— Гм… — хмыкнул Прокоп, охваченный нешуточным подозрением. — Неужели такое частное… ненадежное… фантастическое сообщение достаточно для общества «Маркони»…
— Beg your pardon 2, - возразил длинный джентльмен, — конечно, мы получили очень точные сведения об определенных экспериментах в Балттине…
1 Милостивый государь (англ.).
2 Простите (англ.).
— Ага. От некоего лаборанта-саксонца, верно?
— Нет. От нашего собственного представителя, Сейчас я вам прочитаю.
Сэр Карсон снова полез в свои бумаги.
— Вот. "Dear Sir, здешним станциям до сих пор не удается предотвратить известные вам помехи. Попытки противодействовать им с помощью более мощных передатчиков ни к чему не привели. Я получил секретные, но надежные сведения о том, что институт военной промышленности в Балттине приобрел некоторое количество вещества…"
Стук в дверь.
— Войдите, — сказал Прокоп.
Вошел коридорный с визитной карточкой:
— Один господин просит…
На визитной карточке было написано:
Инж. Карсон, Балттин
— Пусть войдет! — распорядился Прокоп, внезапно развеселившись; на протестующий жест сэра Карсона он не обратил ни малейшего внимания.
Вслед за этим в двери появился вчерашний Карсон со слишком явными признаками бессонной ночи на лице; он бросился к Прокопу, издавая радостные возгласы.
XXI
— Погодите, — остановил его Прокоп. — Разрешите вас познакомить. Инженер Карсон — сэр Реджиналд Карсон.
Сэр Карсон вздрогнул, но остался сидеть, сохраняя невозмутимое достоинство; зато инженер Карсон свистнул от удивления и опустился на стул, как человек, которому отказали ноги. Прокоп, прислонившись к двери, с откровенным злорадством наслаждался видом обоих.
— Ну, как? — бросил он в конце концов.
Сэр Карсон принялся складывать свои бумаги в портфель.
— Несомненно, наш разговор лучше отложить, — медленно проговорил он.
— Нет уж, извольте остаться, — возразил Прокоп. — Скажите, господа, а вы не родственники?
— О нет! — отозвался инженер Карсон. — Скорее наоборот!
— Который же из вас настоящий Карсон?
Никто не ответил; это была тягостная пауза.
— Потребуйте, чтоб этот господин предъявил документы, резко сказал сэр Реджиналд.
— Пожалуйста! — воскликнул инженер Карсон. — Но только после предыдущего оратора. Так-то.
— А кто из вас печатал объявление?
— Я! — немедленно отозвался инженер Карсон. — Моя идея, сударь. И я утверждаю — даже в нашем деле считается неслыханной подлостью выезжать даром на чужих идеях. Так-то.
— Позвольте, — обратился к Прокопу сэр Реджиналд с неподдельным возмущением, — это уж слишком. Разве можно публиковать второе объявление за другой подписью! Мне просто пришлось примениться к тому, что уже предпринял этот господин.
— Ага! — воинственно подхватил инженер Карсон. — И потому сей господин присвоил мое имя, понимаете?
— Я утверждаю, — перешел в наступление и сэр Реджиналд, что этого господина зовут вовсе не Карсон.
— Как же тогда его зовут? — быстро спросил Прокоп.
— …Не знаю точно, — презрительно процедил лорд.
— Карсон, — обратился Прокоп к инженеру, — кто этот джентльмен?
— Конкурент, — с горьким юмором ответил тот. — Именно он пытался заманить меня в разные места с помощью подметных писем. Вероятно, ему хотелось познакомить меня с очень милыми людьми.
— Со здешней военной полицией, если угодно, — проворчал сэр Реджиналд.
Инженер Карсон злобно блеснул глазами и предостерегающе кашлянул: об этом — ни звука! Иначе…
— Не желают ли господа еше что-нибудь объяснить друг другу? — ухмыльнулся Прокоп, подойдя к двери.
— Нет, больше мне нечего объяснять, — с достоинством молвил сэр Реджиналд; до сих пор он не удостаивал другого Карсона даже взглядом.
