— Да, сэръ, — отвѣтилъ онъ, посмотрѣвъ на меня съ дѣтскимъ удивленіемъ въ своихъ большихъ, мягкихъ глазахъ.
— Ты увѣренъ въ этомъ?
— Да, сэръ, увѣренъ.
Помолчавъ немного, я сказалъ:
— Уиклоу, зачѣмъ ты такъ много пишешь?
— Я немного пишу, сэръ.
— Немного?
— Да. А если вы говорите о моемъ строченіи, то да, я строчу немножко ради развлеченія.
— Что ты дѣлаешь съ своимъ строченіемъ?
— Ничего, сэръ, бросаю его.
— Никогда никому не посылаешь его?
— Нѣтъ, сэръ.
Я внезапно развернулъ передъ нимъ письмо къ „полковнику“. Онъ слегка вздрогнулъ, но сейчасъ же овладѣлъ собой. Легкая краска выступила у него на щекахъ.
— Какъ же случилось, что эту записку ты послалъ?
— Я не думалъ сдѣлать этимъ ничего дурного, сэръ.
— Не думалъ сдѣлать ничего дурного! Ты выдаешь вооруженіе и положеніе поста и не находишь въ этомъ ничего дурного?
Онъ опустилъ голову и молчалъ.
— Ну, говори же и перестань лгать. Кому предназначалось это письмо?
Теперь онъ началъ выказывать тревогу, но быстро овладѣлъ собой и возразилъ тономъ глубокой искренности:
— Я скажу вамъ правду, сэръ, всю правду. Письмо это никому не предназначалось. Я написалъ его для собственнаго удовольствія. Я вижу свою ошибку, сознаю всю свою глупость. Но это единственное мое прегрѣшеніе, сэръ, клянусь честью.
— А! Я очень радъ. Такія письма писать опасно. Надѣюсь ты вполнѣ увѣренъ, что это единственное написанное тобой письмо?
— Да, сэръ, совершенно увѣренъ.
Его смѣлость была изумительна. Онъ сказалъ эту ложь съ такимъ искреннимъ выраженіемъ лица, какъ ни одно существо въ мірѣ. Я подождалъ, пока немного утихнетъ мой гнѣвъ, и сказалъ:
— Уиклоу, напряги теперь хорошенько свою память и посмотри, не можешь ли ты объяснить мнѣ два-три недоразумѣнія, о которыхъ я желаю у тебя спросить?
— Я постараюсь, сэръ.
— Такъ начнемъ съ того, кто такое начальникъ?
Я поймалъ его испуганный взглядъ на насъ, но это было все. Черезъ минуту онъ опять сталъ ясенъ, какъ день, и отвѣтилъ:
— Я не знаю, сэръ.
— Ты не знаешь?
— Не знаю.
— Ты увѣренъ, что не знаешь?
Онъ попробовалъ посмотрѣть мнѣ въ глаза, но напряженіе было слишкомъ сильно. Подбородокъ его тихо склонился къ груди, и онъ молчалъ. Такъ онъ стоялъ, нервно играя пуговицей мундира, возбуждая сожалѣніе, несмотря на свои низкіе поступки. Я прервалъ его молчаніе вопросомъ:
— Кто это: „Священный Союзъ?“
Онъ вздрогнулъ всѣмъ тѣломъ и сдѣлалъ руками невольный жестъ, казавшійся мнѣ призывомъ отчаявшагося существа о состраданіи. Но онъ не издалъ ни звука, а продолжалъ стоять такъ, опустивъ голову внизъ. Мы сидѣли, смотрѣли на него и ждали отвѣта, наконецъ, увидѣли крупныя слезы, катившіяся по его щекамъ, но онъ продолжалъ молчать. Немного погодя я сказалъ: — Ты долженъ отвѣтить мнѣ, мой мальчикъ, и долженъ сказать правду. Кто такое, Священный Союзъ?
Онъ молча рыдалъ. Я сказалъ нѣсколько жестче:
— Отвѣчай же на вопросъ!
Онъ сдержалъ рыданья, стараясь овладѣть голосомъ, затѣмъ, смотря на меня умоляющимъ взглядомъ, проговорилъ сквозь слезы:
— О, сжальтесь надо мною, сэръ! Я не могу отвѣтить, потому что не знаю.
— Какъ!
