ГЛАВА 8
Дживз первым нарушил довольно напряжённое, если так можно выразиться, молчание.
- Книжки здесь нет, сэр.
- А?
- Я осмотрел шкаф, сэр, но записной книжки не обнаружил.
Возможно, мой ответ не отличался особой деликатностью, но, едва не попав в капкан мощных челюстей, с которых капала слюна, я немного разнервничался.
- Плевать на книжку, Дживз! Как насчёт собаки?
- Да, сэр.
- В каком смысле «Да, сэр»?
- Я лишь хотел довести до вашего сведения, сэр, что вполне вас понимаю. Неожиданное появление животного, безусловно, создало определённую проблему. До тех пор, пока оно относится к нам недоброжелательно, мы не сможем начать поиски записной книжки мистера Финк-Ноттля, так как наша свобода действий будет весьма ограничена.
- Что же нам делать?
- Трудно сказать, сэр.
- Ты ничего не можешь предложить?
- Нет, сэр.
Само собой, я сказал бы ему пару тёплых слов, - не знаю каких, но обязательно сказал бы, - однако я сдержался. Мне подумалось, что хоть Дживз и был гением, он не мог каждый раз срабатывать как русский Ванька-встанька, если вы меня понимаете. Я имею в виду, его блестящая мысль, позволившая мне одержать верх над силами тьмы в лице Р. Споуда наверняка стоила ему неимоверного труда и на какое-то время опустошила его мозг. Оставалось лишь ждать и надеяться, что колёсики в его черепушке скоро опять завертятся, и он начнёт щёлкать самые сложные проблемы как орешки.
И чем скорее это произойдёт, - продолжал думать я, оценивая ситуацию, тем лучше, так как теперь уже не вызывало сомнений, что сидящего посередине комнаты, мягко говоря, собачьего сына, сдвинуть с места можно было только начав широкомасштабные военные действия. Я ещё не видел пса, у которого яснее всяких слов на морде было бы написано, что он скорее пустит корни, чем тронется с места, пока его хозяйка не вернётся домой. А я довольно туманно представлял себе, как мне разговаривать со Стефи, если она войдёт в комнату и увидит, что я свил гнездо на её комоде.
Наблюдая за животным, делавшим вид, что оно - статуя, мне взгрустнулось. Я вспомнил, как Фредди Виджен, которого овчарка загнала на комод, когда он гостил в загородном доме своих друзей, рассказывал мне, что больше всего на свете он переживал из-за испытанного унижения, оскорбления величия, если вы меня понимаете, короче говоря, чувства, что он, можно сказать, Наследник Веков, вынужден торчать на верхотуре благодаря капризу дурацкой зверюги.
Честно признаться, я чувствовал то же самое. Не подобает, конечно, хвастаться древностью своего рода, и всё такое, но в конце концов Вустеры появились в Англии вместе с Вильгельмом Завоевателем и были с ним на дружеской ноге, дальше некуда, а что толку являться вместе с Завоевателями, если в результате вам приходится улепётывать от абердинских терьеров, которые издеваются над вами как хотят.
Сами понимаете, подобные мысли привели меня в довольно раздражённое состояние, и я посмотрел на животное с нескрываемой неприязнью.
- Просто чудовищно, Дживз, - сказал я, давая волю своим чувствам, - что пса держат в спальне. Никакой гигиены.
- Да, сэр.
- От шотландских терьеров, даже самых породистых, дурно пахнет. Помнишь, как несло от Макинтоша, когда тётя Агата подсунула мне его на несколько недель? Я тебе всё время об этом говорил.
- Да, сэр.
- А данный терьер распространяет аромат, хуже не бывает. Совершенно очевидно, его место в конюшне. Прах побери, у Гусика в спальне тритоны, у Стефи - собаки; скоро Тотли-Тауэр превратится в зоопарк, и я этому ни капельки не удивлюсь.
- Нет, сэр.
- А теперь рассмотрим дело с другой стороны, - произнёс я, воодушевляясь от собственных рассуждений. - Я имею в виду, опасность пребывания свирепой и жестокой зверюги в спальне, где она может изодрать любого, кто сюда войдёт. Нам с тобой удалось позаботиться о себе и избежать опасности, но, допустим, мы были бы какой-нибудь пугливой служанкой.
- Да, сэр.
- Прямо-таки вижу, как она появляется в комнате: хрупкая, нервная девушка с большими глазами и безмятежным выражением на лице. Представь, она не спеша открывает дверь. Потом неторопливо подходит к постели. И вдруг на неё обрушивается пёс-людоед. О последствиях мне даже думать не хочется.
