Д а х н о (Новикову). Посунься. Расселся чересчур.
Н о в и к о в. Мне чересчур хочется в морду тебе дать. (К Коели.) Дать ему, Николай?
К о е л и. Не тронь навоз...
Г р е ч к а. Не выражайтесь: тут барышня. (Показывает.) Вон сидит.
Все смотрят на Валю.
В а л я. Здравствуйте.
Н о в и к о в. Здравствуйте. Наша? Русская?
В а л я. Русская, русская.
Н о в и к о в. А что вы тут?
В а л я. А так...
Н о в и к о в. Так?.. (Встает.) А у вас, случайно, хлеба нету?
В а л я (вскочив). Да, да... Сейчас, сейчас... Ох, ну тебя... (Рвет завязки мешка.)
Н о в и к о в (дрогнувшим голосом). Скорей...
Поднимает руки. Валя бросает краюшку хлеба. Дахно толкает Новикова и перехватывает хлеб.
Отдай!!!
Бросается на Дахно. Драка. Хлеб переходит из рук в руки. Куски рассыпаются по полу. Еремеев и Болютин кидаются поднимать куски.
В а л я. Что вы делаете! Ведь мы - люди!!!
Г р е ч к а (поднимает кусок, разламывает пополам, протягивает Меркулову). Ешьте.
М е р к у л о в. Не хочу.
Г р е ч к а (к Коели). Ну, ты съешь, сынок.
К о е л и. Не хочу.
Г р е ч к а. Эге, дорогие, так нельзя. С таким вашим характером, дорогие, подохнете...
Н о в и к о в (вырывает у Дахно остаток хлеба). Сволочь... Я всем хотел... а он - только в свое брюхо... (Протягивает хлеб Меркулову.) Нате.
М е р к у л о в. Спасибо. Не хочу.
Д а х н о (сидя на полу, со слезами). Я тебе припомню! Плакать будешь!
Н о в и к о в. Я еще буду ли, нет ли, а ты уже плачешь, пакость, от моей руки...
Ш а р а ф у т д и н о в. Стыдно! Мужчины!..
Входит Я р о ш с корзинкой нарезанного хлеба, за ним Л у т с.
Я р о ш. Кипяток готов?
Г р е ч к а. Хорош! Прогреет жилы!
Я р о ш. Наливай кружки. Подходи за хлебом. По одному! (К Дахно, сквозь зубы.) Ну... не совайся руками!
Раздает хлеб. Последний кусок берет себе. Все затихает. Рассаживаются с кружками на нарах и вокруг печки.
Прожевывай хорошо. Желудки у нас сейчас ослаблые... тонкие - вроде бумаги... Кто имеет силу - воздержись, не ешь все сразу. Завтра похлебки наварим. Подлатаемся. В плену - не на балу.
К о е л и. Насчет бала - совершенно с вами согласен. При всем том не обязательно бить людей.
Я р о ш. Как говоришь?
К о е л и. Не обязательно драться, говорю.
Я р о ш. Обязательно. Здесь, видишь ли, свои законы. Не такие, как в детском саду. (Болютину.) Ты что не пьешь?
Б о л ю т и н. У меня нет кружки.
Я р о ш. Плохо твое дело. Куда же ты годишься, если у тебя кружки нет? Может, няньку нанять, чтоб сопли тебе утирала?
М е р к у л о в (дает Болютину свою кружку). Возьмите.
Б о л ю т и н. А вы?
М е р к у л о в. Я выпил.
Б о л ю т и н. Спасибо...
Я р о ш. Вот и нянька нашлась.
Д а х н о (растянувшись на нарах, скручивает папиросу; громко). А добрый народ - эстонцы. Дай бог здоровья. Накормили, согрели...
Л у т с. Эстонцы - очень хороший народ.
Д а х н о. Замечательная вещь - вот покушал, и совсем другое самочувствие. То от папиросы голова кружилась, а сейчас так это... как будто куришь "Беломорканал" или "Казбек".
Е р е м е е в. А что у тебя?
Д а х н о. Брехать не буду: вишневый лист, и для вкусу подмешал махорки.
Ш а р а ф у т д и н о в. И откуда он все берет, интересно.
Входит С е п р е.
Е р е м е е в (к Дахно). Дай попробовать. Ну, прошу - дай.
С е п р е (увидел Валю). А эта, эта, зачем эта?..
Л у т с. Беженка. Отстала от этапа.
С е п р е. Зачем она здесь, а? Барышня! Уходи вон!
В а л я. Вы мне?
С е п р е. Тебе, тебе. Пошла вон! Нельзя!
В а л я (перегибается через перила). Скажите: куда?
С е п р е (разглядев ее, мягче). Бай-бай - в другое место.
