Собрание сочинений (Том 4) - Панова Вера Федоровна 16 стр.


В р а ч. Что значит опасность? Только прекратите шум, пусть спят, что за разговоры по ночам...

О л ь г а И в а н о в н а. Большое вам спасибо, доктор! Очень вам благодарны! Извините за беспокойство!

В р а ч. Что значит беспокойство? (Уходит. Ольга Ивановна и Седов шепчутся у Манечкиной двери.)

З и н а (сонная). Когда-нибудь покажут мальчика?

Е л ь н и к о в. Как вы сказали? Заинька! Над бураном, над любовью, над войной?..

Зина спит.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Та же декорация. Зимний день.

Е л ь н и к о в и З и н а.

З и н а. И вам было ужасно жалко прежнюю жизнь!

Е л ь н и к о в. Об этом, к счастью, не думалось. Злость была, и желание добиться цели, и страх по временам, и хотелось есть и спать, а жалеть было некогда.

З и н а. Страшно все-таки, да?

Е л ь н и к о в. Как вам сказать? Не особенно, потому что человек во всяких условиях остается наблюдателем... как бы со стороны глядит на себя и на опасность... Настоящий ужас, такой, как вот в романах описывают, что пот выступает на лбу и замирает сердце, - такой ужас я почувствовал только тогда, когда пришел в сознание и увидел свою руку. В бинтах, толстую, неподвижную... Я не сразу понял; потом понял...

З и н а. Все-таки лучше, что не правая.

Е л ь н и к о в. Нет, хуже. Правой, я, может быть, мог бы водить смычком. (Молчание.) Потом ужас прошел. Довольно скоро прошло чувство ужаса. Но оно было, в сущности, не так тяжело по сравнению с тем, что теперь...

З и н а. Да, да, да.

Е л ь н и к о в. Вы же ничего не понимаете; зачем же вы говорите "да"? Вы думаете так: война и гибель, и холод, и изуродованная рука - все это было чрезмерно преувеличено, неправдоподобно, как сон. А во сне не бывает острого отчаяния. Вы так думаете.

З и н а. Да!

Е л ь н и к о в. А то, что сейчас, - думаете вы, - уже не сон. Война с ее фантастическими преувеличениями отодвинулась куда-то... Канонады нет, ходит трамвай, обедаем на скатерти... Действительность. И в этой действительности существую я с вот этой моей рукой и отдельно существует моя скрипка... И это самое ужасное. Так думаете вы.

З и н а. Вы ужасно правильно все рассказали!

Е л ь н и к о в. И отдельно скрипка... Это был мой самый счастливый день, когда я ее получил! Я тогда только что окончил консерваторию. Это было такое признание, такое благословение... Заинька! Будет еще такой день?

З и н а. Будет.

Е л ь н и к о в. Вы предрекли это так важно и убежденно, а ведь сами вы этому не верите, сознайтесь... Вы думаете: пусть мечтает, беспалый калека, не надо отнимать у него надежду. Ну, а вдруг он все-таки будет, этот день? Если это не обман, не бред, не галлюцинации от бессонницы?.. Война отодвинулась, с другого края земли я слышу ее... Вой и грохот, и рыданья, и стоны смерти, и ликованье победы... И над смертью и ликованьем... Самообман?

З и н а. Вы опять не спали всю ночь?

Е л ь н и к о в. Спал.

З и н а. Неправда.

Е л ь н и к о в. Ну - неправда, ну - не спал, почему это всех занимает?.. Слушайте: я не хочу видеть никого из прежних знакомых. Никого... Но одного человека я бы хотел встретить. С глазу на глаз. Глаза у него как льдины, голос ровный, тихий - но это маска. Самый горячий, самый бурный человек, какого я знал. Я бы ему сказал: богач, я так же богат, как ты!.. Только вот в чем вопрос: имею я право так сказать или нет? Вдруг все бред, мираж? Вдруг то, что я слышу по ночам, когда вы все спите, как мухи на потолке, - вдруг это в действительности безобразная какофония, и я нищий, беспалый инвалид, бывшая знаменитость, - убожество, мерзость!.. (Молчание.) Я не трус, но не знаю, решусь ли я проверить это. (Молчание.)

З и н а. Александр Андреич! Вы мне еще почти ничего не рассказали о школе.

Е л ь н и к о в. А что вам нужно о школе?

З и н а. Что вы им сегодня рассказывали?

Е л ь н и к о в. А, глупости! Это не интересно ни вам, ни мне, ни им!

З и н а. А все-таки?

Е л ь н и к о в. Была тема - влияние Бетховена на русских композиторов. Вам интересно?

З и н а. Мне - нет. Так ведь я не учусь в музыкальной школе.

