Влетев в каюту, он увидел пузатенького коротышку, сжимающего бокал, полный до краев. Стоял он спиной к виконту, но при звуке шагов встрепенулся, подпрыгнул и расплескал содержимое бокала на консервированный язык, составлявший его скромный ужин.
Виконт де Блиссак обнаружил, что смотрит в выпученные глаза Дж. Веллингтона Геджа, которого, как он знал из надежного источника, он убил три вечера назад, на Празднике Святого Рока.
6
Когда стрелки часов, мимоходом украденных в Цинцинатти, указывали двадцать пять минут первого, лучшая часть Супа Слаттери, после ухода Пэки беспокойно ворочавшаяся в нем, вдруг воспряла и взяла командование в свои руки.
Теперь он ясно увидел, что находился буквально на волосок от греха, почти единственного, который признавал за грех его весьма гибкий кодекс, и грех непростительный: он отказал в помощи приятелю, попавшему в беду. Приятель подал ему сигнал бедствия, а он отмахнулся.
На многие качества Супа Слаттери моралист поджал бы губы и вздернул бровь. Например, взгляды его на священность частной собственности были в корне ложными; и Суп чересчур часто отвечал на зло левым хуком в челюсть, а не кроткими словами.
Но за одно он всегда себя хвалил, одного никто не мог бы поставить ему в упрек — он никогда не подводил друга в час беды.
Теперь он сгорал от стыда и угрызений совести. Несмотря на заверения Пэки, что лишь чистейший альтруизм движет им в желании помочь Джейн Опэл, Суп умел читать между строк и пришел к заключению, что движущей силой была все-таки любовь. Да, Пэки влюблен в эту девицу, а он, Суп Слаттери, только из-за того, что рассорился с ее папашей, вознамерился подсыпать песку в его коробку скоростей. Натягивая брюки и доставая сумку с инструментами, Суп тихо стонал.
С озаренной душой кающегося грешника и тихим восторгом человека, прозревшего на краю гибели, он уже через десять минут выскочил из отеля и припустился по холму к Шато «Блиссак».
На этот раз, знал он, открытое окно для него не приготовлено, но не так уж трудно залезть через балкон, тот самый, еще в первый раз получивший его одобрение. Никаких трудностей и не возникло. Можно было подумать, что установили балкон ради удобства грабителя, вздумавшего наведаться в дом. Бесшумно, в считанные секунды Слаттери забрался на него и, слегка отдуваясь — был он уже не первой молодости, заметил, что окно открыто.
Это вызвало у него недоумение. Ведь Пэки заверил его, что нынешней ночью спальня будет пустовать. Суп подкрался поближе и изумился еще больше, разглядев, что за шторами горит свет.
Странно! Чуть раздвинув тяжелые складки шторы, он заглянул в узкую щель. На столе лежал электрический фонарик, свет от него падал на сейф. А над сейфом, возясь с замком, склонилась смутно различимая фигура.
XVII
1
Пэки Франклин в тот вечер ушел к себе рано. Но спать не лег. Для человека в таком душевном разброде о сне не могло быть и речи. В поздний час, когда Суп выступил в путь, Пэки все еще сидел у окна, полностью одетый, с трубкой в зубах, и глядел на залитый луной сад с тем же странным тупым блеском в глазах, какой зажегся в них с той минуты, как Беатриса порвала их помолвку.
В своей всемирно известной брошюре, на которую мы уже ссылались, Швертфегер из Берлина писал так:
«Сбегав за угол и хлебнув крепкого напитка, субъект (речь идет о молодом человеке, разочарованном в любви) будет отказываться от любой еды и в 87,06 процента случаев отправится на долгую изнурительную прогулку по дороге или по сельской местности на значительной скорости и в превеликом душевном волнении».
И это сущая правда! Так, видели мы, произошло в случае Гордона Карлайла, так же случилось и с Пэки. Сразу по возвращении в Шато он отправился на прогулку, длившуюся несколько часов, из-за чего и отсутствовал за столом. Час ужина пришел и ушел, а Пэки даже и не заметил. Если он мельком и вспомнил про ужин, то всего лишь ради того, чтобы дать разуму минутку передышки, направив мысли на еду, а потом, скривившись, отшвырнул с отвращением подобные думы.
