Вошёл Адлерберг и доложил, что всё готово, в домовой церкви затеплены свечи, Рылеев и Баранов уже там, протоиерей подготовил венцы...
— Ну и ладно. Я отправлюсь за Екатериной Михайловной и мадам Шебеко. Ступай, Саша, мы сейчас будем.
— Отчего она именуется мадамой? — осмелился спросить граф. — Сколько я знаю, она не была замужем.
Александр рассмеялся.
— В самом деле, она натуральная мадмуазель. Но уж к сорока годам-то пора бы стать, как ты говоришь, мадамой.
— Перестарок. Разве что кто-нибудь по пьянке возьмётся сделать её мадамой.
— Не говори так, — оборвал его Александр, впрочем, нисколько не сердясь, — она как бы дуэнья при Екатерине Михайловне, она блюдёт её и детей. Варвара Игнатьевна — преданный друг. Я сделал её старшего брата Бессарабским губернатором, а сестрица Софья — за родным братцем Катерины. Так что мы в родстве, — закончил он со смехом. Чувствовалось, что Александр — в приподнятом настроении, как и должно было в столь торжественный момент.
Когда он вошёл в апартаменты Кати, она как раз беседовала со своей наперсницей.
— Дорогие дамы, — важно произнёс Александр, — наступает торжественная церемония. Катенька и ты, Варвара Игнатьевна, ступайте за мной.
— Куда это? — недоумённо спросила Катя.
— В дворцовую церковь, дорогая. Нас ждут. Я поведу тебя под венец.
Из глаз Кати брызнули слёзы. Она бросилась на шею Александру.
Он поцеловал её в лоб и с деланной укоризной сказал:
— Ты омочила мне мой парадный мундир.
— Боже мой, Боже мой, — бормотала Катя, отстраняясь и торопливо утирая слёзы. — Наконец-то! Это вершина моей жизни!
Она бросилась обнимать Варвару, продолжая бормотать всё то же. И вдруг спохватилась:
— Так? В таком виде? Но мне же надо бы заготовить платье...
— Ничего не надо. Надень какое-нибудь светлое, у тебя их достаточно. Простенькое. Но быстрей, пожалуйста, не затягивай...
— Варя, идём! Мы сейчас, мы недолго.
— Ну вот, начинается, — проворчал Александр. — Вечно эти дамские затяжки.
Они возвратились быстро. На Кате было изящное светлое платье, которое очень к ней шло.
— Пошли, пошли, — Александр, взяв Катю за руку, повёл её по дворцовым коридорам, сквозь анфиладу пышных зал. Шаги гулко отдавались под сводами, паркет, навощённый до зеркальности, отражал фигуры: за ними следовали тени, словно некая свита.
Их уже ждали. Ждали давно. В церкви было душно, горели все паникадила, лампады перед образами.
Александр подвёл Катю к аналою. Протоиерей Никольский окропил их святой водою. Церемония началась.
— Венчается раб Божий государь император и самодержец Всероссийский Александр Николаевич и раба Божия княгиня Екатерина Михайловна...
— Светлейшая княгиня, — решительно вмешался Александр, — светлейшая княгиня Юрьевская, что будет утверждено моим указам. Продолжай, отец Ксенофонт.
— Светлейшая княгиня Юрьевская, — покорно повторил протоиерей.
Шаферы, державшие венцы, застыли как два истукана. Шаферами были генерал-адъютанты Рылеев и Баранов. За ними встали Адлерберг и Варвара Шебеко.
— Боже пречистый, и всея твари содетелю, — начал отец Ксенофонт, — ребро праотца Адама за твоё человеколюбие в жену преобразивый и благословивый...
Протоиерей, видно было по всему, желал соблюсти чин последования венчания. Александр стал нетерпеливо переступать с ноги на ногу. Он вовсе не хотел затягивать церемонию. Священник на мгновение оторвался от требника и, бросив мимолётный взгляд на государя, как видно, понял свою оплошность и зачастил:
— ...И ниспошли руку твою от святого жилища своего государю и самодержцу нашему Александру Николаевичу и сочетай его и рабу твою Екатерину светлейшую княгиню Юрьевскую зане от тебе сочетавается мужу жена... Венчай их в плоть едину, даруй им плод чрева, благочадия восприятие...
Он снова оторвался от требника и глянул на государя. Александр улыбался одними краями губ. И протоиерей, восприняв это как одобрение, уже решительней возглашал:
— Положил еси на главах их венцы, от каменей честных: живота просиша у тебе и дал еси им.
Взяв у шаферов венцы он возложил их на головы новобрачных.
— Исайя, ликуй! Возвеличися, женише, якоже Авраам... И ты, невесто, возвеличися, якоже Сарра...
Александр фыркнул, но тотчас состроил благолепную мину.
