Блики этой игры падают и на отношения с Пушкиным - отношения, которые в жизни Гоголя значили, может быть, больше, чем любая привязанность и любая страсть. Традиционно считается, что Пушкин и Гоголь "дружили". Гоголь читал Пушкину свои повести и пьесы, Пушкин одобрял их, поощряя молодого собрата, Гоголь, платя Пушкину благодарностью, писал статьи для "Современника". Идиллия отношений старшего и младшего осеняет этот союз. Но на деле эти отношения содержат в себе как высокое, так и смешное, идеальное и прозаическое, в них видны близость и отталкивание, сотрудничество и соперничество - все то, что бывает между великими людьми, когда они встречаются на перекрестке истории.
В. Вересаев ограничивается информационными сведениями о литературных связях двух поэтов. Он опускает их социальное неравенство, разницу в образе жизни, привычках, воспитании, в друзьях. Он не касается и творческого конфликта, {12} который обнаружился при издании "Современника". И наконец, он не приводит ни писем Гоголя к Пушкину, ни записок и писем Пушкина к Гоголю.
Этих записок и писем немного, но их отсутствие обедняет биографическую работу о Гоголе.
Первое же письмо Пушкину от 16 августа 1831 года говорит о величайшей неловкости, которую допустил Гоголь, прося маменьку адресовать свои письма не ему, Гоголю, пребывающему в Павловске в должности учителя у полоумного сына князя Васильчикова, а Пушкину, живущему по соседству в Царском Селе. Эта неловкость была следствием желания объявить в округе, что сын Марии Ивановны чуть ли не на "ты" с самим Пушкиным и до того близок к нему, что и корреспонденцию на свое имя получает через Пушкина. Маменьке он сообщает: "Письма адресуйте ко мне на имя Пушкина, в Царское Село, так:
Его высокоблагородию Александру Сергеевичу Пушкину.
А вас прошу отдать Н. В. Гоголю".
В следующем письме он напоминает: "Помните ли вы адрес? на имя Пушкина, в Царское Село".
Пушкин, конечно, не уполномочивал Гоголя давать свой адрес кому попало, но дело было сделано, и Гоголь уже из Петербурга, откуда и написано его первое письмо Пушкину, вынужден извиняться за допущенную неловкость и просить у Пушкина снисхождения за свой проступок.
Мы видим, как тянется Гоголь к Пушкину и как побаивается стать в слишком тесные отношения с ним, а оттого путается, впадает в конфузные положения, то играя адресом Пушкина, то называя жену Пушкина Надеждой Николаевной вместо Натальи Николаевны, то объявляя своим корреспондентам, что он чуть ли не каждый вечер проводит в обществе Пушкина.
Так, в письме А. С. Данилевскому он пишет: "Почти каждый вечер собирались мы: Жуковский, Пушкин и я". (Нечто похожее будет потом сказано Хлестаковым: "Я всякий день на балах. Там у нас и вист свой составился. Министр иностранных дел, французский посланник, немецкий посланник и я".)
Конечно, ни о каких сборах "каждый вечер" не могло быть и речи. Гоголь в то время жил в Павловске, Пушкин с юной женой в Царском Селе, Жуковский поблизости, в царском дворце. Круг Пушкина и Жуковского был далек от круга Гоголя, и хорошо, если Гоголю удалось побывать у Пушкина раз-другой.
Или взять фразу из письма М. А. Максимовичу от 23 августа 1834 года: "Наши почти все разъехались: Пушкин в деревне, Вяземский уехал за границу". Особенно смешно звучит в этом контексте слово "наши". "Наши" подразумевает приятельство, дружбу домами и т. д., но ничего подобного в отношениях Гоголя, Пушкина и Вяземского не было.
Гоголь и про Крылова может сказать, что тот "летает, как муха, по обедам". Он и про Пушкина может написать в письме, что тот прожигает жизнь в столице, вместо того чтобы сидеть в деревне. Быт Пушкина чужд быту Гоголя, этаж, который занимает квартира Пушкина, и две комнатки под крышей, где обитает Гоголь,- разделяют их жизнь невидимой пропастью.