И теперь, поздней ночью, покуривая у окна, он удивился и даже оскорбился, обнаружив, что все его страдания вдруг скукожились и повернуть в скорбь свою израненную душу он не может, изо всех сил подстегивая ее, больше никак.
Такая перемена в настроении привела его в тупик. А вот Швертфегера — ни капельки!
«Длинная и физически изнурительная прогулка завершена, — пишет Швертфегер. — Субъект возвращается к себе в комнату физически измученным, и тут зачастую происходит следующее: он усаживается в кресло, задрав ноги, закуривает трубку и в 65,09 процента, как установлено, пелена спадает с его глаз. Он пересматривает свое состояние и приходит к выводу, что он — auge davonkommen, а по-английски скажем, решаясь на перевод непереводимой фразы, — он вполне выздоровел от любви!»
Именно такой стадии и достиг сейчас Пэки.
Несколько часов после расставания с Беатрисой сумрачность туманом окутывала его, но теперь он вдруг почувствовал себя просто распрекрасно.
Пэки рассортировал факты. Итак, Беатриса разорвала их помолвку, это ясно. Но — этот аспект, понял он, он до сей поры упускал из виду — что с того? Чем больше он анализировал ситуацию с этой точки зрения, тем яснее понимал, что происшедшее — отнюдь не трагедия, а, напротив, не что иное, как старомодный добрый хэппи-энд. Второй раз за его карьеру в качестве жениха судьба даровала ему удачное и счастливое спасение. Стать мужем нынешней миссис Скотт или Потт — а, может, даже и Ботт — достаточно плохо. Но разве лучше ходить в мужьях леди Беатрисы Брэкен из Уорблса, графство Дорсетшир?
Все эти мысли о том, чтобы возвысить его душу… Концерты, картинные галереи… Эта склонность запихивать его в общество интеллектуалов с бакенбардами… Разве все это, после того как угаснет первый пыл страсти, не заставит задуматься: а правильный ли, разумный ли ответ ты дал на вопрос священника «Берешь ли ты…»? Конечно, заставит.
А Беатрисина семья, как с ними? Может быть, мужчину, который избежал непрестанной, сплошной охоты и рыбной ловли, спасся от анекдотов графа Стейблфорда, от приходских сплетен леди Стейблфорд, от сверлящих взглядов и ядовитых шуточек леди Гвендолин Бликхорн правильнее поздравить, чем жалеть?
Тысячу раз — да! — решил Пэки, и великий покой снизошел на его душу, точно он сбросил тесные ботинки. Щелкнув, сомкнулись осколки разбитого сердца, и оно стало как новенькое. В этот момент он наконец расслышал, что в дверь тихонько, но настойчиво стучат. Дверь приоткрылась, и вошла Джейн Опэл.
— Тш-шш! — прошипела она.
2
Джейн закрыла дверь.
— Тш-ш! — опять прошипела она.
Но нужды в предупреждениях не было, Пэки и так слова не мог вымолвить. Подобно Супу Слаттери, который сейчас тихонько пробирался к балкону венецианской спальни, он пребывал в муках совести, что напрочь лишило его дара речи.
Долгие дни и часы, угрызался Пэки, он не уделял этой девушке ни единой мысли. Сосредоточившись на собственной эгоистической печали, он пренебрег ее бедой. А какой удар она, наверное, получила, когда отец сообщил, что Суп Слаттери разорвал договор и надежды на получение письма не осталось! От таких размышлений ему стало не по себе. Как он мог, как только мог!
Пэки печально смотрел на Джейн. На ней был голубенький пеньюар, а в этой хронике уже отмечалось, что в голубеньком пеньюаре она выглядела обворожительно. До того обворожительно, что в душе его что-то взорвалось, словно бомба, и все сожаления были смыты волной новых эмоций.
А теперь мы в последний раз обратимся к Швертфегеру.
«По достижении этой стадии, — пишет он, завершая свои заметки, — субъект испытывает серьезную благодарность небесам за свое счастливое избавление, и весьма вероятно, что он незамедлительно влюбится в другую».