- Нет, сэр.
Я нахмурился.
- Я предпочёл бы, чтобы ты не сидел как истукан, твердя «Да, сэр», «Нет, сэр», а сделал бы что-нибудь толковое, Дживз.
- Что именно, сэр?
- Ну, вообще. Начни действовать, Дживз. Да, в данных обст. нам необходимы смелые, решительные действия. Интересно, ты не забыл, как однажды мы нанесли визит моей тёте Агате в Уллем Черси, её загородное хартфордширское имение? Я говорю об инциденте, когда свирепый лебедь, гнездившийся на острове, загнал меня и достопочтенного мистера А. Б. Филмера, кабинетного министра, на крышу здания.
- Я живо помню тот случай, сэр.
- И я тоже. В моей памяти запечатлелась картина: можно так выразиться, Дживз?:
- Да, сэр.
- :как ты, всем своим видом показывая «этот номер у тебя не пройдёт», набросил плащ на голову лебедя, тем самым обманув его ожидания и нарушив мерзкие планы. Очень ловко у тебя получилось, Дживз. Высший класс.
- Благодарю вас, сэр. Я рад, что смог оказаться вам полезен.
- Полезен, дальше некуда, Дживз. И мне неожиданно пришло в голову, что если ты провернёшь с псом подобную операцию, он будет выглядеть дурак-дураком.
- Несомненно, сэр. Но у меня нет плаща.
- Тогда вот тебе мой совет: воспользуйся простынёй. А если тебе кажется, простыня не сработает как плащ, хочу поставить тебя в известность, как раз перед твоим приходом я испытал её на мистере Споуде и добился блестящих результатов. Он сражался с ней как лев, но простыня его одолела.
- Вот как, сэр?
- Представь себе, Дживз. Лучшего оружия тебе не найти. Сам понимаешь, на кровати не может не быть простыней.
- Да, сэр. На кровати.
Наступило молчание. Мне жутко не хотелось думать плохо о честном малом, но если в его поведении не было noble prosequi, уж не знаю, какое ещё выражение тут подобрать. Отсутствующий, лишённый всякого энтузиазма взгляд Дживза лишний раз убедил меня в моей правоте, и я предпринял попытку задеть его за живое, как пытался задеть меня за живое Гусик во время наших pourparlers относительно Споуда.
- Неужели ты боишься жалкой, маленькой собачонки, Дживз?
Он почтительно меня поправил, высказав мнение, что речь идет не о жалкой маленькой собачонке, а о животном с сильно развитой мускулатурой и, самое главное, необычайно острыми зубами.
Я попытался его успокоить.
- Ну, если ты совершишь рывок, он ими даже лязгнуть не успеет. Можно броситься на кровать, схватить простыню и замотать в неё пса, прежде чем он глазом успеет моргнуть.
- Да, сэр.
- Так ты готов совершить рывок?
- Нет, сэр.
Наступило довольно напряжённое молчание, в течение которого зверь Бартоломью смотрел на меня, не отрываясь, и я вновь поймал себя на мысли, что меня возмущает высокомерное, ханжеское выражение на пёсьей морде. Сидеть на комоде, куда тебя загнал абердинский терьер, удовольствие ниже среднего, но по крайней мере всегда надеешься, что животное отнесётся к твоему положению с пониманием и не будет сыпать соль на твои раны, словно спрашивая взглядом, покаялся ли ты перед смертью в своих грехах.
Не стерпев подобной наглости я сделал, как выразился бы Дживз, жест и зашвырнул в собаку огарком свечи, стоявшим в одном из парных подсвечников на комоде. Гнусная тварь мотнула головой, поймала огарок на лету и сожрала его в мгновение ока с явным удовольствием, затем на минуту забыла о моём существовании, так как её вытошнило на ковёр, после чего вновь уставилась на меня своим мерзким взглядом.
В этот момент дверь отворилась, и в комнату вошла Стефи - задолго до того, как я ожидал её увидеть.
Мне сразу бросилось в глаза, что она была не в настроении. Как правило, Стефи порхает с места на место как мотылёк, с беззаботностью юности, по-моему, есть такое выражение, - а сейчас она двигалась, еле волоча ноги, подобно русскому бурлаку на Волге. Рассеянно на нас посмотрев и пробормотав: «Привет, Берти», «Здравствуй, Дживз», девица словно забыта о нашем существовании. Она подошла к туалетному столику, сняла шляпку и села, хмуро уставившись на своё отражение в зеркале. Не вызывало сомнений, её душа, привыкшая мчаться по жизни с бешеной скоростью, неожиданно проколола все четыре колеса; и понимая, что если я не заговорю, неловкое молчание может затянуться, я весело произнёс:
- Салют, Стефи.