— Тогда вот что, — заговорил Прокоп. — Во-первых, благодарю за визит. Во-вторых, я очень рад, что кракатит находится в хороших руках, то есть в моих собственных, ибо если бы у вас была хоть малейшая надежда заполучить его другим способом, вряд ли вас так интересовала бы моя особа — правильно? Я вам весьма обязан за эту невольную информацию.
— Погодите торжествовать, — буркнул Карсон. — Остается еще…
— …он? — договорил Прокоп, указывая на сэра Реджиналда.
Карсон отрицательно покачал головой.
— Еще чего! Но — неизвестный третий.
Прокоп почти оскорбился:
— Простите, уж не думаете ли вы, что я верю хоть чему-нибудь из ваших вчерашних россказней?
Карсон с сожалением пожал плечами:
— Что ж, как вам угодно.
— Далее, в-третьих, — породолжал Прокоп, — я попрошу вас сообщить мне, где сейчас Томеш.
— Но я ведь говорил вам, что не имею права… — вскочил Карсон. — Приезжайте в Балттин и узнаете.
— Тогда вы, сударь, — повернулся Прокоп к сэру Реджиналду.
— Beg your pardbn, — произнес длинный джентльмен, — но это я пока оставлю при себе.
— Тогда, в-четвертых, я убедительно прошу вас не съесть друг друга, потому что пойду…
— …в полицию, — догадался сэр Реджиналд. — Очень правильно сделаете.
— Я счастлив, что вы одобряете это. И прошу прощения за то, что на это время я вас тут запру.
— О, пожалуйста, — вежливо согласился лорд, в то время как Карсон попытался бурно протестовать.
С большим облегчением Прокоп запер за собой дверь да еще приставил к ней двух коридорных, после чего бросился в ближайший участок, так как счел нужным сообщить в полицию кое-какие сведения. Однако задача оказалась не из легких; он не мог обвинить обоих иностранцев ни в краже серебряных ложек, ни в игре в макао[28], и ему стоило большого труда преодолеть колебания полицейского чиновника, который, видимо, принял его за умалишенного. Наконец, — скорее всего для того, чтобы Прокоп отвязался, — чиновник послал с ним агента в штатском, личность весьма потрепанную и молчаливую. В отеле они нашли обоих коридорных, которые мужественно стояли на посту, окруженные взволнованным персоналом. Прокоп открыл дверь ключом, и агент, фыркнув носом, спокойно вошел в номер, словно явился купить упряжь для лошади. Номер был пуст.
Оба Карсона исчезли.
Молчаливая личность бросила беглый взгляд на комнату и двинулась прямиком к ванной, о которой Прокоп совершенно забыл. Окно ванной, выходящее во внутренний дворик, оказалось распахнутым настежь, а на противоположной стене выбито окошко уборной. Молчаливая личность направилась к уборной. Дверь выходила в другой коридор; она была заперта, а ключ исчез. Агент повозился с отмычкой и открыл уборную; в ней — никого, только на сиденье унитаза видны следы ног. Молчаливая личность все снова заперла и заявила, что пришлет сюда комиссара.
Полицейский комиссар, человечек очень подвижный, известный криминалист, явился довольно скоро; добрых два часа он терзал Прокопа, желая во что бы то ни стало узнать, какие дела были у него с обоими иностранцами; похоже было, что комиссару очень хочется арестовать хотя бы Прокопа, который то и дело страшно противоречил сам себе, давая показания о своих отношениях с обоими Карсонами. Затем комиссар подверг допросу швейцара и коридорных и настоятельно попросил Прокопа явиться в шесть часов в полицейское управление; а до той поры не рекомендовал ему выходить из отеля.
Остаток дня Прокоп провел, бегая по комнате и с ужасом думая, что вероятнее всего будет арестован; ибо какие же может он дать объяснения, если твердо решил молчать о кракатите? Черт знает, сколько времени продлится предварительное заключение, и вот, вместо того чтобы искать ту, незнакомку в вуали…
Глаза Прокопа наполнились слезами; он чувствовал себя слабым и размагниченным до того, что стыдился самого себя. Около шести часов он, однако, собрал все свое мужество и отправился в полицейское управление.
Его тотчас ввели в комнату с толстыми коврами, кожаными креслами и большим сигарным ящиком (это был кабинет начальника полиции). За письменным столом Прокоп увидел огромную спину — спину боксера; эта спина, склоненная над бумагами, сразу пробудила в нем страх и покорность.