Е л ь н и к о в. А я учился. И мне такие вещи были неинтересны. Я хотел играть Бетховена и русских композиторов. Я научился их играть. А кто на кого влиял, мне было наплевать.

З и н а (подумав). По-моему, вы совершенно не правы.

Е л ь н и к о в. Ах, по-вашему!.. Слушайте, девочка, вместо того, чтобы поучать меня, сослужите-ка мне службу: достаньте мне нотной бумаги. Только много. Очень много. В магазинах нет.

З и н а. Наверно, на толкучке есть.

Е л ь н и к о в. Вот вы сходите на толкучку и купите.

З и н а. Вдруг я не то куплю? Если бы вы пошли со мной...

Е л ь н и к о в. Нет, уж пожалуйста, вы сами. Я не умею ходить по толкучкам.

З и н а. Хорошо, я схожу. (Помолчав.) Сказать вам одну вещь?

Е л ь н и к о в. Что такое?

З и н а. Вы не обидитесь?

Е л ь н и к о в. Нет.

З и н а. По-моему, ужасно трудно быть вашей женой.

Е л ь н и к о в. Почему вы так думаете?

З и н а. Вот Васиной женой очень легко быть.

Е л ь н и к о в. Так в чем же дело? Выходите за Васю.

З и н а. Я, во-первых, не собираюсь. Меня удивляет, Александр Андреич, что вы смеетесь... Если хотите знать, Вася любит Манечку. Он ей уже восемь раз объяснялся в любви.

Е л ь н и к о в. Вы точно знаете, что восемь?

З и н а. Да, точно.

Е л ь н и к о в. А кто ведет счет - вы или Манечка?

З и н а. Мы обе. Нехорошо смеяться.

Е л ь н и к о в. Я не над вами, я над Васей.

З и н а. А над Васей еще хуже. Он страшно страдает.

Е л ь н и к о в. О, да! Это видно по его лицу.

З и н а. Знаете, Александр Андреич, по-моему, у вас нет ничего святого.

Е л ь н и к о в (смеется). У меня есть святое. Честное слово, есть. Только у нас с вами неодинаковые понятия о святынях.

М а н е ч к а (входит). Я на смех пришла. Угостите меня смехом.

З и н а. Это Александр Андреич угощает. Бесплатное угощенье, и очень дешевое.

Е л ь н и к о в. Ого! До чего по-взрослому... Заинька, покажитесь мне. (Берет Зину за плечи.) Я никак не пойму - вы большая или маленькая?

М а н е ч к а. Она маленькая.

З и н а. Я большая.

Молчание.

Е л ь н и к о в (полушутливо). Будем знать.

Входит О л ь г а И в а н о в н а.

О л ь г а И в а н о в н а. Колька спит?

М а н е ч к а. Укачала. Ольга Ивановна, я его вам дарю, берите. У вас он попищит с минутку, заведет глаза - и готов. А надо мной целый час издевался.

О л ь г а И в а н о в н а. Мамашино нервное состояние ему передается, вот и все, и ничего нет удивительного... (Манечка плачет.) Ах, господи... Нельзя так, вы ребенка кормите!..

М а н е ч к а (плачет). Я больше не могу ничего не знать, не могу, не могу. Его немцы замучили, он в плен попал, они его замучили...

О л ь г а И в а н о в н а. Манечка... Детка хорошая, ну перестань! Такой молодец, и такие глупости... Почему обязательно в плен? Какой сейчас может быть плен?

М а н е ч к а. Пускай похоронная, только узнать, что с ним...

О л ь г а И в а н о в н а. А вот я не желаю похоронную! Я тебе нагадала исполнение желаний, какая может быть похоронная!

Звонок. Зина отворяет. Входит В а л ь к а.

В а л ь к а. Здравствуйте! Мама велела вам сказать...

З и н а. Тише!.. Ну, что мама велела?

В а л ь к а. Что она взяла чересчур много, и вот она вам посылает вымя.

З и н а. Это - вымя?

В а л ь к а. Вымя.

З и н а. Почему оно какое-то серое?

В а л ь к а. Ну, уж это не по моей части. Зина! Вы получили мое письмо?

З и н а. Я никогда не видала, чтобы оно было такое серое... Я получила письмо и сожгла его в печке, к твоему сведению.

В а л ь к а. Положим, это неправда.

З и н а. Положим, правда.

В а л ь к а. Странно. Я только задавал вам вопрос, пойдете вы со мной в кино или нет.

З и н а. Чего ради я пойду с тобой?

В а л ь к а (холодно). Мама сказала, с вас за вымя семь рублей шестьдесят копеек.

З и н а (еще холоднее). Пожалуйста...

Входит п о с ы л ь н а я. Валька уходит.

П о с ы л ь н а я. Марья Ивановна Седова здесь?