В а л я. Куда, я вас спрашиваю?
С е п р е. Э... Надо спрашивать полицейского комиссара.
В а л я. А где я буду вечером искать полицейского комиссара?
С е п р е. Ты знаешь, что бывает тем, кто разговаривает с русскими пленными? Вчера одна женщина на улице дала пленному хлеб, немецкий солдат увидал - пиф-паф, женщина на месте. Еще один раз пиф-паф - пленный тоже на месте. Очень строго. Пойдем, я тебя уложу в караулке.
В а л я. Мне тут хорошо.
С е п р е. Тут ты будешь бояться.
В а л я. Нет; не буду.
С е п р е. Посмотри хорошо - не страшно?
В а л я. Нет.
С е п р е. Ты храбрая. Идем в караулку лучше. Я - чистый, здоровый, красивый. И немецкие кавалеры там есть. Конфетами угостят. Идем!
В а л я. Можете говорить. Что угодно говорите, пожалуйста. Ко мне не пристанет ничего. Ни одно слово. Не позволю, чтоб пристало. И все.
С е п р е. Что ты там говоришь своим ротиком?
Л у т с. В караулку - нехорошо. Люди будут осуждать тебя. Твоя жена узнает. Нехорошо.
С е п р е. Тогда я отведу ее к раввинше.
В а л я. Не хочу!!
Л у т с. Пускай переночует одну ночь. Завтра я уведу ее.
С е п р е (Вале, посмеиваясь). Я думал, ты храбрая, а ты боишься раввинши.
В а л я. Я ее не боюсь.
С е п р е. Боишься... Закричала... А я думал - вот храбрая... гм... И меня боишься. Разве я страшный?
Л у т с. Иди сюда, Сепре, а Сепре.
С е п р е. Ну, что?
Л у т с. На минутку иди сюда. На минутку.
С е п р е. Ну?
Л у т с. Не надо, Сепре, чтобы русские плохо думали о нравственности эстонцев.
С е п р е. Какое дело нам до русских? Русские проиграли войну! Скоро немецкая армия возьмет Москву и Ленинград! Капут!
Л у т с. Но добродетель всегда останется добродетелью, а разврат всегда останется развратом!
С е п р е. Вот эти (показывает пальцем) будут плохо думать про эстонцев? Да какой народ есть лучше эстонцев?! Вот, например: вы кто? Пленные! А господин Теесалу, товарищ городского головы, лично приходил смотреть ваше помещение! Француз это сделает? Англичанин сделает?
К о е л и. Русский - сделает.
Фельдфебель Х е м п е л ь, без шинели и пояса, простоволосый, заглядывает в дверь.
Х е м п е л ь. Сепре! Сепре, майн кинд!
С е п р е. Я, герр Хемпель!
Х е м п е л ь. Ком'мит! (Показывает бутылку.) Ком'мит. Шнапс тринкен!
С е п р е. Гляйх, герр Хемпель, данке шён!
Хемпель исчезает.
Еще вот, например: ваш русский милиционер знает три языка? Он знает один русский язык. А я знаю три: я могу говорить (загибает пальцы) по-эстонски, по-русски и по-немецки. Читать могу (продолжает загибать пальцы) по-эстонски и по-русски...
К о е л и. Итого вы насчитали пять языков.
С е п р е (смотрит на свой кулак). Три языка. Эстонская полиция самая образованная полиция. (Лутсу.) Я пойду греться в караулку. (Уходит.)
Л у т с (Вале). А ты больше выскакивай! Выскакивай больше! Нарушаешь мне тут!.. Сиди тихо, а то к раввинше отведу!
Е р е м е е в (к Дахно). Убедительно прошу. Слышь? Человек ты, ай нет? Сам имеешь привычку курить, должен понимать... Другой раз нужнее хлеба... На одну закрутку!
Д а х н о. Ну, чудак. Ну, посуди: как я дам? Я, может, из последнего заплатил, чтоб самому курить. Некультурность с твоей стороны, больше ничего.
Е р е м е е в. Дай хоть потянуть разок.
Д а х н о. Тебе дать, и другой станет просить. Вас тут девять душ. Потянули все по разу - и целой закрутки нема. И скажу тебе откровенно - я очень брезгливый. (Затягивается.)
Е р е м е е в. Слушай. Я заплачу.
Д а х н о. Триста рублей за закрутку.
Е р е м е е в. Да ты что?
Д а х н о. Как хочешь.
Е р е м е е в. За сигарету берут двести. Души у тебя нет.
Д а х н о. А у тебя есть?
Е р е м е е в. Есть.
Д а х н о. Ишь ты. А у меня вот курево есть. И я мое курево за твою душу не отдам. (Затягивается.)