Но Пэки стал бы отрицать, что влюбился. Он придерживался мнения, что, сам того не замечая, любил эту девушку все время. Сейчас он увидел, что виконт де Блиссак был прав и прав был Слаттери. Беатриса, и та была права. Даже сенатор был прав, хотя выводы строил, исходя из ложных посылок. Они все считали, что он влюблен в Джейн, и чутье не подвело их. Он сам удивлялся больше всех, но от фактов не уйти, теперь он и сам признавал: пусть Джейн и не единственная девушка, которую он любил в жизни, но, несомненно, та самая, которую он любит сейчас.
Пэки страстно пожирал ее глазами. Теперь он раскусил, в чем ее привлекательность. В прошлом его влекло к девушкам то одно качество, то другое. В Джейн было сразу все — и живость, составлявшая очарование миссис Скотт (или Потт, а может, и Ботт) и аристократичность леди Беатрисы Брэкен, а вдобавок — обаяние, свойственное лишь ей одной. Она была смесью всех женских качеств, которыми он восхищался. Да, на сто процентов, Джейн — та самая, единственная. Девушка, которую он искал всю жизнь. Его идеал.
Противостоял всему этому тот факт, что сама она была влюблена в Блэра Эгглстона.
Соображение это внесло диссонанс в минуту, когда Пэки осознал, что нашел наконец свою половинку, но оно всплыло, и он свалился обратно в кресло, точно ему подсекли сухожилия.
— Что такое? — встревожилась Джейн.
— Да так, ничего.
Джейн, подойдя к двери, прислушалась. Удовлетворенная тишиной снаружи, она вернулась. На лице ее была написана решимость.
— Я говорила с папой сегодня вечером. Пэки печально кивнул.
— Он мне рассказал, что ваш Слаттери отказался взламывать сейф. И еще, вы ему сказали, что спальня миссис Гедж будет сегодня ночью пуста.
Пэки кивнул опять.
— Да, горько и обидно. Я ради этого трудился, как собака, а теперь все насмарку!
— Вы были изумительны! — воскликнула Джейн. — Изумительны с самого начала. Я никогда никем так не восхищалась!
Глаза ее сияли, и Пэки отвел взгляд. При данных обстоятельствах, считал он, чем меньше он будет смотреть в эти сияющие глаза, тем лучше. Даже если он будет смотреть в другую сторону, и то чести Франклинов едва достанет, чтобы сдержаться и не схватить ее в объятия. Лучше уж не взваливать на честь слишком уж непосильный груз. Одного голубенького пеньюара достаточно, чтобы она дала крен.
— И вовсе не насмарку! — продолжала Джейн. — Все идет замечательно!
От этого поразительного утверждения вся решимость Пэки улетучилась. Он посмотрел, и измученная душа застонала. Джейн стояла, вздернув подбородок, глаза ее сверкали, пеньюар стал совсем уж лазурным. Пэки опять отвел глаза.
— Понимаете, — говорила Джейн, — когда папа рассказал мне все, у меня появилась идея. Я подумала: «Ах, черт подери! В дом всего две ночи назад вломился грабитель, и ей не покажется странным, что я разнервничалась». Я отправилась к мисс Путнэм и сказала, что хочу спрятать свою брошь и другие ценности в сейф миссис Гедж, чтобы они не валялись так вот, на виду. Она, конечно, повела меня в спальню, открыла сейф и убрала их туда. А я пристально наблюдала, не сводя глаз ни на секунду. Она делала так: покрутила что-то, раздался стук, будто что-то упало, потом покрутила еще — и дверца распахнулась. Я уверена, что запомнила все правильно. Почему бы нам не отправиться туда сейчас и не попытаться?
Пэки не мог вымолвить ни словечка. Мысль, что девушка, способная придумать такой смелый план, безрассудно бросается в объятия человека, который носит бакенбарды, а пожалуй что, если покопаться как следует, выяснится, что и берет порой понашивает, бесконечно печалила его.
Выкрав же письмо для сенатора, он сам уберет все препятствия к их браку.
Пэки стиснул зубы. Королева не может ошибаться. Если она желает загубить свою жизнь, так тому и быть. Если судьба в своей иронии настаивает, что именно он должен помочь ей, надо смириться.