И вместе с тем нет в России людей, более близких в то время, чем Пушкин и Гоголь. Это близость поэтическая, творческая. Гоголь и боготворит Пушкина, и подсмеивается над Пушкиным, он не знает ему подобных в русской литературе и русской жизни, и он уезжает из России, не простившись с Пушкиным. "Даже с Пушкиным я не успел и не смог проститься, - пишет он Жуковскому, - впрочем, он в {13} этом виноват". Тут слышатся и обида и гордость, покрывающие противоречие, в которое неминуемо должны были войти творческие отношения двух поэтов. Пушкин уже завершал свой путь, Гоголь лишь начинал.
Сейчас нет надобности вдаваться в подробности этого конфликта (это увело бы нас от цели статьи), но мы хотели бы обратить на них внимание читателя, чтоб он знал: тема "Пушкин и Гоголь" лишь тронута В. Вересаевым.
Но еще об одном факте все же упомянем: сжигая в ночь на 12 февраля свои бумаги. Гоголь не все предал огню. Что-то он откладывал, возвращал обратно в портфель. Среди них были письма и записки Пушкина - их Гоголь не мог уничтожить. До последнего мгновенья он остался верен любви к Пушкину, почитанию его имени.
Не поняв отношения Гоголя к Пушкину, мы не поймем и драмы его одиночества после смерти Пушкина, драмы, лишившей Гоголя, как он писал, самых светлых минут его жизни и приведшей к столь трагическому окончанию.
В. Вересаев минует еще одно обстоятельство, повлиявшее на состояние Гоголя после его возвращения на родину. Это было испытание еще одной его мечты - мечты, свойственной каждому человеку, - иметь дом и семью. В 1848-1849 годах развертывается единственный из известных нам гоголевских "романов" - роман с графиней А. М. Виельгорской, который завершается катастрофически - отказом от руки и сердца.
Был или не был этот роман, так тщательно законспирированный Гоголем, но "искушения", связанные с ним, были. Об этих искушениях Гоголь пишет в письме к С. М. Соллогуб, родной сестре А. М. Виельгорской. В. Вересаев приводит это письмо и фразу об "искушениях", но читатель так и остается в недоумении, что же это были за искушения. А именно они и "расколебали" Гоголя весной 1849 года. Именно в эти месяцы была отрезана последняя надежда на житейское устройство в этом мире.
Все это вместе и привело к тому повороту событий, который заставил Гоголя принять свое решение и исполнить его.
Здесь не болезнь и не утрата таланта, как думают многие (В. Вересаев в предисловии пишет, что гений Гоголя во втором томе "в беспомощных судорогах пополз по земле"), а судьба, игра тех сил, которые Пушкин в заключительной строфе "Евгения Онегина" обозначил тремя понятиями: Рок, Жизнь и Идеал.
Книга В. Вересаева, названная "Гоголь в жизни", делает ударение на жизни, на фактах биографии, а не на судьбе. Ибо судьба - это уже выше, это не только смертный материал, исчезающая материальность, но и история души, история тайн души. Кто может знать душу гения лучше его самого? Никто. Лучшим свидетельством на этот счет являются не воспоминания современников, не документы и письма и даже не письма самого писателя, а его сочинения, где он, как на исповеди, говорит о себе все. Нет более великого биографа писателя, чем сам писатель.
Жанр книги В. Вересаева не позволял ему пользоваться этой частью наследия Гоголя, но то, что он собрал, соединил вместе, создает переливающийся живыми красками портрет "странного" гения. В. Вересаев донес до нас дыхание Гоголя, уже как бы остывающее на расстоянии лет, как бы улетающее в вечность и принадлежащее этой вечности. Ни один будущий исследователь жизни Гоголя не пройдет мимо {14} этой книги - не пройдет, не поклонившись ей, ее автору, его труду, капитальности которого может позавидовать любой современный ученый.
В. Вересаев подошел к жизни Гоголя как ученый, но он подошел к ней и как писатель. Вот почему его книга, являясь "сводом свидетельств", есть одновременно и создание творческого воображения В. Вересаева, привнесшего в этот свод любовь к Гоголю.
Тот, кто захочет прочесть душу Гоголя, может быть, и не насытится этой книгой, но тот, кто захочет понять, из чего ткалась эта душа, из какой тленной материи составлялось ее существо, будет благодарен В. Вересаеву.