Е р е м е е в. Давай за триста. (Лезет за пазуху.)
Д а х н о. Только крупными купюрами. Мелкими не возьму.
Е р е м е е в (достает деньги). Считай.
Д а х н о. Засалил за пазухой... (Слюнит палец и считает деньги.)
Н о в и к о в. Николай. Коели.
К о е л и. Что?
Н о в и к о в. Так кто был твой дедушка?
И тень слабой улыбки - воспоминание о милой, ненадоедающей шутке проходит по лицам.
Ш а р а ф у т д и н о в. Скажи, Коля.
К о е л и. Не забыли...
Н о в и к о в. Ну, скажи. Кто был твой двоюродный дедушка?
К о е л и. Католикос всех армян.
Н о в и к о в. Как, как?
К о е л и. Католикос всех армян.
Смех.
Г р е ч к а. Придумал, сатана... Ну и хлопчик!
Л у т с (поражен). Смеются!..
Ш а р а ф у т д и н о в. Католики бывают. Католикосы не бывают!
К о е л и (лениво). Неосведомленность ваша. Отсутствие эрудиции. Католикосы тоже бывают.
Г р е ч к а (Меркулову). Нет, кроме шуток. Бывают такие - католикосы?
М е р к у л о в (улыбнулся). Бывают. Редко, но бывают.
Г р е ч к а (с огорчением). Ну-у! А я считал - он придумал...
Д а х н о. Верно. Получай. (Сыплет табак в бумажку, подставленную Еремеевым.)
Е р е м е е в. Прибавь чуточку.
Д а х н о. Хватит на закрутку.
Е р е м е е в. Шкура... Дай прикурить.
Д а х н о. За твою за ругань - иди прикуривай от печки.
Е р е м е е в (прикуривает от уголька). Спекулянт чертов.
Д а х н о. Ну! Разговорился чересчур. Другой раз и за три тысячи крохи не дам.
Я р о ш. Дахно.
Д а х н о. Тут!
Я р о ш. У тебя есть немецкие сигареты.
Д а х н о. Честное слово...
Я р о ш. Чего?
Д а х н о. Скурил.
Я р о ш. Брешешь. Давай сюда сигарету.
Д а х н о. Ей-богу!..
Я р о ш. Что мне - другой раз говорить?
Д а х н о (достает сигарету, встает, подает Ярошу). Я...
Я р о ш. Ну?
Д а х н о. Я заплатил за штуку по сту рублей.
Я р о ш. Опять брешешь. По троячке. Я видел. Как нас вели сюда - ты у спекулянтки купил. Что за брехливая собака. Огня подай. (Закуривает.) Хорошая зажигалка у тебя.
Д а х н о. Ну, вот чтоб мне очи повылазило - я за нее кусок мыла отдал!
Я р о ш. Тьфу ты! (Встает.) Слушай сюда, артель. Задаю урок. Пархомов и Гречка - замести в хате. Я с Новиковым пойду дрова пилить. Еремеев принесешь воды. Шарафутдинов - натаскаешь соломы для нар. Болютин и Дахно... приберете в отхожем.
Дахно порывается что-то сказать.
Ты что?
Д а х н о. Нет, ничего...
М е р к у л о в. А меня обошел, староста?
К о е л и. Меня тоже. Лежите. Поправить повязку?
М е р к у л о в. Поправьте.
Д а х н о. Гад, а еще сигарету взял. (Меркулову и Коели.) Вы ж видели - он у меня сигарету даром взял. Товарищи, вы все видели... А работу загадывает самую поганую.
Я р о ш. Идем, покажу, где что.
Уходит, за ним все пленные, кроме Меркулова и Коели. В течение следующей сцены П а р х о м о в и Г р е ч к а, вернувшись с лопатой и метлой, скребут и метут пол. Е р е м е е в приносит воду и усаживается у печки докурить свою закрутку. Л у т с несколько раз выходит и входит.
М е р к у л о в. Коля, какой вы на самом деле национальности? Фамилия у вас не разберешь какая, предков называете - русских, армян...
К о е л и (делает ему перевязку). И греки были, к вашему сведению. И какая-то шведка, которую привез из Швеции какой-то грек... Больно?
М е р к у л о в. Нет.
К о е л и. А я, конечно же, русский, какой же еще? Собственно, до войны я об этом не думал. Я был советский, и только. И все люди были для меня советские - или же не советские. Я вспоминаю, что это у многих так было. А в войну все стали думать о своей национальности. Это хорошо?
М е р к у л о в. Видимо, это неизбежно, когда война.
К о е л и. Вы знаете, без этого было...
М е р к у л о в. Проще?