Пэки увидел, какую роль ему придется играть. Он будет помогать ей до конца, а потом соединит их с Блэром руки, и благословит их, и уйдет на закате, задыхаясь от самоотречения. А много лет спустя седовласый скиталец заглянет через изгородь старомодного сада, увидит детей, резвящихся на лужайке, и их мать — седую, но еще красивую — и смахнет слезу. Потом, сорвав розовый бутон, спрячет его у сердца и побредет прочь — творить добро.
Но как бы ему все-таки хотелось, чтобы это был кто-то другой, а не Блэр Эгглстон!
Джейн его молчание истолковала неправильно.
— Вы что, не считаете, что стоит попробовать? Пэки, вздрогнув, очнулся.
— Нет-нет. Попробовать можно.
— Тогда чего же мы ждем?
— А мы и не ждем. Вперед!
3
Суп Слаттери все еще смотрел на расплывчатую фигуру и, что интересно, первым его чувством была почти сентиментальная жалость. Не в состоянии разглядеть ничего, кроме бесформенных очертаний, он скоропалительно заключил, что это Пэки, лишившись его профессиональной помощи, пытается совершить взлом вслепую, по-любительски. Энтузиазм этой попытки тронул его чувствительное сердце. Он почувствовал себя отцом, благожелательно взирающим на несмышленыша-сына.
Но тут человек на мгновение обернулся, свет фонаря высветил лицо Гордона Карлайла, и всякие отеческие чувства испарились напрочь.
Мы уже упоминали о неприязни Супа к конкурентам по профессии. Ну, а уж к союзникам и партнерам по бизнесу, которые внезапно превращаются в конкурентов, его антипатию словами не выразить. Открытие, что Карлайл, которому он доверял безоглядно, затеял с ним двойную игру, настолько расстроило его, что пришлось присесть на балюстраду балкона, переварить эту новость.
В цели Карлайла Суп не усомнился ни на минутку. Не раз этот тип недвусмысленно намекал, что и он умеет вскрывать сейфы, а, следовательно, гнусное предательство планировал с самого начала; и тут же Суп добавил еще одну сентенцию к маленькому запасу мудрости, который копил всю свою активную жизнь: никогда, наказал он себе, не доверяй аферистам, они такие нечестные!
Однако сейчас не время извлекать мораль, надо действовать. Поднявшись, Суп снова приблизился к шторам, бесшумно раздвинул их и шагнул в комнату. Только подкравшись на цыпочках совсем близко к склоненной спине Карлайла, он заговорил.
Дословно воспроизводить его реплику мы не станем. В широком смысле она носила библейский характер, и произнес он ее сквозь стиснутые зубы. Достаточно сказать, что от этих слов Гордона подбросило, точно мексиканский боб.
С самого начала всего предприятия он ужасно нервничал. Взлом сейфов был не по его линии, заниматься этим ему совсем не нравилось, и только мысль о том, что скажет его Герти, если он отступит, побуждала продолжать. Когда он, повернув ручку сейфа, прислушался, не упали ли тумблеры, то даже осознание того, что Герти стоит за дверью на страже, не могло усмирить нервы. Подсознательно он ожидал — того гляди, что-то случится.
Что-то, но все же не это. В мысленном списке неприятностей, какие могли приключиться, никак не входило появление Супа Слаттери. Когда Гордон услышал знакомый голос, ему показалось, что сердце у него изо рта не выскочило только потому, что он накрепко стиснул зубы да еще прикусил язык.
Следующие несколько минут беседу вел Суп. Поток отборной брани, выражавшей мнение о предательстве друга, гулко разносился по залу. Случай был тот самый, когда оратору хотелось бы выразить себя, разглагольствуя во всю мощь легких, но обстоятельства препятствовали.
Однако произнесенные полушепотом слова оказали нужный эффект. В конце концов, когда человека обзывают надувалой, бесчестным гадом, двуличным подлецом и вонючим скунсом, то главное суть, а не громкость звука.
Бочком отступив к стене, Карлайл вжался в нее. Он был не особо обидчив, и словесная критика сама по себе его не задевала. Однако душу тяготило крепнущее подозрение, что ругань — лишь прелюдия. Очень скоро, опасался он, оратор, поняв недостаточность словесных попреков, перейдет к