З и н а. Здесь...

П о с ы л ь н а я. Телеграмма.

М а н е ч к а (идет в переднюю). От кого?..

П о с ы л ь н а я. А не знаю. Распишитесь.

Манечка расписывается, посыльная вручает телеграмму и уходит.

М а н е ч к а (тихо). Догони ее, Зина.

З и н а. Зачем?

М а н е ч к а. Дай ей... денег дай. Я всегда давала.

З и н а. С ума сошла! Читай телеграмму!

М а н е ч к а (вскрывает телеграмму; так же тихо). От Николая. (Садится на стул.)

З и н а (вырывает у нее телеграмму, читает вслух). Сообщаю адрес... Полевая почта... Телеграфируй здоровье... Подробности письмом... Манечка!

М а н е ч к а. Ну что, Зина? Ну, жив, и слава богу! А почему не писал девять месяцев? Свинство!

З и н а. Знаешь, Манька? Лучше молчи. Я тебя могу ударить! (Со смехом и слезами.) Ольга Ивановна, вы когда-нибудь видели такую сумасшедшую?

О л ь г а И в а н о в н а. Манечка? Что я говорила? Поздравляю, голубчик! (Целует.)

М а н е ч к а. Ольга Ивановна! Разве не свинство?

О л ь г а И в а н о в н а. Слушать не хочу!

М а н е ч к а. Свинство, свинство!

З и н а. Ударю!

М а н е ч к а. Знал, что я буду рожать, знал, знал! И молчал! (Другим тоном.) Колька пищит! (Уходит к себе, Зина - за нею.)

О л ь г а И в а н о в н а. Слава богу! Слышал, Саша? Радость-то у нашей солдатки.

Е л ь н и к о в. Слышал...

О л ь г а И в а н о в н а. И за нее, и за мальчика - слава богу!

Уходит в кухню. Ельников один. В дверь, которая осталась незапертой, входит Н е д е л ь с к и й. Это грузный старик в дорогой шубе.

Н е д е л ь с к и й. Александр Андреевич Ельников? Моя фамилия Недельский.

Е л ь н и к о в (не сразу). Сюда, пожалуйста. (Подает стул. Недельский садится.)

Н е д е л ь с к и й. Вам знакомо мое имя?

Е л ь н и к о в. Да. (Молчание.)

Н е д е л ь с к и й. Вы - мужчина. Вы хорошо вели себя на войне.

Е л ь н и к о в. Вы можете просто сказать: давайте ее сюда! - и я дам.

Н е д е л ь с к и й. Хорошо, давайте ее сюда!

Е л ь н и к о в (отпирает сундук, достает футляр со скрипкой, подает Недельскому).

Н е д е л ь с к и й (встает; он словно помолодел, стал быстр и ловок; он осторожно трогает струны, обдувает деку и, вскинув скрипку к подбородку, с силой опускает смычок; долгий чистый звук). Инструмент немного залежался.

Е л ь н и к о в. Немного...

Н е д е л ь с к и й. Я слышал ее. В тысяча девятьсот тридцать восьмом. Чистота тона, единственная, а? (Укладывает скрипку в футляр, достает трубку.) Вы позволите?

Е л ь н и к о в. Пожалуйста. (Подает огня.)

Н е д е л ь с к и й (курит с закрытыми глазами). Верная подруга, а?

Е л ь н и к о в. Я получил ее от государства, и государство имеет право...

Н е д е л ь с к и й. Нет, нет. Слишком грубо. Вы не так чувствуете. Хороших скрипок на свете меньше, чем хороших скрипачей. Вы отдадите ее потому, что вы мужчина.

Входит О л ь г а И в а н о в н а, останавливается в дверях.

Е л ь н и к о в. Я уже отдал.

Н е д е л ь с к и й. Она пережила с вами все. Успех, счастье. В ней жила ваша душа. Нехорошо, когда душа бездомна. Найдите ей новый дом. Тогда сами принесете инструмент.

Е л ь н и к о в. Не подойдет.

Н е д е л ь с к и й. Почему?

Е л ь н и к о в. Вам придется, возможно, долго ждать. Новые дома строятся не скоро.

Н е д е л ь с к и й. Но ведь музыка-то осталась, а?

Е л ь н и к о в. Я был творцом музыки, а не слушателем.

Н е д е л ь с к и й. Простите великодушно: мы, музыкальные крысы, называли вас исполнителем. Превосходный исполнитель чужих творений. Не обижайтесь: творец - это другое. Ваша душа обитала в этой коробке, так сказать, на чужих харчах. Обиделись?

Е л ь н и к о в. Нет.

Н е д е л ь с к и й. А вы обидьтесь. Спустите меня с лестницы. Ведь врет музыкальная крыса, а?