- Салют.
- Прекрасный сегодня вечер. Твою собаку стошнило на ковёр.
Сами понимаете, я специально начал издалека, чтобы потом перейти к сути.
- Должно быть, ты удивилась, застав нас в своей комнате?
- Ничуть. Вы искали записную книжку?
- Верно. Вот именно. В самую точку. Хотя к поискам мы приступить не успели. Твой любименький гав-гав нам помешал. (Заметьте, я говорил непринуждённо. В подобных случаях - самая верная тактика). Он почему-то невзлюбил нас с первого взгляда.
- Да?
- Представляешь? Тебя не затруднит взять его на крепкий поводок ради торжества демократии?
- Затруднит.
- Неужели тебе не хочется спасти жизнь двум таким же человеческим существам, как ты сама?
- Нет, не хочется. Вы не такие же. Вы - мужчины. Презираю мужчин. Всех до единого. Надеюсь, Бартоломью вас до крови искусает.
Тут я понял, что к Стефи необходим особый подход, и переключился на другой point d`appui.
- Не ждал, что ты вернёшься так быстро, - сказал я. - Мне казалось, ты отправилась бить по клавишам, пока старина Свинка будет читать лекцию и демонстрировать Святую Землю в цвете.
- Всё верно.
- Пришла пораньше, что?
- Да. Лекция не состоялась. Гарольд разбил слайды.
- Правда? - спросил я, ничуть не удивившись, потому что хорошо знал Свинку. - Как ему это удалось?
Она вяло погладила по голове Бартоломью, который подошёл к ней, чтобы выразить свою собачью преданность.
- Он их уронил.
- Почему?
- У него был шок, когда я расторгла нашу помолвку.
- Что?!
- Да. - Глаза её мстительно заблестели, словно она заново увидела приятную ей сцену, а в голосе появились металлические нотки, совсем как у тёти Агаты при общении со мной. От вялости Стефи не осталось и следа; впервые она заговорила с девичьей страстностью. - Я пришла к Гарольду домой, и после того, как мы поболтали о том, о сём, спросила: «Дорогой, когда же ты собираешься умыкнуть шлем у Оутса?» Поверишь ли, Берти, он посмотрел на меня взглядом побитой собаки и проблеял, что долго уговаривал свою совесть в надежде получить от неё согласие, но та даже слышать не хотела ни о каких шлемах Оутса, поэтому умыкание отменяется. «Вот как? - спросила я. Значит, отменяется? В таком случае наша помолвка тоже отменяется», и он выронил кучу слайдов, которые держал в руках, а я повернулась и ушла.
- Насчёт помолвки ты ведь сгоряча ляпнула, верно?
- Ничего подобного. Если он собирается каждый раз отказывать мне в пустяковых просьбах, я вовремя спохватилась. Я считаю, мне крупно повезло. Я просто счастлива, что не выйду за него замуж.
Тут она шмыгнула носом, закрыла свою тыкву руками и зарыдала, что называется, взахлёб.
Сами понимаете, ужасно неловкое положение, и, по правде говоря, я сочувствовал ей от всей души. Вряд ли в W.i. почтовом отделении Лондона найдётся адресат, которого женское горе трогало бы больше, чем меня. Стоял бы я к Стефи поближе, я погладил бы её по головке, к гадалке не ходи. Но хотя Вустеры - сама доброта, в практичности им тоже не откажешь, и я почти сразу же понял выгодную сторону сложившейся ситуации.
- Да, плохо дело, - задумчиво произнёс я. - Сердце кровью обливается, правда, Дживз?
- Безусловно, сэр.
- Обливается, хуже не придумаешь. Могу лишь заметить, что Время, великий целитель, наверняка затянет твою рану. И кстати, благо в данных обстоятельствах записная книжка Гусика больше тебе не пригодится, может, отдашь её мне?
- Что?
- Я имею в виду, раз ваш предполагаемый союз со Свинкой распался, ты ведь не станешь хранить записную книжку Гусика на память о:
- Оставь меня в покое со своими записными книжками.
- Да, да, конечно. Но когда сочтёшь возможным: со временем: если тебя не затруднит:
- Ох, ну ладно. Но сейчас всё равно ничего не получится. Книжки здесь нет.
- То есть как?
- Очень просто. Я положила её: Это ещё что?
Она умолкла на самом интересном месте, потому что внезапно мы услышали какое-то постукивание. Доносилось оно со стороны окна. Нечто вроде тук-тук-тук.