— Садитесь, пан инженер, — приветливо сказала спина, промакнула что-то и повернулась к Прокопу, показав не менее монументальное лицо, прочно посаженное на бычью шею. Этот могучий господин с секунду изучал Прокопа, затем сказал: — Пан инженер, я не стану принуждать вас рассказывать мне о том, что вы — конечно, по веским причинам — хотите оставить в тайне. Мне известна ваша работа. Полагаю, что и в этом случае речь шла об одной из ваших взрывчаток.
— Да.
— Вероятно, она имеет крупное значение… скажем, оборонного характера.
— Да.
Мощный господин поднялся, протянув руку Прокопу.
— Я только хотел поблагодарить вас, пан инженер, за то, что вы не продали ее иностранным агентам.
— И это все? — с облегчением вздохнул Прокоп.
— Да.
— Их поймали? — вырвалось у инженера.
— Зачем? — улыбнулся начальник полиции. — У нас нет на это права. Поскольку дело касается только вашей личной тайны, а не тайны нашей армии…
Прокоп понял деликатный упрек и смутился.
— Это открытие… еще не доведено до конца…
— Верю. Надеюсь на вас, — ответил мощный господин и вторично подал ему руку.
Тем все и кончилось.
XXII
Надо действовать методически, — сказал себе Прокоп. И вот, после длительных размышлений, когда в голову ему приходили самые сумасбродные идеи, он остановился на следующем плане: прежде всего — через день он помещал во всех крупных газетах объявление: "Иржи Томеш. Податель письма с пораненной рукой просит даму в вуали сообщить свой адрес. Весьма важно. Шифр — 40 000, ответ на условное имя Грегр". Такая формулировка казалась ему весьма хитроумной; правда, нельзя быть уверенным, что молодая дама вообще читает газеты, а тем более объявления, но кто знает? Случайность — великая вещь. Однако вместо ожидаемой случайности возникли обстоятельства, которые можно было предвидеть, но о которых Прокоп не подумал заранее; на условное имя пришла уйма писем, содержащих по большей части счеты, напоминания, угрозы и брань по адресу исчезнувшего Томеша; или в них просили "пана Томеша в его собственных интересах указать свое местопребывание на усл. шифр"… и тому подобное. Мало этого: в конторе объявлений болтался какой-то худощавый человек; он приблизился к Прокопу, когда тот получал свою корреспонденцию, и осведомился, где живет Иржи Томеш. Прокоп огрызнулся со всей грубостью, какую только допускали обстоятельства; тогда худощавый человек вытащил полицейское удостоверение и выразительно попросил Прокопа не дурить. Оказывается, худощавый человек имел отношение к известной уже нам растрате и прочим отвратительным махинациям. Прокопу удалось убедить сыщика, что он и сам очень хотел бы знать, где находится Томеш; однако после этого случая, после изучения всех пришедших на его имя писем вера Прокопа в газетные объявления заметно ослабла. И в самом деле: в следующие дни ответов приходило все меньше и меньше, зато они становились все грознее.
Во-вторых, Прокоп посетил частное сыскное бюро.
Там он рассказал, что ищет незнакомую девушку под вуалью и даже попытался описать ее наружность.
Сыщики охотно соглашались доставить ему секретную информацию о ней, если только он назовет ее местожительство или фамилию. Пришлось уйти не солоно хлебавши.
