презрение и сам отвечает презрением; оно преграда для толпы глупцов, которые не понимают его; об его медный лоб разбиваются любые оскорбления, он идет к намеченной цели как некий зверь, панцирь которого можно только пушкой пробить; зато если сыщика ранят, он, тоже как зверь, приходит в ярость именно потому, что считал свой панцирь непроницаемым. Удар хлыстом был для Корантена, — уж не говоря о боли, — именно тем пушечным выстрелом, который сокрушил его панцирь. Этот жест благородной и гордой девушки, полный такого омерзения, унизил сыщика не только в глазах немногочисленных обитателей замка, но, главное, в его собственных. Провансалец Перад бросился к камину; Лоранса ударила его ногой, но он схватил ее ногу, приподнял и тем заставил девушку из стыдливости опуститься в кресло, где она в тот вечер дремала. Это был трагикомический эпизод среди царившего ужаса, — контраст, нередкий в человеческой жизни. Желая во что бы то ни стало завладеть горящей шкатулкой, Перад обжег себе руки, но шкатулку достал, поставил на пол и сел на нее. Все эти маленькие события произошли мгновенно, причем не было произнесено ни единого слова. Корантен, придя в себя от боли, вызванной ударом, схватил мадмуазель де Сен-Синь за руки, чтобы удержать ее на месте.
— Не принуждайте меня применить к вам силу,
«Любезная Лоранса,
Мы с мужем узнали о том, как благородно вы вели себя в горестный день нашего ареста. Мы знаем, что вы любите наших бесценных близнецов так же горячо, как и мы, и, как мы, любите обоих одинаково; поэтому именно вам вверяем мы наш дар, пусть это будет для них дорогим и печальным воспоминанием о нас. Сейчас господин палач остриг нам волосы, потому что через несколько минут нас казнят, но он обещал передать вам два единственных предмета, которые мы можем оставить на память нашим бесконечно любимым сиротам. Сберегите же то малое, что останется от нас, чтобы передать им, когда настанут лучшие времена. Посылаем с этими прядями наш последний поцелуй и родительское благословение. Последняя наша мысль будет обращена прежде всего к нашим сыновьям, затем к вам и наконец к господу богу. Любите их.
Берта де Сен-Синь
Жан де Симез».
При чтении этих строк у всех на глаза навернулись слезы.
Лоранса бросила на сыщиков уничтожающий взгляд и твердым голосом сказала:
— Вы безжалостней, чем
«
Мари-Поль».
— А вот и другое, — продолжала она, зардевшись прелестным румянцем.
«
— Вы переписывались с эмигрантами! — сказал Перад, прерывая Лорансу, и посмотрел письма на свет, чтобы проверить, не написано ли там что-нибудь между строк симпатическими чернилами.
— Да, — ответила Лоранса, складывая драгоценные, слегка пожелтевшие листки. — Но по какому праву врываетесь вы в мой дом, посягаете на мою личную свободу и на святость домашнего очага?
— А, вот оно что! — молвил Перад. — По какому праву? Придется вам показать его, очаровательная аристократка, — продолжал он, вытаскивая из кармана ордер, выданный министром юстиции и скрепленный министром внутренних дел. — Это, гражданка, взбрело в голову самим министрам...
— А мы могли бы спросить у вас, — сказал ей Корантен шепотом, — по какому праву вы даете у себя убежище убийцам первого консула? Вы хлестнули меня по рукам, и это могло бы дать мне основание приложить руку к тому, чтобы ваших братцев отправили на тот свет, а я ведь явился с намерением спасти их.
По движению губ наглого сыщика и по взгляду, брошенному на него Лорансой, кюре догадался о том, что говорит этот непризнанный великий артист, и сделал Лорансе знак не доверять ему, причем никто, кроме Гулара, этого знака не заметил. Перад постукивал по крышке шкатулки, проверяя, не состоит ли она из полых дощечек.
— Ах, боже мой, да не ломайте вы ее! Вот смотрите, — сказала девушка Пераду, выхватив у него крышку.
Она взяла булавку, нажала на головку одной из фигур, вырезанных на крышке, пружинка раздвинула дощечки, и в одной из них, с углублением, оказались две миниатюры на слоновой кости, сделанные в Германии и изображавшие господ де Симезов в форме офицеров армии Конде. Корантен, находившийся лицом к лицу с противником, которого он имел основание ненавидеть всей душой, отозвал Перада в сторону и стал с ним совещаться вполголоса.
— И вы хотели это сжечь! — сказал Лорансе аббат Гуже, указывая взглядом на письмо маркизы и на пряди волос.
Вместо ответа девушка многозначительно пожала плечами. Кюре понял, что она готова была бы пожертвовать всем, лишь бы отвлечь сыщиков и выиграть время, и он поднял взор к небу, выражая этим свое восхищение.
— Где это поймали Готара? Кажется, он плачет? — спросила она громко, чтобы ее слышали.
— Не знаю, — ответил кюре.
— Он съездил на ферму?
— Да, ферма! — сказал Перад Корантену. — Пошлите туда людей.
— Незачем, — возразил Корантен. — Эта девушка не доверила бы спасение своих братьев простому фермеру. Она дурачит нас. Делайте, как я вам говорю. Мы уже совершили непростительную ошибку, явившись сюда; так вернемся, по крайней мере, хоть с какими-нибудь сведениями.
Корантен перешел к камину и поднял длинные заостренные фалды сюртука, чтобы погреться; он принял вид, тон и манеры человека, находящегося в гостях.