ИГОРЬ ЗОЛОТУССКИЙ{15}
О СТРУКТУРЕ ЭТОГО ИЗДАНИЯ
Мемуарно-эпистолярный материал, связанный с Гоголем, В. В. Вересаев использовал в соответствии с концепцией, которая выразилась в самом заглавии книги - "Гоголь в жизни". В связи с этим каждый раздел книги сопровождается пояснительными заметками, в которых акцент сделан на творческой, а не на житейской биографии писателя. Прочитанные "насквозь", эти заметки являются связным и цельным рассказом о Гоголе.
Составленный В. В. Вересаевым "свод подлинных свидетельств современников" воспроизводится без сокращений, сохраняется общая композиция книги, включающая в себя "Предисловие", "Примечания" и "Алфавитный указатель цитируемых авторов и документов", написанные Вересаевым. Помимо пояснительных заметок к разделам книги для настоящего издания подготовлены постраничные комментарии, при этом места, требующие комментария, отмечаются в тексте цифрами с автономной нумерацией внутри каждого раздела. В связи с этим цифровые обозначения подстрочных примечаний, составленных Вересаевым, заменены везде знаком *. Сокращенные и не всегда единообразные указания на использованные источники разъяснены самим Вересаевым в "Предисловии", а список источников, которыми пользовался комментатор, читатель найдет в конце книги. В то же время этот список может служить и рекомендательным указателем литературы для тех читателей, которые захотели бы подробнее познакомиться с жизнью и творчеством великого писателя.
Пользуясь случаем, выражаю искреннюю признательность Ю. В. Манну, чьи замечания оказали неоценимую помощь в подготовке книги к печати.
Э. Л. БЕЗНОСОВ {16}
В. ВЕРЕСАЕВ
Гоголь
в жизни
Систематический
свод подлинных свидетельств
современников
Предисловие
Книга эта составлена по тому же плану, как книга моя "Пушкин в жизни". Она представляет систематический и возможно полный свод свидетельств самого Гоголя и его современников о Гоголе, каким он был в жизни,- об его поступках, настроениях, переживаниях, высказываниях, характере, привычках, радостях, невзгодах, наружности, одежде, об его окружении,- обо всем, равно и крупном и мелком, что рисует человека, каким он был в действительности. Это, конечно, не его биография, это просто сборник материалов, подобранных возможно объективно.
Материал этот - весьма различной ценности. Доверия заслуживают воспоминания друзей юности Гоголя: А. С. Данилевского, К. М. Базили, Г. И. Высоцкого, Н. Я. Прокоповича, в меньшей мере - Т. Г. Пащенка; подробные и чрезвычайно добросовестные воспоминания С. Т. Аксакова, П. В. Анненкова, д-ра Тарасенкова; отрывочные воспоминания М. П. Погодина, подлинные записи А. О. Смирновой (не "Записки" ее, когда-то изданные "Северным Вестником"; это - бесцеремонная фальсификация, сочиненная дочерью ее, О. Н. Смирновой). Много ценного материала, переданного со слов современников, находим в книгах: Кулиша - "Записки о жизни Гоголя" и Шенрока - "Материалы для биографии Гоголя". Мало доверия внушают воспоминания матери Гоголя, Марьи Ивановны,- сантиментальной фантазерки, обожавшей гениального своего сына сверх всякой меры. Односторонне враждебны и полны фактических неточностей воспоминания школьного товарища Гоголя В. И. Любича-Романовича. По обыкновению путает и многое привирает гр. В. А. Соллогуб. Источником очень ненадежным, которым можно пользоваться лишь с величайшею осторожностью, являются письма самого Гоголя. Просто невероятно, до чего он все время фальшивит в письмах, какие неверные сообщает о себе сведения; часто совершенно даже невозможно понять, для чего это он,- никакой, по-видимому, нет {19} причины, только непреодолимая склонность к мистификациям и тончайшей дипломатии. Самую малую ценность имеют, конечно, записи со слов различных "старожилов".
В подборе материала я старался быть возможно менее строгим и отбрасывал сообщения явно фантастические - вроде рассказа И. Л. Щеглова, якобы со слов Тертия Филиппова, о первой встрече Гоголя с о. Матвеем (Новое Время, 1901, № 9260). Повторю то, что я писал в предисловии к книге о Пушкине: "Многие сведения, приводимые в книге, конечно, недостоверны и носят все признаки слухов, сплетен, легенды. Но ведь живой человек характерен не только подлинными событиями своей жизни,- он не менее характерен и теми легендами, которые вокруг него создаются, теми слухами и сплетнями, к которым он подает повод. Нет дыма без огня, и у каждого огня свой дым. О Диккенсе будут рассказывать не то, что о Бодлере, и пушкинская легенда будет сильно разниться от толстовской".
