М е р к у л о в. Прощай, брат. Вспоминай.
Ш а р а ф у т д и н о в. Буду вспоминать всегда, каждый день... Никогда не забуду никого!
Д а х н о. Иди уж...
Шарафутдинов, простясь, уходит с Лутсом.
Вот скажи ты - за что самым последним дурням наибольше счастья?
Г р е ч к а. Не все ж тебе, умному, в рот - нехай другой раз и нам, дурням.
Д а х н о. Изменила судьба... Я всегда был, конечно, способный.
Г р е ч к а. Видать.
Д а х н о. И удача мне валила, понимаешь, как козырная масть! Обрати внимание: ты замечал, чтоб мне когда-нибудь было хуже всех?
Г р е ч к а. Никогда такого не замечал.
Д а х н о (жует хлеб). Ни у кого нема даже на закрутку, а у меня полные карманы курева, х-ха?
Г р е ч к а. А как же!
Д а х н о. А в колхозе я был кладовщик, ясно тебе?
Г р е ч к а. А как же не ясно!
Д а х н о. Эх, была жизнь! Веришь, прихожу и беру чего сколько хочу муки пшеничной, яблок, меду... пряжи... Сколько чего хочу! Ты можешь этому поверить?
Г р е ч к а. Чего ж? Могу.
Д а х н о. Так счастье валило - ты послушай! Как раз в июне месяце, после ревизии, подпал я под статью. Составили акт, я к юристу, юрист говорит - придется отсидеть; адвокаты, говорит, выручить не могут. И аккурат двадцать второго числа началась война, и я от следствия ушел - по мобилизации.
Г р е ч к а. Угу. Гитлер тебя выручил, так сказать.
Д а х н о. А вот сейчас, замечаю, стала фортуна рожу от меня воротить. Ну, не обидно? Какой-то сопляк пошел в приймы - масло жрать, а я, такой человек складный, корми вошу.
Г р е ч к а. А ты, вот именно, корми вошу.
К о е л и (спокойно). Удивительно вы противный человек, Дахно. (Задумчиво.) Такой отвратительный гад...
Д а х н о (вскочив). Как?.. Ага?.. (Захлебнулся.) Я знаю... Я знаю вы б меня раздавили... А через что? Сказать, через что?
Г р е ч к а. Сядь и заткнись.
Д а х н о. Через то, что я на одну тут личность плевать хотел. Вы эту личность слушаете, и лечите, и ховаете, а я ее ненавижу и слушать не желаю, ни одного слова от нее больше не желаю слушать!
М е р к у л о в. Личность, на которую вы плевать хотели, тут ни при чем. Вас не любят за то, что вы спекулируете на несчастье ваших товарищей.
Д а х н о. Забалалайкала балалайка... Какое мое дело до ихнего несчастья - я сам несчастный!.. "Спекулируете"! Щепотку махры когда...
Е р е м е е в. Триста рублей за щепотку махры.
М е р к у л о в. Вас не любят за то, что вы не советский человек, Дахно.
Д а х н о. Ишь куда - у-у-у... Думаешь, тут тебе большевицкий строй... когда ты балалайкал надо мной разными словами день и ночь...
К о е л и. Александр Данилович, не отвечайте ему. Александр Данилович, не отвечайте, ну его к черту!
Д а х н о. Это я там был обязан вас слушать и с вами цацкаться. А тут я с вами не обязан цацкаться, чтоб вы знали! Вы на меня смотрите как на дерьмо...
Н о в и к о в. А ты дерьмо и есть.
Я р о ш. Ну, кончили!
Входит Л у т с.
Л у т с. Не надо кричать. Прибери немножко: идут... (Вале.) Уходи, чтоб не было тебя! (Затопав ногами.) Я из-за тебя под арест пойду!..
Валя убегает. Входят Т е е с а л у, В е г е р и С е п р е.
С е п р е. Ауфштеен! Встать!
В е г е р (он величественно холоден). Вифиль?..
Т е е с а л у. Драйсих. (Лутсу.) Больных нет?
Л у т с. Есть больные.
Т е е с а л у. Чем?
Л у т с. Живот...
Т е е с а л у. Сколько?
Л у т с. Семь человек.
Т е е с а л у. Медикаменты есть?
Л у т с. Купил желудочные капли. Больше в аптеке ничего нет.
Т е е с а л у. В случае подозрения на тиф дайте знать. (Смотрит в записную книжку.) Николай Коели.
К о е л и. Я - Николай Коели.
Т е е с а л у. Сколько вам лет?
К о е л и. Семнадцать.