Е л ь н и к о в. Нет, не врет.

Н е д е л ь с к и й. Врет, врет. Все крысы врут. Один музыкант всегда прав. Он творец: создает бессмертное. Сколько ваших выступлений записано на пластинки?

Е л ь н и к о в. Не считал.

Н е д е л ь с к и й. Долго еще вас будут слушать. По радио, в граммофонах... Великая, оказывается, вещь - граммофон.

Е л ь н и к о в. Да, великая вещь... Как мы оформим передачу?

Н е д е л ь с к и й. Да что ж. Мы актик еще в Москве составили. Благоволите подписать. (Подписывают акт.)

Е л ь н и к о в. Все?

Н е д е л ь с к и й. Александр Андреевич. Желаете - пусть она пока у вас. Я приеду месяца через два.

Е л ь н и к о в. Подписано...

Н е д е л ь с к и й. Бумажка! Полежит в портфеле.

О л ь г а И в а н о в н а. Саша, ну зачем - простите, не знаю по имени-отчеству - зачем им другой раз утруждать себя? Сразу сделать, что должно быть сделано, - по крайней мере, с плеч долой, думки не будет. Позвольте, я ее, может, заверну в простынку?

Н е д е л ь с к и й. Не беспокойтесь; футляра достаточно. (Надевает шубу.)

О л ь г а И в а н о в н а. Позвольте, помогу вам... Вы же остерегайтесь в вагоне, не украли бы.

Н е д е л ь с к и й. Что вы. Мы с нею в отдельном купе. (Молча жмет руку Ельникову. Выходит в переднюю, Ольга Ивановна за ним.) Сын?

О л ь г а И в а н о в н а. Сын... (Недельский кланяется, уходит. Ольга Ивановна возвращается в комнату.) Саша! (Подбирает клубки шерсти, выпавшие из сундука.) Саша! Так нельзя. Я так не согласна. Можно подумать - покойника из дома вынесли...

Е л ь н и к о в. Постой.

О л ь г а И в а н о в н а. Не это главное, ты сам прекрасно знаешь, что не это... Сашенька! Живем, друг, и надо жить, и хотим жить...

Е л ь н и к о в. Постой. Минутку.

О л ь г а И в а н о в н а. Что ты слушаешь?

Е л ь н и к о в. Какая у нас акустика на лестнице; я не замечал... Слышишь, как он шаркает по ступенькам? Надо было проводить. Не догадались... Ему дай бог, чтоб семьдесят пять, а то все восемьдесят... (Засмеялся.) Музыкальная крыса... На втором этаже глуше. Сейчас дверь хлопнет... (Внизу хлопает дверь.) Как она хлопает, обратила внимание? Как лопнувшая струна.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Годы 1938 - 1940-й

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Комната в квартире Е л ь н и к о в ы х в Москве. Много цветов. У рояля пюпитр с открытыми нотами. Н а д е ж д а - в переднике и платке подметает пол. Звонит телефон.

Н а д е ж д а (у телефона). Да? - Нет, еще не вернулся. - Право, не знаю. - Ведь он уже дал ответ. - Да, окончательный. - Ну, это зависит от точки зрения и от характера. - Что поделаешь, уж он такой. - Как хотите, только это бесполезно; я бы на вашем месте обратилась к другому. (Вешает трубку.)

Входит Р о д и о н, без сапог, заспанный.

Р о д и о н (садится в кресло, закуривает). Сволочи, раззвонились, спать не дают.

Н а д е ж д а. Ну, знаешь, довольно дрыхнуть: третий час.

Р о д и о н. Почему третий?

Н а д е ж д а. Потому что четверть третьего.

Р о д и о н. Чепуха. Не может быть.

Н а д е ж д а. Одевайся, сейчас Саша придет.

Р о д и о н. А где он?

Н а д е ж д а. Послала проветриться. Он от этой жизни желтый стал.

Р о д и о н. Какой?

Н а д е ж д а. Желтый.

Р о д и о н. Желтый?

Н а д е ж д а. Угу.

Р о д и о н. А какая у вас особенная жизнь? Голодаете, что ли?

Н а д е ж д а. Ложится поздно, встает поздно. На воздухе почти не бывает. Играет до изнеможения. Вечером концерт. Я прошу, чтобы не каждый вечер концерты, а он сердится. Знаешь, позавчера его заставили бисировать восемь раз! Сошел с эстрады - белый, как мертвец.

Р о д и о н. А сегодня желтый? Меняет, значит, оттенки. Это пройдет. Надоест каждый вечер. На бис будет выходить два раза, ну - три от силы. Сейчас, как говорится, на пороге славы... (Зевает.) Ну, понимаешь, угостили меня вчера...

Назад Дальше