— Обменяйтесь кольцами, дети мои, — растерянно произнёс отец Ксенофонт и, желая закончить церемонию, возгласил: — Слава тебе, Христе Боже, упование наше, слава тебе. Слава и ныне, и прясно и во веки веков!
— Аминь! — подхватили все.
— Господи, помилуй! Благослови, благослови, благослови!
— Аминь, — откликнулись все.
Поучение к новобрачным было отменено. Тем паче, что новобрачие было, строго говоря, сомнительно. Все поочерёдно поздравляли Александра и Екатерину с подобающей церемонностью. Протоиерей же снова, не по чину, окропил их святой водой.
— Благодарю всех вас, — Александр довольно улыбался. — Отметим же событие это возлиянием и ядением. Прошу пожаловать ко мне.
Этот день — восемнадцатое июля — остался в памяти у всех участников церемонии. После небольшого застолья, завершившегося прогулкой новобрачных в коляске, но без свиты, Александр позвал к себе присутствующих для подписания акта, составленного загодя.
«Тысяча восемьсот восьмидесятого года восемнадцатого июля в три часа пополудни, в дворцовой церкви Царскосельского дворца Его Величество Император Всероссийский Александр Николаевич соизволил вторично вступить в законный брак с фрейлиной, княжной Екатериной Михайловной Долгоруковой.
Мы, нижеподписавшиеся, бывшие свидетелями бракосочетания, составили настоящий акт и подтверждаем его нашими подписями...
Генерал-адъютант граф Александр Владимирович Адлерберг.
Генерал-адъютант Эдуард Трофимович Баранов.
Генерал-адъютант Александр Михайлович Рылеев.
Обряд бракосочетания был совершён протоиереем церкви Зимнего дворца Ксенофонтом Яковлевичем Никольским».
Александр был настроен самым лучшим образом. Взяв бумагу с вензелем, он задумал закрепить этот акт указом Правительствующему Сенату:
— Ничего утешительного они не сообщают. Настоятельно советуют тебе не ездить на развод в Михайловский манеж. Называют численность главного штаба террористов: двадцать четыре человека. А их воинство насчитывает якобы шестьсот человек по всей России.
— Хм. Не густо. И вся наша рать не может повязать этих негодяев.
— Я говорила Лорису. Он считает, что их на самом деле много больше.
— Ну, у страха глаза велики, это известно с давних пор.
— Они, правда, оговариваются: к этим шестистам должно прибавить до полутора тысяч, как пишет великий лигер, «которые принадлежат к группам и действуют, как солдаты в бою, согласованно и безостановочно, не считаясь с препятствиями».
— Всё едино: даже ежели их тысяч пять, им противостоят сотни тысяч. А что, им так и не удалось проникнуть в самое гнездо заговорщиков?
— Они якобы на пути к этому и заверяют ваше величество, что непременно взорвут изнутри всё сообщество социалистов-нигилистов.
— Дай-то Бог, — Александр перекрестился. — Но предчувствия, дорогая моя, сильней меня, они не оставляют, они преследуют.
— Это нервное. Ты должен созвать докторов и принять их совет.
— О, доктора... Они посоветуют не думать об этом. А я и не думаю. Это вторгаются помимо моей воли.
— Я их изгоню, эти предчувствия! — с жаром воскликнула Катя. — Я могу, о, мой повелитель! Я всё могу, отныне и вовеки! Я дам тебе великое блаженство — награжу за то блаженство, какое я испытала сегодня.
И она вознаградила Александра так, как может только жена и любовница в одном лице. Вознаградила по-женски, с невиданной щедростью и изобретательностью. Казалось, всё было изведано. Но у любящей женщины благодарность иной раз обращается в муку. Вот такую муку испытывал Александр. Он иссяк, Катя исторгла из него всё до капли. Он лежал без сил и желаний, но Катя...
— Боже мой, Катенька, — простонал он. — Оставь меня. У меня нет никаких сил.
Она была довольна, словно настала наконец минута её женского торжества.
— Мой повелитель удовлетворён?
— Ты превзошла не только себя, но и всех-всех женщин, — слабым голосом проговорил он. — Боюсь тебя, Катя, боюсь. Ты изымешь всю мою мужскую силу.
— О, нет, мой повелитель, я стану скромней. Теперь, когда нашим ложем единолично владею я, то буду соблюдать меру. Я буду оберегать то, что теперь принадлежит безраздельной одной мне. Да и как может быть иначе.
— Да, моя радость, — он с трудом выталкивал из себя слова. — Но я уже не тот, что был четырнадцать лет назад. Годы и тревоги сделали своё дело. Иной раз я чувствую себя стариком, — неожиданно признался он.
— О, нет-нет, мой повелитель! Виною всему моя жадность. Иной раз я забываюсь. Всё-таки меж нас тридцать лет разницы.
Тут восстала его мужская гордость.
— Причём тут годы! В любви нет возраста, в любви все равны.