Т е е с а л у. Городскому управлению стало известно, что вы происходите из семьи одного из высших духовных сановников России.
К о е л и. Да?
Т е е с а л у. Если бы городское управление было поставлено об этом в известность раньше, оно не допустило бы вашего пребывания в бараке для рядовых военнопленных.
К о е л и. Я - рядовой военнопленный.
Т е е с а л у. Ваш дед был (смотрит в книжку) католикосом всех армян... Принимая во внимание вашу крайнюю молодость, я мог бы обеспечить вам более сносное существование. Что вы скажете, например, если вас поместят в какую-либо почтенную и просвещенную эстонскую семью в качестве, допустим, секретаря? Вы владеете стенографией?
К о е л и. Нет, не владею.
Т е е с а л у. Ну, это не так важно. Через несколько дней мы это устроим; вы можете надеяться. Пока я распоряжусь, чтобы вас не посылали на работу.
К о е л и. Вас неправильно информировали. Мой дед не был католикосом. Он был сапожник, или чистильщик сапог, или то и другое вместе - что-то, в общем, в этом роде...
Т е е с а л у (неприятно удивлен). Вы неоднократно говорили публично...
К о е л и. Это была шутка; я ее повторял, чтобы позабавить товарищей. Но я не хочу обманывать такое почтенное учреждение, как бургомистрат.
Т е е с а л у. Вы пошли в армию добровольно?
К о е л и. Мой год не подлежал отправке на фронт.
Т е е с а л у (помолчав). Как бы ни были вы молоды, за вами приходится признать право распоряжаться своей судьбой. Но позвольте вам все-таки сказать, что в вашем положении вы поступаете опрометчиво, отвергая предложенную вам помощь. ("Может быть гораздо хуже!" - хочется ему сказать. "Глупый мальчик, пропадешь ведь!" - хочется ему сказать. Но ни воспитание, ни положение не позволяют ему быть откровенным.)
К о е л и. Я не могу принять помощь, предложенную внуку католикоса. Я - внук чистильщика сапог.
Вегер, скучая, поворачивается к двери, чтобы уйти. Направляется за ним и Теесалу.
Д а х н о (вдруг выступает вперед). Гер офицер!
В е г е р (к Теесалу). Вас?
Д а х н о. Гер офицер, слушайте, что я скажу...
В е г е р. Айне кляге?
Т е е с а л у. Претензия? Жалоба?
Д а х н о (кричит Вегеру как глухому). Гер офицер, тут комиссар! Комиссар!
В е г е р (приподняв брови). Вер ист комиссар?
Д а х н о (кричит, указывая пальцем на Меркулова). Вон он! Он! Комиссар!
В е г е р. Комиссар?
Д а х н о. Комиссар батальона!
В е г е р. Батальон? (Подходит к Меркулову, смотрит.)
Я р о ш. Брехня! Брешет, гнида!
Движение и гул.
Н о в и к о в. Брешет, сволочь!
Д а х н о. Кто брешет? Кто брешет? Обратно Дахно - брехливая собака? Х-ха! Нет, Дахно правду говорит! Дахно вас выведет, балалаечников, на чистую воду!
Г р е ч к а (Вегеру). Не слушайте! Никакой не комиссар, никс комиссар, ферштеен? Обыкновенный рядовой, мы с ним с самого начала войны...
Я р о ш (к Теесалу). Господин товарищ городской голова! Не допустите такое дело над человеком...
Т е е с а л у (в смятении). Это ужасно... (К Дахно.) Зачем вы говорите такие вещи, это ужасно...
Д а х н о (опьянен местью). Говорю, что знаю... Он - комиссар!
В е г е р (ровно). Гут.
Уходит, Теесалу и Сепре - следом.
Д а х н о (рванулся за ними). Гер офицер!..
С е п р е. Куда ты, куда? Нельзя...
Д а х н о. Что ж они... ушли. Он не понял, что ли?
С е п р е. Ты молодец, молодец, русский! Герр офицер все понял - ты молодец!
Уходит. Тяжкая тишина.
М е р к у л о в. Коели. У вас есть, чем записать адрес? Нате... (Достает карандаш.) Бумаги нет... ну, хоть на нарах пока, - запишите: Иваново, Советская, 20, Валентина Владимировна Меркулова. И я вас попрошу... вот эта фотография и мундштук... если будет возможность, конечно... перешлите.
Входят Х е м п е л ь, С е п р е и несколько н е м е ц к и х с о л д а т с автоматами.
Х е м п е л ь. Во ист эр?
С е п р е. Ферлецте копф. Небен оффен.
Х е м п е л ь (срывает с Меркулова повязку и бросает на пол). Комиссар?