— Въ самомъ дѣлѣ, сэръ, я говорю правду. Я никогда до этой минуты ничего не слышалъ о Священномъ Союзѣ. Клянусь честью, сэръ, это такъ.
— Боже правый! Посмотри на свое второе письмо, развѣ ты не видишь словъ: Священный Союзъ. Что ты теперь скажешь?
Онъ посмотрѣлъ на меня взглядомъ глубоко обиженнаго человѣка и сказалъ съ чувствомъ:
— Это какая-то жестокая шутка, сэръ! И какъ они могутъ играть ее со мной! Я всегда старался поступать какъ слѣдуетъ и никому не дѣлалъ зла. Кто-то поддѣлался подъ мою руку. Я не писалъ ни строчки изъ всего этого, я никогда въ жизни не видѣлъ этого письма.
— О, ты, неслыханный лжецъ! Посмотримъ, что ты скажешь на это, — я вытащилъ изъ кармана письмо съ симпатическими чернилами и поднесъ къ его глазамъ.
Онъ поблѣднѣлъ, поблѣднѣлъ, какъ мертвецъ. Онъ зашатался, хватился рукой объ стѣну, чтобы не упасть. Черезъ минуту онъ спросилъ, слабымъ, едва слышнымъ голосомъ:
— Вы прочли его?
Наши лица отвѣтили правду, прежде чѣмъ языкъ мой успѣлъ вымолвить лживое „да“, и я увидѣлъ, какъ въ глазахъ этого мальчика снова появилось мужество. Я ждалъ, что онъ скажетъ что-нибудь, но онъ молчалъ. Наконецъ я спросилъ:
— Ну, что же ты скажешь относительно содержанія этого письма?
Онъ отвѣтилъ совершенно спокойно:
— Ничего, кромѣ того, что оно совершенно невинно и не можетъ повредить никому.
Я нѣкоторымъ образомъ былъ теперь прижатъ къ стѣнѣ, не будучи въ состояніи опровергнуть его заявленія. Я не зналъ хорошенько, какъ мнѣ теперь дѣйствовать. На выручку мнѣ подоспѣла мысль, я сказалъ:
— Ты увѣренъ, что ничего не знаешь о начальникѣ, и Священномъ Союзѣ и не писалъ письма, которое ты называешь поддѣльнымъ?
— Да, сэръ, совершенно увѣренъ.
Я медленно вытащилъ узловатую скрученную веревку и поднялъ ее кверху, не говоря ни слова. Онъ равнодушно взглянулъ на нее, затѣмъ посмотрѣлъ на меня вопросительно. Мое терпѣніе жестоко испытывалось, однако, я сдержался и сказалъ своимъ обыкновеннымъ голосомъ: — Уиклоу, ты видишь это?
— Да, сэръ.
— Что это такое?
— Это, кажется, кусокъ веревки.
— Кажется! Это есть кусокъ веревки. Узнаешь ли ты его?
— Нѣтъ, сэръ, — сказалъ онъ самымъ спокойнымъ тономъ.
Хладнокровіе его было изумительно. Я молчалъ нѣсколько секундъ, надѣясь, что это поможетъ произвести большее впечатлѣніе слѣдующимъ моимъ словомъ; я всталъ, положилъ руку на его плечо и сказалъ серьезно:
— Это вѣдь не поможетъ тебѣ, бѣдный мальчикъ, нисколько не поможетъ. Этотъ „знакъ“ „Начальнику“, эта узловатая веревка найдена въ одномъ изъ ружей на ватеръ-фронтѣ.
— Найдена въ ружьѣ? О, нѣтъ, нѣтъ, не говорите, что въ ружьѣ, но въ отверстіи патрона, она должна быть въ патронѣ! — Онъ упалъ на колѣни и заломилъ руки, поднявъ лицо, на которое жалко было смотрѣть, такъ оно было мертвенно, такъ полно дикаго ужаса.
— Нѣтъ, это было въ ружьѣ.
— О, вышла какая-то ошибка! Мой Боже, я погибъ! — И онъ вскочилъ и началъ бѣгать взадъ и впередъ по комнатѣ, отстраняя руки, которыя протягивались, чтобы поймать его, и стараясь выбѣжать вонъ, что, понятно, было немыслимо. Затѣмъ онъ опять бросился на колѣни, плача изо всей силы, и, обнимая мои ноги, умоляющимъ голосомъ говорилъ:
— О, сжальтесь надо мной. Не выдавайте меня! Они не пощадятъ моей жизни ни одной минуты! Защитите меня, спасите меня! Я все разскажу.
