Василий Теркин после войны - Юрасов Владимир Иванович 5 стр.


НОЧЬЮ В ПОЛЕВОЙ БРИГАДЕ

— Дельный, что и говорить,

Был тот предок самый,

Что придумал суп варить

Да еще с грибами.

Суп во-первых, во-вторых

Гречневую кашу.

Нет, тот предок был старик,

Видно, русским, нашим.

По полям пополз туман,

И в ночной прохладе

Полевой колхозный стан

Спать ложиться ладил.

Привалясь на тяжкий сноп,

Не щадя махорки,

Чтоб комар не жалил лоб, —

Вел беседу Тёркин:

— Вам, ребята, с серединки

Начинать, а я скажу:

Я не первые ботинки

В этой жизни без починки

Износил и всё хожу.

Подавай скорей заявки,

Всё равно от мошкары

Не уснуть… Возьмем козявки

Или эти комары.

Это ведь хитрее пули:

Не дают, хоть лопни, спать,

Жалят, чтоб не отдохнули,

Чтоб уборки срок сорвать.

Расчесал, а утром — ранки,

А к обеду — разнесло!

Не иначе, братцы, янки

Это выдумали зло.

Комара еще пристукнешь,

Иль залезешь под снопы.

Ну, а дома? — В хату вступишь,

А со всех сторон клопы!

Мухи жалят днем, нет спасу,

Тараканы, блохи, вошь!

Ведь в Америке заразы

Этой столько не найдешь.

Это как понять? Смотрите,

То не муха, то не клоп,

Это агент Уолл-Стрита

Загоняет, братцы, в гроб!

Не читали в «Правде» разве,

Что в Америке пятьсот

Фабрик выстроили разных

И еще гигант-завод?

Сто по выделке мушиной,

Сто по выделке блошиной,

Триста делают клопов,

Тараканов, комаров,

А завод еще скорей

Заготавливает вшей.

И всё выделки машинной,

Заграничной, на все сто!

Если «Правда», то чин-чином

Разузнали как и что.

Хохот катится по стану:

— Ну, и Тёркин!

— Врёт, как ест!

— Я причем здесь? Врать не стану:

«Правда» пишет — вот те крест.

— Там напишут, только слушай…

— Вот бумага не трава —

Для махорки нету лучшей…

— Ай да Тёркин! Оторвал!

Хорошо в степи, не тесно,

Все свои, на всё наплюй.

— А кому из вас известно,

Что такое сабантуй?

— Сабантуй — какой-то праздник?

Или что там — сабантуй?

— Сабантуй бывает разный,

А не знаешь — не толкуй.

Вот когда берут корову,

Лошадь, землю и когда

Начинаешь в хлеб полову

Досыпать, то не беда:

Жив остался — не бунтуй,

Это малый сабантуй.

Привыкай, забудь о грусти,

Раз колхозник — в ус не дуй,

Хуже, брат, когда припустит

Укрупненный сабантуй.

Тот проймет тебя поглубже, —

Укрупнен, но не бунтуй,

Потому, пойми, голубчик,

Это средний сабантуй.

Сабантуй — тебе наука,

Привыкай, терпи, лютуй,

Но совсем иная штука

Это — главный сабантуй.

Тёркин смолкнул на минутку,

Чтоб прочистить мундштучок,

Словно исподволь кому-то

Подмигнул: держись, браток…

— Раз проснешься ты во мраке,

Глянул — в пот тебя и дрожь:

Вышки, проволка, бараки —

Лагерь!

— Ну, брат, это врешь…

— Ас чего мне врать? Мне враки

Не к лицу, и не толкуй…

Лагерь, проволка, бараки,

А порядок, как в полку!

День — с «подъема» по команде,

Строем к завтраку, потом

Строем в поле по-бригадно,

И в работе и во всём.

Если что не так ты сделал,

Отлучился или воз

Завернул к куме за делом —

Сразу суд и в штраф-колхоз.

Если ты женат и надо

Срочно жинку повидать,

То и тут нужна команда,

А команду долго ждать.

Сабантуй тот главный, словом,

Весь в команде — сверху вниз,

Он другим зовется словом,

Иностранным: коммунизм.

Повторить согласен снова:

Что не знаешь — не толкуй,

Сабантуй — одно лишь слово —

Сабантуй, но сабантуй

Может так тебя ударить —

Срежет начисто башку.

Вот у нас один был парень…

Дайте, что ли, табачку…

Ночь глуха, костер дымится,

Приумолкли у костра.

— Что ж, братва, давай стелиться…

— Хватит страхов, спать пора…

И к снопу припав лицом,

На пригретом взгорке,

Не горюя ни о чём,

Лег Василий Тёркин.

И приник к земле родной,

Одолен истомой,

И лежит он, мой герой,

Спит себе, как дома.

Спит, забыв о трудном лете,

Сон, забота, не бунтуй,

Может завтра на рассвете

Будет новый сабантуй.

Зги не видно. Ночь вокруг.

Кто не спит — взгрустнется,

Только вспомнит что-то вдруг,

Вспомнит — усмехнется.

Ничего, что сон пропал,

Случай дал отраду:

— Хорошо, что он попал,

Тёркин, к нам в бригаду!

ТЁРКИН НА СТРОИТЕЛЬСТВЕ КАНАЛА ВОЛГА-ДОН

Казака донского хата

Переделана в барак,

Со строительства ребята

Разместились кое-как.

Понагнали из колхозов,

С разных мест и областей…

За лопатой от морозов

Промерзают до костей.

Чья здесь печка, чья здесь хата? —

На дрова распилен хлев,

Кто назябся — дело свято —

Тому надо обогрев.

Где казак — хозяин хаты?