М е р к у л о в. Комиссар!
Х е м п е л ь. Штее ауф. Ауф, ауф, нун?
Я р о ш (к Сепре). Слушай сюда, полицай. Я, как староста, заявляю: этот человек - простой солдат.
Сепре качает головой, смеется.
Слышишь, полицай? Он заговаривается через жар...
В с е к р у г о м, к р о м е Д а х н о. Солдат он! Солдат! Жар у него! Бредит! Простой солдат!
Х е м п е л ь (выбрасывает автомат). Штиль!
С е п р е. Ты - хороший староста, Ярош. Но не заступайся за комиссара, а то мне прикажут, и я тебя должен повесить.
Х е м п е л ь. Ком'мит.
Входит Б о л ю т и н, застывает у двери.
К о е л и. Александр Данилович!!!
М е р к у л о в. Есть Александр Данилович Меркулов. (Последним усилием подняв голову, идет к двери; обернулся.) Будьте живы, товарищи!
Уходит, за ним Хемпель, солдаты с автоматами. Сепре. Тишина; никто не шевелится. Близко - короткая очередь из автомата; немного погодя - вторая.
Я р о ш (подходит к Дахно). Точка.
Д а х н о (его злобная лихорадка сменяется ужасом и слабостью; растерянно, почти жалобно он повторяет). Точка...
Я р о ш. Точка.
Д а х н о (вздрогнул). Кому точка?..
Я р о ш. Спать.
Он тушит свет, и все укладываются, молча и торопливо. Один Дахно медлит. Прижавшись спиной к колонне, весь настороженный, он прислушивается к молчанию. Он дико улыбается. Медленно поднимает руку и грозит Ярошу.
Д а х н о. Не смотри на меня... Ты что? Ты смотришь или нет? Не смотри на меня глазом...
Ярош молча отворачивается. Дахно отрывается от колонны. Озираясь, присаживается на нары. Долго сидит, вздрагивая и вертя головой; подолгу присматривается к Ярошу. Нерешительно лезет в карман за сигаретой. Зажигает зажигалку... и в этот момент на него на брасываются Гречка, Новиков и Еремеев. Замычав, Дахно валится на спину. Рот ему зажали.
Е р е м е е в (медленно снимает руки с шеи Дахно). Всё.
Кругом сон и неподвижность. Лутс дремлет на стуле, держа винтовку между колен и кивая головой. И, прямая, взявшись обеими руками за барьер, свесив волосы, смотрит с хор Валя.
Г р е ч к а. Давай...
Е р е м е е в. Куда?
Г р е ч к а. На двор.
Еремеев, Гречка и Новиков поднимают Дахно. Коели встает, отворяет им дверь. Дремлет Лутс, усердно кивая головой. Е р е м е е в, Г р е ч к а, Н о в и к о в и К о е л и возвращаются.
Я р о ш (не двигаясь) Где дели?
Г р е ч к а. В сортир.
Я р о ш. Подходяще.
Еремеев, Гречка, Новиков и Коели ложатся. Сон и неподвижность кругом.
Г о л о с р а в в и н ш и (за хорами). Мойше! Шолом! Сара! Рувим!
Голос ближе, скрипят ступени, - раввинша поднимается по лестнице.
Сара!.. Мойше!.. Куда вы ушли? Куда вы увели детей? Где мои внуки? Где мои дети? Люди, отвечайте мне! Бог! Где ты, бог? Отвечай мне, бог!..
Она пытается отворить дверь на хоры и не может; погромыхивает медная ручка.
Люди, отвечайте мне...
П а р х о м о в (вскидывается, дрожа, на нарах). Не могу... Не могу... (Кричит изо всей силы.) Не мо-гу-у-у-у-у-у!..
И несколько человек вскидываются сразу, ругаясь и трясясь.
О ж е с т о ч е н н ы е г о л о с а. Молчи!.. Молчииии!..
- Заставьте его молчать!
- Заткните ему глотку!
- Убейте его!
Г р е ч к а (Пархомову, с покровительственной важностью). Ляжь... ляжь... Ничего.
П а р х о м о в (глуше). Матери наши... жены... товарищи...
Г р е ч к а (укрывает его). Ничего. Ничего, дорогой.
И опять тихо. Только Пархомов стонет, мучаясь.
Г о л о с р а в в и н ш и (удаляется). Бог! Бог! Отвечай мне, бог...
3
Тот же зал; только к окнам приделаны решетки. Время перед вечером; вот-вот начнет смеркаться. Топится печка. Возле печки - К о е л и и В а л я. На Вале поверх пальто большая теплая шаль. Рядом стоит корзинка с покупками. Коели просматривает газету.