Потребовалось порядочно времени, чтобы успокоить его, умѣрить его страхъ и привести въ возможно разумное состояніе. Затѣмъ я началъ спрашивать его. Онъ отвѣчалъ скромно, съ опущенными глазами, время отъ времени вытирая струившіяся по его лицу слезы.
— Итакъ, ты въ глубинѣ души мятежникъ?
— Да, сэръ.
— И шпіонъ?
— Да, сэръ.
— И дѣйствовалъ по ясно-опредѣленнымъ приказаніямъ „извнѣ“?
— Да, сэръ.
— Добровольно?
— Да, сэръ.
— Съ радостью, можетъ быть?
— Да, сэръ, мнѣ незачѣмъ отрицать этого. Югъ — моя родина сердце мое — южное и весь я принадлежу ему.
— Значитъ исторія, которую ты мнѣ разсказывалъ о своихъ несчастіяхъ и преслѣдованіяхъ твоего семейства, придумана на этотъ случай?
— Они… они велѣли мнѣ разсказать ее, сэръ.
— И ты хочешь предать и погубить тѣхъ, кто сжалился надъ тобой и пріютилъ тебя? Понимаешь ли ты всю свою низость, несчастное, заблудшее созданіе?
Онъ отвѣчалъ только рыданьями.
— Ну, хорошо, оставимъ это. Къ дѣлу. Кто такой полковникъ и гдѣ онъ находится?
Онъ началъ горько плакать и попробовалъ отвильнуть отъ отвѣтовъ. Онъ говорилъ, что его убьютъ, если онъ разскажетъ. Я пригрозилъ запереть его въ темную, если онъ не признается. Въ то же время я обѣщалъ оградить его отъ всякой опасности, если онъ будетъ искрененъ. Вмѣсто всякаго отвѣта онъ крѣпко стиснулъ губы и принялъ непреклонный видъ, который я никакъ не могь поколебать. Наконецъ я увелъ его, но одинъ только видъ темной покорилъ его. Онъ опять разразился рыданіями и мольбами и сказалъ, что во всемъ признается.
Я привелъ его назадъ и онъ назвалъ „полковника“ и подробно описалъ его. Сказалъ, что его можно найти въ главной гостинницѣ города, въ статскомъ платьѣ. Мнѣ пришлось еще разъ пригрозить ему, прежде чѣмъ онъ назвалъ и описалъ „начальника“. Онъ сказалъ, что „начальника“ можно найти въ № 15, въ Нью-Іоркѣ, улица Бондъ, № 15. Онъ извѣстенъ подъ именемъ Р. Ф. Гейлорда. Я телеграфировалъ фамилію и примѣты его начальнику столичной полиціи и просилъ арестовать и задержать Гейлорда до тѣхъ поръ, пока мнѣ можно будетъ послать за нимъ.
— Теперь, — сказалъ я, — существуетъ нѣсколько заговорщиковъ „внѣ“ форта, повидимому, въ Новомъ Лондонѣ. Назови ихъ и опиши.
Онъ назвалъ и описалъ трехъ мужчинъ и одну женщину, всѣхъ, живущихъ въ главной гостинницѣ. Я сейчасъ же послалъ арестовать ихъ, и скоро они вмѣстѣ съ полковникомъ были приведены въ крѣпость.
— Затѣмъ я желаю знать все, что касается твоихъ здѣшнихъ товарищей-заговорщиковъ въ крѣпости.
Онъ готовъ былъ надуть меня, но я предъявилъ ему таинственные лоскутки бумаги, найденные на двухъ изъ нихъ, и это произвело на него отрезвляющее дѣйствіе. Я сказалъ, что двое изъ нихъ въ нашей власти и что онъ долженъ назвать третьяго. Это его страшно испугало и онъ расплакался.
— О, пожалуйста не принуждайте меня! Они убьютъ меня на мѣстѣ!
Я сказалъ, что все это глупости. У меня всегда найдется кто-нибудь подъ рукой, чтобы защитить его и, кромѣ того, люди будутъ собраны безъ оружія. Я приказалъ всѣмъ новобранцамъ выстроиться. Тогда бѣдное, дрожащее, маленькое созданіе вышло и прошлось передъ всей линіей, стараясь казаться какъ можно равнодушнѣе. Онъ сказалъ одно только слово одному изъ людей, и не успѣлъ и пяти шаговъ пройти далѣе, какъ тотъ уже былъ арестованъ.