Кто же нынче разберет.

Грейся, радуйся, ребята,

Сборный, смешанный народ!

Нары, грязная солома,

Задремалось, так ложись,

Жизнь советская знакома:

Жизни нет, но всё же жизнь.

Тот сидит, разувши ногу,

Приподняв, глядит на свет,

Всю прощупывает строго, —

Отморозил или нет?

Телогрейку сняв без страху,

Высоко задрав рубаху,

Прямо в печку хочет влезть..

— Не один ты, братец, здесь.

— Отслонитесь, хлопцы…

— Стой-ка!

— Вот те сталинская стройка!

— Будто фронт войны какой…

Воевал, а нынче строй…

— Власть народом не скупится.

— Всё же с фронтом не сравниться..

— Тот порядочек, ребятки…

— А ты думал. Вот чудак!..

— Лучше нет — чайку в достатке,

Хмель, он греет, да не так…

— Это чья же установка

Греться чаем? Вот и врешь…

— Дело знаешь, в обстановке…

— А еще кулеш хорош…

Опрокинутый истомой,

Тёркин дремлет на спине,

От беседы в стороне.

Дело ясное — не дома,

И не то, чтоб на войне.

— Пацанам и то известно:

Раз советский человек,

Значит строй! Отсюда — тесно,

Человеку нету места:

Стройка — всё: жена, невеста,

Дом родной на весь твой век.

А кого ты там оставил:

Мать, жену, семью, детей —

Это знает, братцы, Сталин, —

Стройки строй, а жить не смей.

— Что с того, что жить ты хочешь,

Что с того, что — человек?

— Власть, она сильна…

— Не очень!

— Не хватает силы рек…

— Помню — полк наш инженерный

Днепрострой рвал в сорок первом…

— Так всю жизнь: то строй, то рой,

Потом рви и снова строй.

Разговоры. Дым махорки.

Рассужденья. Мысли вслух.

— Где-то наш Василий Тёркин? —

Это слышит Тёркин вдруг.

Привстает, шурша соломой,

Что там дальше — подстеречь.

Никому он не знакомый,

А о нем как будто речь.

Но сквозь шум и гам веселый,

Что кипел вокруг огня,

Вдруг он слышит новый голос:

— Это кто там про меня?

— Про тебя?

Без оговорки

Тот опять:

— Само собой,

— Почему?

— Так я же Тёркин. —

Это слышит Тёркин мой.

Что-то странное творится,

Непонятное уму.

Повернулись тотчас лица

Молча к Тёркину. К тому.

Люди вроде оробели:

— Тёркин — лично?

— Я и есть.

— В самом деле?

— В самом деле.

— Хлопцы, хлопцы, Тёркин здесь!

— Не хотите ли махорки? —

Кто-то тянет свой кисет.

И не мой, а тот уж Тёркин

Говорит:

— Махорки? Нет.

Не курю.

А мой поближе,

Отгибает воротник,

Поглядел, а он-то рыжий —

Тёркин тот, его двойник.

Если б попросту махорки

Тёркин выкурил второй,

То не встрял бы, может, Тёркин,

Промолчал бы мой герой.

Не любил людей спесивых,

И, обиду затая,

Он сказал, вздохнув лениво:

— Врешь, приятель, Тёркин я…

Смех, волненье.

— Новый Тёркин!

— Братцы, двое…

— Вот беда…

— Как дойдет их до пятерки,

Разбуди меня тогда.

— Нет, брат, шутишь, — отвечает

Тёркин тот, поджав губу, —

Тёркин — я.

— Да кто их знает, —

Не написано на лбу.

Из кармана гимнастерки

Рыжий — книжку:

— Что ж я вам…

— Точно: Тёркин.,.

— Только Тёркин

Не Василий, а Иван.

Но, уже с насмешкой глядя,

Тот ответил моему:

— Ты пойми, что рифмы ради

Можно сделать и Фому.

Тёркин будто бы растерян,

Грустно щурится в огонь.

— Я бы мог тебя проверить,

Будь бы здесь у нас гармонь.

Все кругом:

— Гармонь найдется!

У прораба есть.

— Не тронь.

— Что не тронь?

— Смотри, проснется.

— Ничего! Держи гармонь.

Только парень взял трехрядку,

Сразу видно гармонист.

Для началу, для порядку

Кинул пальцы сверху вниз.

И к мехам припав щекою,

Строг и важен, хоть не брит,

И про вечер над рекою

Завернул, завел навзрыд…

Тёркин мой махнул рукою:

— Ладно, можешь, — говорит.

— Но одно тебя, брат, губит:

Рыжесть Тёркину нейдет.

— Рыжих девки больше любят,

Отвечает Тёркин тот.

Тёркин сам уже хохочет, —

Сердцем щедрым наделен, —

И не так уже хлопочет

За себя — что Тёркин он.

Чуть обидно, да приятно,

Что такой же рядом с ним.

Непонятно, да занятно

Всем ребятам остальным.

Молвит Тёркин:

— Сделай милость,

Будь ты Тёркин насовсем.

И пускай однофамилец

Буду я…

А тот:

— Зачем?

— Кто же Тёркин?

— Ну, и лихо!

Хохот, шум, неразбериха.

Вдруг какой-то бригадир

Встал и крикнул на задир:

— Что вы тут как-будто атом

Обнаружили какой!

По приказу всем бригадам

Будет придан Тёркин свой.

Слышно всем? Порядок ясен?

И чтоб тихо у меня…

Дисциплинка…, но согласен

С бригадиром этим я.

И замечу мимоходом,

К разговору вставлю я:

Всем колхозам и заводам

Дать по Тёркину в друзья.

Назад Дальше