К о е л и. Свободней. А еще люди делятся на хороших и негодяев. Это я тоже в войну открыл. В плену особенно.
С хор смотрит на них Валя.
М е р к у л о в (встретившись с нею глазами). Смотрите?
В а л я. Смотрю...
М е р к у л о в. Сидите в ложе и смотрите представление... Что за раввинша, к которой вас хотели отправить?
В а л я. Ох, ни за что! Лучше ночевать на улице.
М е р к у л о в. Она такая страшная?
В а л я. Она ужасная!
М е р к у л о в. Что в ней ужасного?
В а л я. Это нельзя рассказать. И смотреть на это нельзя. Она живет тут со двора...
М е р к у л о в. А мне говорили, что немцы убили здесь всех евреев.
Л у т с. Нет, не всех. Три осталось. Артистку одну оставили: она танцует на канате. Потом часового мастера - он очень хорошо починяет часы. И раввиншу.
М е р к у л о в. А раввиншу за какие заслуги?
Л у т с. Она кричала очень. Она все равно скоро помрет.
В а л я. У нее всех убили: мужа, детей, внуков, правнуков. Теперь она одна. У нее восемь комнат, и она одна. Никто не хочет там жить.
К о е л и (Лутсу, после молчания). Вы очень чисто говорите по-русски.
Л у т с. Почти все эстонцы могут говорить по-русски.
Входит Н о в и к о в с охапкой дров, складывает их у печки.
Я служил в русской армии - был русский солдат. Мы русские песни пели: "Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваши жены? Наши жены - ружья заряжены..."
Г р е ч к а (смотрит в окно). Мне б сейчас жену мою, жинку, жиночку, - я б вон ту фигуру красиво снял...
Л у т с. А дочка у меня в Ленинграде.
К о е л и. Учится?
Л у т с. Нет; вышла замуж за русского офицера и уехала в Ленинград. В прошлом году. Теперь письма не ходят, мать плачет... Все-таки русский народ - неправильный народ.
К о е л и. Как это неправильный?
Л у т с. Смотри: эстонец пьет водку, чтобы стало весело. Русский выпьет - плачет. Эстонец если попал в плен, в плену плохо - эстонец плачет. А русский в плену шутит. Ему плохо, ему совсем плохо - он шутит!
К о е л и. Так мне сейчас для порядка полагается плакать?
Л у т с. Вот видишь, ты опять шутишь.
К о е л и. Давайте плакать. (Вале.) Как вас зовут?
В а л я. Валя.
М е р к у л о в. Валя. Валентина.
К о е л и. Давайте плакать, Валя.
В а л я. Разве поможет?
К о е л и. Именно: разве поможет?.. Закрыть глаза, потом открыть - и нет ничего этого. Приснился сон...
Н о в и к о в. А по мне не так. Какой, к черту, сон. Во сне разве так мучается человек? Я воображаю, ребята, будто мы на станции ожидаем пересадки. Там заносы, или катастрофа, в общем - опоздал поезд. И мы ждем. Скучно, конечно, и жизнь самая ненормальная, но поезд придет. Обязан прийти, положен по расписанию. Сядем и поедем себе, кому куда нужно. Не знаю, как кто, а лично я собираюсь ехать еще лет шестьдесят. (Уходит.)
К о е л и. Хороший парень Новиков.
М е р к у л о в. Коля, что она смотрит! На раввиншу нельзя смотреть на нас тоже нельзя! (Вале.) Вы кто? Кто вы такая, девушка?
В а л я. Я?.. Студентка. Учусь. Училась то есть...
М е р к у л о в. Где?
В а л я. В институте молочного хозяйства.
М е р к у л о в. Валя, Валентина... Уходи отсюда!
В а л я. Куда! Ведь некуда же.
М е р к у л о в. Уходи, уходи. Скорей, Валя. Куда-нибудь. Тут слишком... (К Коели.) Скажите ей! Зачем еще это нам - чтобы жены на нас смотрели!..
К о е л и. Товарищ Меркулов... Александр Данилович... Это не жена ваша.
М е р к у л о в. Не Валя?
К о е л и. Это другая Валя.
М е р к у л о в. Все равно. Она не должна. Чья бы ни была. Женщинам и детям нельзя...
К о е л и (Вале). У вас градусника нету?
В а л я. Ой, нету!
М е р к у л о в. Мы, мужчины, не можем допустить... Уходите, ну?! Извольте слушать, когда приказывает комиссар!
К о е л и. Александр Данилович! Нет, вы меня извольте слушать! Запрещаю говорить! У вас бред! Немедленно лечь и молчать.
Силой укладывает Меркулова. Входят Н о в и к о в и Я р о ш, вносят дрова. Все уже закончили работу, недостает только Болютина и Дахно.