Какъ только Уиклоу опять оказался съ нами, я приказалъ привести этихъ трехъ человѣкъ и, выставивъ впередъ одного изъ нихъ, сказалъ:
— Теперь, Уиклоу, не отступай ни на одну іоту отъ точнѣйшей правды. Кто этотъ человѣкъ и что ты знаешь о немъ?
Разъ зайдя такъ далеко, онъ пренебрегъ послѣдствіями, устремилъ глаза на солдата и началъ говорить прямо, безъ колебанія:- Его настоящее имя Джорджъ Бристоу. Онъ изъ Новаго Орлеана; былъ вторымъ помощникомъ на береговомъ суднѣ „Капитоній“ два года тому назадъ. Отчаянный малый. Дважды отбывалъ двойной срокъ службы за убійство; въ первый разъ за убійство вымбовкой матроса, по имени Гайдъ, второй разъ за убійство лоцмана за отказъ поднять лотъ, что должно входить въ обязанности боцмана. Онъ шпіонъ и присланъ сюда полковникомъ, что бы дѣйствовать въ этомъ направленіи. Онъ былъ третьимъ помощникомъ на св. Николаѣ, когда его взорвало въ окрестностяхъ Мемфиса, въ пятьдесятъ восьмомъ году и едва не былъ „линчированъ“ за ограбленіе убитыхъ и раненыхъ, во время перевозки ихъ на берегъ въ большой деревянной лодкѣ, и т. д. и т. д. Онъ далъ полную біографію солдата. Когда онъ кончалъ, я спросилъ послѣдняго:
— Что ты на это скажешь?
— Не во гнѣвъ вамъ будь сказано, сэръ, это самая адская ложь, какую только можно придумать.
Я снова отослалъ его подъ арестъ и позвалъ остальныхъ. Результатъ тотъ же самый. Мальчикъ подробно разсказывалъ исторію каждаго, не задумываясь немало однимъ фактомъ, или словомъ. Но все, чего я могъ добиться отъ каждаго мерзавца, было негодующее отрицаніе и утвержденіе, что все это ложь. Они ни въ чемъ не захотѣли признаваться. Я отослалъ ихъ назадъ подъ арестъ и приказалъ привести одного за другимъ остальныхъ плѣнниковъ. Уиклоу разсказалъ про нихъ все: изъ какого они города и всевозможныя подробности объ ихъ участіи въ заговорѣ.
Но всѣ они отрицали факты и ни одинъ изъ нихъ ни въ чемъ не признавался. Мужчины сердились, женщины плакали. Судя по ихъ словамъ, они были самые невинные люди съ запада и любили союзную армію больше всего на свѣтѣ. Я съ отвращеніемъ опять заперъ всю шайку я еще разъ началъ исповѣдывать Уиклоу.
— Гдѣ № 166-й и кто такой Б. Б.?
Но тутъ онъ уже рѣшилъ выдержать искусъ. Ни ласки, ни угрозы ничего больше не дѣйствовали. Время уходило. Необходимо было принять рѣшительныя мѣры; поэтому я подвѣсилъ его за кончики большихъ пальцевъ. Когда боль усилилась, онъ началъ кричать такъ, что я едва могъ выносить, но выдержалъ характеръ и очень скоро онъ взмолился:
— О, пожалуйста, спустите меня и я разскажу!
— Нѣтъ, ты прежде разскажи, потомъ я спущу тебя.
Каждая секунда была теперь для него смертельною мукой и онъ заговорилъ:
— № 166-й гостинница „Орелъ“, онъ назвалъ грязную, дрянную таверну у самой воды, прибѣжище обыкновенныхъ рабочихъ, матросовъ и разнаго подозрительнаго люда.
Я спустилъ его и спросилъ, какова была цѣль заговора.
— Взять сегодня ночью крѣпость, — отвѣчалъ онъ мрачно и съ рыданіями.
— Всѣхъ ли главныхъ заговорщиковъ я захватилъ?
— Нѣтъ, вы взяли всѣхъ, кромѣ тѣхъ, которые должны сойтись въ № 166.
— Что означаетъ: „Помни ХХХХ?“
Отвѣта нѣтъ.
— Какой пароль въ № 166?
Отвѣта нѣтъ.