В а л я. А другая около вокзала. Я сама видела воронку. Вот такая воронка, как от той стенки до окна. И кругом вся мостовая разворочена.
К о е л и (отбрасывает газету). Ни одного слова правдивого, сплошное кривлянье! Ведь уже ясно, что от Москвы их отшвырнули, а они всё хвастаются и машут кулаками! Дрянь газета!
В а л я. Больше не носить вам газет?
К о е л и. Нет, носите, носите! А то я, честное слово, читать разучусь. Вот сегодня сижу тут... Пока вас не было - такая тоска, кажется - голову бы расшиб об решетку.
В а л я. Так они поверили, что он убежал?
К о е л и. Видимо, поверили.
В а л я. Я раньше, маленькая, думала: какая тюрьма? Как там - в тюрьме? А она вон какая... Слушайте, а если его найдут?
К о е л и. Ну, найдут. Ну, расстреляют пятого, десятого, всех, почем я знаю... А вернее, что никого не расстреляют, ведь он был пленный. Кому нужен пленный, кто будет судить и наказывать за пленного? Одним меньше, одним больше... Удивительно, до чего легко вы говорите о самом страшном и остаетесь светлой, светлой, о чем бы ни говорили... И такой светлой через все это пройдете - и выйдете...
В а л я (после молчания). Так посмотрите, какая воронка около вокзала.
К о е л и. Какая воронка около вокзала?
В а л я. Как от той стенки до окна... Коля, так весело, когда налетают наши! Иду по улице и смеюсь как дура, и совсем не страшно. Как будто это я сама бросаю бомбы.
К о е л и. Мы теперь сидим по вечерам и ждем, когда же застучат моторы. Это - как родные голоса. Ждешь, и сердце стучит: давай!
В а л я. А я теперь по вечерам совсем одна. Сижу в кухне и читаю какую-то книжку, называется "Тайна старой девы". Хозяйка дала.
К о е л и. Вас не обижают там?
В а л я. Нет, за что же? Я все делаю, что им нужно. Вот, шаль дали... Доктор был?
К о е л и. Был. Лутс привел. Скверно.
В а л я. Неужели правда - чахотка?
К о е л и. Скоротечная.
В а л я. Бедный Пархомов, бедный... И пошел на работу?
К о е л и. Ну конечно, пошел.
В а л я. Слушайте, это же возмутительно. Нет, на самом деле, что же это творится.
К о е л и. Творится то, что творится. Лутс заявил этому... Теесалу. Может быть, тот что-нибудь сделает для Пархомова. Хотя бы от работы освободили.
В а л я. Какой-то этот Теесалу - скользкий, мягкий, как слизняк.
К о е л и. И нашим, и вашим. Лавирует. И с немцами страшно поссориться, и к русским хочет подольститься. Немцы-то - дело временное, а с русскими эстонцам жить да жить, этого только Сепре не понимает... Как это (скороговоркой): корабль лавировал-лавировал, да не вылав-и-ровал.
В а л я. У вас не получается. Вот: корабль лавировал-лавировал, да не вылавировал.
К о е л и. Вот здорово.
В а л я. Грузим пароход.
К о е л и. Грузим.
В а л я. Грузим пароход буквой эс.
К о е л и. Сахаром.
В а л я. Слонами.
К о е л и. Супом.
В а л я. Соловьями.
К о е л и. Сестрами.
В а л я. Сиренью.
К о е л и. Стихами.
В а л я. Садами.
К о е л и. Солнечным светом.
В а л я. Хорошая буква эс... Наелись бы мы сейчас супу и сахару, сели бы на слона, в саду сирень цветет, солнце светит, соловьи поют, а мы сидим и читаем стихи.
К о е л и. И кругом сестры.
В а л я. У меня братья.
К о е л и. А у меня четыре сестры. Все уже большие, замужем, и дети есть, мои племянники.
В а л я. Всем хватит места на слоне - братьям, сестрам, племянникам.
К о е л и. Племянники маленькие, могут свалиться.
В а л я. Слон ручной-ручной. Стоит тихо-тихо. Понимает, что на нем маленькие дети.
К о е л и. Почему, собственно, слон? Это происходит в Индии?
В а л я. Почему в Индии?
К о е л и. В Москве?
В а л я. В Москве или в Ленинграде.
К о е л и. В Москве и Ленинграде нет слонов.
В а л я. В Москве и Ленинграде все есть.
К о е л и. И слоны?
В а л я. Конечно.
К о е л и. Девочка, родная девочка...
Молчание.