«Нет не все, — подумала она, — наверно не все». Катя, не знавшая другого мужчины, втайне могла догадываться, что не все. Пока что просветить её было некому: она сама никого не подпускала к себе. Но иной раз инстинктивно заглядывалась на красавцев-кавалергардов и чувствовала нечто, чему не могла бы найти названия: интерес, любопытство? Что?
Наконец она получила право повелевать. Оно было покамест сокрытым от большинства, но уже всё шло к тому, что её истинное положение законной супруги императора откроется, и ей станут воздавать положенные почести.
Александр посвятил в тайну своего бракосочетания Лорис-Маликова. Тот не скрыл своей радости.
— Поздравляю вас, Государь. Это важный шаг. Он сможет на многое повлиять в лучшую сторону.
Лорис понимал, что надобно дать новое движение реформам. Что застылость государственной жизни есть пагуба. Она побуждает террористов к действиям. Их можно нейтрализовать только решительным шагом в сторону конституции. Это слово — пугало для ортодоксов. Его можно заменить формулой: представительное правление, собор выборных людей Русской земли. Надо действовать и действовать решительно именно в этом направлении. И Екатерина Долгорукова станет ему помощницей, если убедить её, что покушения на императора можно предотвратить, произведя реформу власти.
— Что ты имеешь в виду?
— Государь, не могу скрыть от вас: я стараюсь внимательно следить за окружением его высочества наследника-цесаревича...
— Любопытно! Весьма! Что же ты усмотрел?
— Аничков дворец стал местом закрытых совещаний. Особы, окружающие наследника, видят в нём будущего императора.
— Преждевременно! — Александр даже привстал в кресле.
— Несомненно. Они настроены решительно против княгини Екатерины Михайловны...
О, это был тонкий ход! Лорис прекрасно знал, что Александр тотчас вздыбится. Так оно и случилось.
— Какое их собачье дело! — рявкнул Александр. — Отчего все стараются вмешаться в мою личную жизнь. Я им устрою укорот! Кто там у него?
— Прежде всего Победоносцев с Катковым, графы Воронцов и Дмитрий Толстой...
— Конечно. Этот злобствует, получив отставку...
— Князь Мещёрский...
— Ну а этот известный мракобес.
«Эвон как заговорил его величество, — Лорис внутренне порадовался. — Кажется, государь подвинулся к цели».
Теперь шансы на успех задуманного стали реальней. Но он решил пойти ва-банк:
— Нет ничего неправдоподобного в том, Государь, если я выскажу несколько парадоксальную мысль... — он замолчал.
— Говори-говори, — поощрил его Александр.
— Отчего не исключить заговор и дворцовый переворот, — не дав Александру раскрыть рта, зачастил: — Вспомните примеры из отечественной истории! Да и в наши дни дворцовые переворота не редкость. Турки то и дело свергают своих султанов...
— Ну ты хватил, — наконец опомнился Александр. — Нет, это совершенно исключено. Саша мой не таков, он слюнтяй. На словах он готов к решительным действиям, а на деле — пас. Нет-нет.
— Во всяком случае, Государь, они станут противиться решительным действиям державной власти в сторону представительного правления.
— Да, это так, — согласился Александр. — Но пока я на престоле, будет по-моему.
«И по-моему», — мысленно подхватил Лорис.
— И вот что, — продолжил Александр. — На днях мы — я и Екатерина Михайловна с детьми — отправимся в Ливадию. Я хочу, чтобы ты нас сопровождал.
— С великой радостью, Государь! Это высокая честь для меня. Но могу представить себе изумление двора, когда Екатерина Михайловна будет сопровождать вас.
— Э, пусть их изумляются, — махнул рукой Александр. — Через некоторое время перестанут.
— Вы намерены объявить о своём венчании?
— Всё тайное рано или поздно становится явным. Со временем придётся объявить о том, что мы — муж и жена. Морганатические браки не в диковину среди царствующих династий.
— Чем позже, тем лучше, Государь.
— Да, я понимаю. Надобно соблюсти дистанцию.
Меня в особенности раздражала та беззастенчивость,
с которой те из моих официальных сотоварищей,
которые, считаясь записными противниками католицизма
и иезуитов, прилагали к делу иезуитское правило,
что цель искупает средства... На словах произносились
дифирамбы в честь благодушия и милосердия государя,
на деле постоянно возбуждалось в нём чувство гнева,
и результатом было проявление этого гнева не только
в области администрации, но и в сфере законодательства.
Валуев — из Дневника
«Склад русских сыров Е. Кобозева».
Не очень казистая вывеска появилась над подвалом в доме Менгдена. Подвал этот долгое время пустовал, а стало быть, не приносил дохода домовладельцу. Да и кому нужен подвал — охотников не находилось.
— Отколь везёте сыры? — допытывался хозяин.