— Что значатъ эти ряды буквъ: ММММ и ФФФФ. Отвѣчай, или я опять тебя вздерну.
— Я никогда не отвѣчу. Я скорѣе умру. Теперь дѣлайте со мной, что хотите.
— Подумай о томъ, что ты говоришь, Уиклоу! Это твое послѣднее слово?
Онъ отвѣтилъ твердо, безъ малѣйшаго колебанія въ голосѣ:
— Послѣднее. Такъ же вѣрно, какъ то, что я люблю мою оскорбленную страну и ненавижу все, что освѣщаетъ это сѣверное солнце, я скорѣе умру, чѣмъ открою эти вещи.
Я опять вздернулъ его за пальцы. Сердце надрывалось слушать крики бѣднаго созданія, но больше мы ничего не могли охъ него добиться. На всѣ вопросы онъ отвѣчалъ однимъ и тѣмъ же стономъ:
— Я могу умереть и хочу умереть, но никогда не скажу.
Намъ оставалось только махнуть на него рукой. Мы убѣдились, что онъ дѣйствительно скорѣй умретъ, чѣмъ разскажетъ. Поэтому его спустили и посадили подъ строжайшій надзоръ.
Нѣсколько часовъ ушло на телеграмму въ Высшій Департаментъ и на приготовленіе къ вылазкѣ въ № 166.
Время было тревожное, ночь темная и холодная. Слухи разошлись и весь гарнизонъ былъ на-сторожѣ. Караулъ былъ утроенъ и никто не могъ двинуться въ стѣнахъ форта и внѣ ихъ, безъ того, чтобы не быть остановленнымъ и не увидѣть поднятаго надъ головой своей мушкета. Однако, мы съ Уэббомъ тревожились менѣе, чѣмъ прежде: заговорщики должны были теперь находиться въ довольно стѣсненномъ положеніи, потому что столько ихъ коноводовъ было въ нашихъ рукахъ.
Я рѣшилъ во-время придти въ № 166-й, схватить Б. Б., дождаться на мѣстѣ остальныхъ и, какъ только они явятся, захватить ихъ. Около четверти перваго утра я вышелъ изъ крѣпости съ полдюжиной храбрыхъ дюжихъ союзныхъ солдатъ. Уиклоу шелъ впереди, со связанными за спиной руками. Я сказалъ ему, что мы идемъ въ № 166-й и что если окажется, что онъ опять навралъ и провелъ насъ, то онъ долженъ будетъ все равно показать намъ настоящее мѣсто или потерпѣть всѣ послѣдствія.
Мы, крадучись, приблизились къ тавернѣ. Въ маленькой конторѣ горѣлъ огонь, остальная часть дома была темная. Я попробовалъ наружную дверь. Она подалась и мы тихо вошли, заперевъ ее за собой. Затѣмъ мы сняли башмаки, и я направился къ конторѣ, Тамъ сидѣлъ нѣмецъ-хозяинъ и спалъ въ своемъ креслѣ. Я осторожно разбудилъ его и попросилъ снять сапоги и идти впередъ насъ, внушивъ ему въ то же время не произносить ни звука. Онъ повиновался безпрекословно, но былъ, очевидно, страшно напуганъ. Я приказалъ ему вести насъ въ № 166-й. Мы тихо, какъ кошки, взошли на три или четыре лѣстницы. Дойдя до конца длиннаго корридора, мы приблизились къ двери, сквозь стеклянную верхушку которой виднѣлся тусклый свѣтъ. Хозяинъ ощупалъ меня въ темнотѣ и сказалъ, что это № 166-й. Я толкнулъ дверь, она была заперта изнутри. Я шепотомъ отдалъ приказъ одному изъ моихъ самыхъ дюжихъ солдатъ; мы налегли на дверь своими широкими плечами и однимъ натискомъ сняли ее съ петель. Передо мной мелькнула фигура въ постели, голова ея потянулась къ свѣчкѣ, свѣтъ погасъ, и мы очутились въ совершенной темнотѣ. Однимъ прыжкомъ я очутился на кровати и придавилъ колѣнями ея содержимое. Плѣнникъ мой свирѣпо барахтался, но я лѣвой рукой сжалъ его шею, что было большою помощью моимъ колѣнямъ. Затѣмъ быстро вытащилъ револьверъ, взвелъ курокъ и приложилъ холодную сталь къ его щекѣ.