Третья идея была гениальна. В уже упомянутом конверте, с которым Прокоп не расставался ни днем, ни ночью, лежало, кроме мелких кредиток, тридцать тысячных бумажек, заклеенных бандеролью, как принято в банках выдавать крупные суймы. Названия банка на обертке не было; но вполне вероятно, что девушка взяла эти деньги из какого-то кредитного учреждения именно в тот день, когда Прокоп уехал по ее поручению в Тынице. Итак, следовало установить точную дату отъезда, а потом обойти все банки в Праге, упросить там назвать имя лица, которое в тот день сняло со счета тридцать тысяч крон (или несколько больше). Да, точно установить дату; Прокоп, правда, смутно помнил, что кракатит взорвался у него, кажется, во вторник (за два дня до этого было воскресенье или какой-то праздник), значит девушка взяла деньги, вероятно, в одну из сред; но ни месяца, ни недели Прокоп вспомнить не мог — то ли это было в марте, то ли в феврале. С огромным усилием старался он восстановить в памяти или вычислить этот день; но ничего не вышло: он не знал точно, как долго болел. Да, но зато в Тынице, у доктора Томеша, конечно, помнят, когда он свалился им на голову! Осененный блестящей мыслью, он телеграфировал старому доктору: "Сообщите телеграфом дату моего приезда к вам. Прокоп". Едва он отправил депешу, как уже пожалел: его мучила совесть, что он нехорошо поступил с доктором и Анчи. И действительно, ответ не приходил. Он уже решил выпустить эту нить из рук, как вдруг подумал, что, быть может, привратница Ирки Томеша помнит тот день, и помчался к ней; однако привратница утверждала, что это произошло в субботу. Прокоп впал в отчаяние; но тут пришло письмо, написанное крупными, аккуратными буквами образцовой ученицы: в Тынице он приехал в такой-то день, и "папа не должен знать, что я вам писала". Больше ничего.
Подпись — Анчи. И почему-то, когда Прокоп читал эти две строчки, сердце его обливалось кровью.
С удачно раздобытой датой Прокоп кинулся в ближайший банк: не могут ли ему сказать, кто именно в такой-то день взял в вашем учреждении, скажем, тридцать тысяч крон. Служащие качали головой: не принято, да и вообще не разрешается оглашать тайну вкладов. Однако, увидев, как он расстроился, пошли посовещаться с кем-то, потом спросили его — с чьего счета были сняты деньги; может быть, ему известно — взяли их с книжки, с текущего счета, получили по чеку или по аккредитиву? Прокоп, конечно, ничего не знал. Затем ему разъяснили: интересующее его лицо могло просто продать банку ценные бумаги, и тогда его имя даже и не может быть зарегистрировано в книгах. Когда же Прокоп сознался, что вообще не знает, в каком именно банке были получены деньги, служащие просто рассмеялись: неужели он собирается обегать все двести пятьдесят или сколько их есть банков, филиалов или меняльных контор в Праге? Так рухнула гениальная идея Прокопа.
Оставалась четвертая возможность: случайно встретить незнакомку на улице. Прокоп попытался и здесь ввести какую-то систему; он разделил Прагу на секторы и обследовал участок за участком, бегая с утра до вечера. Однажды он подсчитал, скольких людей встречает в среднем за день; получилась цифра около сорока тысяч; таким образом, принимая во внимание общую численность населения Праги, у него был лишь один шанс из двенадцати встретить ту, которую искал. Но и ничтожный шанс внушал ему большую надежду. Есть в Праге улицы, места, как будто избранные для того, чтоб она там жила или хотя бы просто проходила по ним: улицы с цветущими акациями, старинные тихие площади, интимные уголки, где течет глубинная, степенная жизнь. Нет, невозможно представить себе, чтобы она поселилась вот на этой шумной, сумрачной улице, по которой можно лишь поспешно пробегать, или среди прямоугольной сухости безликих доходных домов, или среди мутной грязи ветхости; но почему бы ей не жить вон там, за теми светлыми окнами, за которыми притаила дыхание тенистая, хрупкая тишина? Дивясь, блуждая как во сне, открывал Прокоп — впервые в жизни — этот город, где провел столько лет; боже, сколько в нем прекрасных мест, где струится жизнь, мирная и зрелая, и зовет тебя, беспокойный человек: обуздай, обуздай себя самого!
Несчетное количество раз догонял Прокоп молодых женщин, бог весть чем напоминавших ему издали ту, которую он видел всего дважды; он бежал за ними с бьющимся сердцем: что, если — она?!
И кто скажет, какое наитие или чутье руководило им: всегда это были хоть и не знакомые, но красивые и грустные женщины, замкнутые в себе, огражденные какой-то неприступностью. Однажды он был почти уверен, что увидел ее; горло его сжалось так, что он должен был остановиться, перевести дух; и тут незнакомка вошла в трамвай и уехала. Три дня сторожил он на этой станции, но больше не встречал ее.