Сообщения сомнительные отмечены впереди текста звездочкой. Разумеется, это еще не значит, что остальные сообщения вполне достоверны. Полная критическая проверка всех сообщаемых фактов была бы работой, далеко выходящей за пределы задачи, преследуемой этою книгою.
* * *
Гоголь родился в глухой помещичьей усадьбе Полтавщины. У его родителей было около двухсот "душ" крепостных крестьян и более тысячи десятин земли. Сам Гоголь, однако, помещиком не был. Как только ему удалось стать на ноги, он начал жить самостоятельным трудом,- сначала служил, потом существовал литературной работой. От своей части имения он отказался в пользу матери и сестер, не только не получал оттуда никаких доходов, но сам - правда, редко и мало - помогал матери, хозяйничавшей очень неумело. Так что по собственному своему социальному положению Гоголь скорее принадлежал, подобно Белинскому, к сословию разночинцев со всеми сопутствующими особенностями: необходимостью зарабатывать пропитание личным трудом, непрочностью заработка, всегдашнею необеспеченностью.
Однако всю свою идеологию Гоголь целиком впитал из недр старосветской помещичьей жизни. И что замечательно: через жизнь свою, полную самого напряженного художественного искания и творчества, эту идеологию свою он пронес в совершенно нетронутом виде, совсем в таком виде, в каком получил ее в раннем детстве. В вопросах общественности, морали, религии великий автор "Ревизора" и "Мертвых душ" до конца жизни стоял совершенно на том же уровне, на котором стояла его наивная и глуповатая мать-помещица. В этих областях оба они говорили на одном языке.
Одна барышня вышла замуж, другой это не удалось. Гоголь искреннейшим образом убежден, что марьяжными делами барышень заведует сам господь бог, что это он уж так заранее определил: одной девице быть замужем, другой нет. "Это устроил бог для нее. Нужно было выйти замуж, она и вышла: так же, как для другой - то, чтобы она не выходила замуж, и она не выходит". Ехал Гоголь по Рейну - пароход ударился об арку моста {20} и сломал колесо: Гоголю пришлось остаться на день в Страсбурге. Авария эта, по его серьезнейшему мнению, случилась для того, чтобы побудить его написать из Страсбурга письмо графине Виельгорской. Конечно, урожай и неурожай - от бога, здоровье - от него же. Он даже бодрствует над геморроем Гоголя, определяет, когда послать рабу своему запор, когда, по милости своей, дать разрешение запору.
Мужику, уж конечно, тем же богом предписано работать на своего барина. В 1846 г., в письме к сестре, Гоголь настаивает, чтоб она ездила на полевые работы и следила за мужиками. "Ленивому ты должна говорить, что он может наработать больше, стало быть, грех ему так не делать, что ты ему потому приказываешь и велишь, что бог приказал трудиться усердно. Он сказал: "в поте лица трудитесь!", стало быть, это грех, и с помещика за то взыщется. Расскажи также мужикам, чтобы они слушали приказчика и умели бы повиноваться, несмотря на то, кто ими повелевает, хотя бы он был и худший их, потому что нет власти, которая была бы не от бога. Словом, так говори с ними, чтоб они видели, что, исполняя дело помещичье, они с тем вместе исполняют и божие дело". Через несколько лет он в письме к сестрам опять настаивает, чтоб они ездили в поле следить за работою мужиков: "Бедные крестьяне в поте лица работают на нас, а мы, едя их хлеб, не хотим даже взглянуть на труд рук их. Это безбожно. Оттого и наказывает нас бог, насылая на нас голод, невзгоды и всякие болезни, лишая даже и скудных доходов. Жестоко наказываются целые поколения, когда приведут себя в состояние белоручек. Все тогда, весь мир идет навыворот, и начинаются казни, хлещет бич гнева небесного". Я не знаю, можно ли найти во всемирной литературе более наивно-откровенное исповедание барско-помещичьего бога.