— Сударыни, вы можете ложиться спать, и ваши люди тоже. Господин мэр, ваши услуги теперь излишни. Строгость полученных нами предписаний не позволяет нам действовать иначе, чем мы действовали; нам остается только обследовать все стены, — а они, кажется, довольно толстые, — и тогда мы уедем.
Мэр раскланялся с присутствующими и вышел. Ни кюре, ни мадмуазель Гуже не тронулись с места. Слуги так боялись за судьбу своей молодой хозяйки, что не хотели оставлять ее. Г-жа д'Отсэр, с самого появления Лорансы следившая за ней с напряженной тревогой матери, доведенной до отчаяния, теперь встала, взяла Лорансу за руку, отошла с ней в угол и шепотом спросила:
— Вы виделись с ними?
— Неужели я допустила бы, чтобы ваши сыновья ночевали под нашим кровом, а вы об этом не знали бы? — отозвалась Лоранса. — Дюрие, — сказала она, — посмотрите, нельзя ли спасти мою бедную Стеллу, она еще дышит.
— Она проскакала порядочное расстояние, — вставил Корантен.
— Пятнадцать лье в три часа, — ответила Лоранса, обращаясь к кюре, который с изумлением и восторгом смотрел на нее. — Я выехала в половине десятого, а вернулась во втором.
Она взглянула на часы, был третий час.
— Итак, — продолжал Корантен, — вы не отрицаете, что ездили за пятнадцать лье?
— Нет, не отрицаю, — ответила она. — Я признаю, что мои братья и господа де Симезы по простодушию своему намеревались ходатайствовать, чтобы амнистию распространили и на них, и возвращались в Сен-Синь. Поэтому, когда я узнала, что какой-то Мален намерен приплести их к некоему заговору, я поехала им навстречу, чтобы предупредить об этом и посоветовать вернуться в Германию — они окажутся там еще прежде, чем телеграф успеет передать приказ, чтобы их задержали на границе. Если я совершила этим преступление, пусть меня накажут.
Ответ Лорансы, тщательно ею обдуманный и правдоподобный во всех мелочах, пошатнул уверенность Корантена, за которым Лоранса украдкой наблюдала. В эту столь решительную минуту, когда все сердца были как бы прикованы к этим двум лицам, когда все взоры переходили от Лорансы к Корантену и от Корантена к Лорансе, со стороны леса донесся топот лошади, скакавшей галопом по дороге, а затем по мощеной аллее, которая вела от ворот к дому. На всех лицах отразилась мучительная тревога.
Вошел Перад; он весь сиял от радости; подойдя к своему сотоварищу, он сказал ему нарочито громко, чтобы услышала графиня:
— Ну, Мишю у нас в руках.
Лоранса, разрумянившаяся было от волнений, усталости и напряжения всех умственных сил, вдруг вновь побледнела и, сраженная этим известием, почти без чувств опустилась в кресло. Жена Дюрие, мадмуазель Гуже и г-жа д'Отсэр бросились к графине: ей не хватало воздуха. Лоранса жестом попросила, чтобы перерезали шнуровку ее амазонки.
— Попалась! Значит, они на пути в Париж! — сказал Корантен Пераду. — Надо изменить распоряжения.
И они вышли, оставив жандарма у дверей гостиной. Своей дьявольской изворотливостью эти два сыщика в поединке с Лорансой одержали отвратительную победу: они поймали девушку в капкан с помощью одной из их обычных уловок.
В шесть часов утра, на рассвете, сыщики явились снова. Осмотрев дорогу в канаве, они убедились в том, что по ней прошли лошади, которые направлялись в сторону леса. Теперь они ждали донесений от жандармского капитана, которому было поручено произвести разведку местности. Они оставили оцепленный замок под наблюдением вахмистра и отправились в сен-синьский трактир позавтракать, предварительно распорядившись выпустить Готара, который на все вопросы неизменно отвечал потоками слез, и Катрину — все такую же молчаливую и оцепеневшую. Девушка и паренек явились в гостиную и поцеловали руку Лорансе, без сил лежавшей в кресле. Дюрие доложил, что Стелла выживет, но за нею необходим тщательный уход.
Мэр, встревоженный и снедаемый любопытством, повстречал Перада и Корантена в деревне. Он не мог допустить, чтобы такие важные чиновники завтракали в каком-то жалком трактирчике, и пригласил их к себе. До монастыря было четверть лье. По дороге Перад заметил, что от арсийского вахмистра нет вестей ни о Мишю, ни о Виолете.
— Мы имеем дело с людьми знатными, они сильнее нас, — сказал Корантен. — Я уверен, что священник играет во всем этом немалую роль.
В ту минуту, когда г-жа Гулар ввела чиновников в обширную столовую без камина, появился жандармский офицер, и вид у него был довольно растерянный.
— Сейчас нам в лесу попалась лошадь арсийского вахмистра, без хозяина, — сказал он Пераду.
— Лейтенант, бегите в дом Мишю; разузнайте, что там происходит! — вскричал Корантен. — Видно, вахмистра убили.
Это известие отравило весь завтрак. Парижане проглотили кушанье наскоро, как охотники на привале, и поспешили в замок в своем плетеном кабриолете, запряженном почтовой лошадью, чтобы иметь возможность сейчас же оказаться в любом месте, где потребуется их присутствие. Когда эти два человека опять появились в гостиной, куда они внесли такое смятение, ужас, скорбь и жесточайшую тревогу, они застали Лорансу, наконец переодевшуюся в домашнее платье, дворянина с женой, аббата Гуже и его сестру, — все сидели у камина, с виду спокойные.