Дикий бессловесный звук вырвался у сенатора Опэла. Он начал наступать на Пэки, глаза у него зловеще горели, руки подергивались — и тот, кто три года бестрепетно встречал массированные атаки футболистов из Гарварда, Принстона, Нотр Дам и других университетов, припустился, уже не скрываясь, с поля боя. Как-никак, сенатор Опэл среди университетских игроков не числился.
Дверная ручка услужливо скакнула под пальцы Пэки, и, повернув ее, он выскочил. Только в лифте перевел он дух и вытер вспотевший лоб, испытывая все чувства кролика, только что ускользнувшего от чрезмерно рассвирепевшего удава.
Пэки обнаружил, что в его владении еще находится собственность отеля, а именно ножницы. Простыня, припомнилось ему, осталась валяться на полу люкса. Конечно, можно было бы вернуться и забрать ее, но такое желание как-то не возникало. Он забежал в парикмахерскую, положил ножницы на край раковины, опять отер лоб и стал подниматься в вестибюль.
Там уже сидел Блэр Эгглстон, поглядывая на часы.
4
Был Эгглстон невысокенький, тщедушненький, но так, ничего себе, симпатичный, если вам нравятся бакенбарды и усики, похожие на пятна сажи. Сейчас он нервничал. Усики были невелики, но он терзал их, какие уж есть. Пэки он окинул стеклянным взглядом.
— Привет! — с излишней бодростью воскликнул тот. — А вот он и я!
— Простите?
— Боюсь, припоздал немножко…
— Простите?
— Беатриса сказала, вы будете ждать меня без четверти пять, но пришлось тут встретиться с одним человеком, насчет его стрижки…
— Беатриса?
— Леди Беатриса Брэкен.
— Так что она сказала?
— Что вы будете…
Пэки умолк, заметив, что, к несчастью, новый знакомый не обращает на него внимания. Неужели этот Блэр всегда такой? Если да, заложить фундамент великой дружбы, о которой мечтает Беатриса, будет нелегко.
— Я часом не спутал? — проверил Пэки. — Мы с вами встречаемся и пьем чай?
Глаза Эгглстона внезапно утратили стеклянность. Он нап-Рягся, как сделавшая стойку собака, и судорожно схватился за рукав Пэки.
— Ах! Вот она!
Пэки, следуя за его взглядом, увидел, что лифт привез пассажиров. Среди них — сердце у него неприятно екнуло — он узнал и дочку своего недавнего клиента. Направлялась она прямиком к ним, и Пэки овладела глубокая убежденность, что чем скорее он уберется отсюда, тем лучше.
— Рад познакомиться, — торопливо пробормотал он, — но только что вспомнил, у меня крайне важная…
Его попыткам удрать мешало то, что Блэр, очевидно, бессознательно, все еще удерживал его рукав с цепкостью краба.
Девушка подходила все ближе, и Пэки разглядел, что ее прелестный лобик нахмурен. Он сделал новую, опять безуспешную, попытку выдраться.
— Мне действительно нужно…
— Джейн! — вскричал Блэр. — Как ты долго!
Она не ответила. Ее внимание занимал только Пэки.
— Вы!
Наверху, в люксе сенатора, Пэки не удалось точно определить цвет ее глаз. Они казались ему то черными, то темно-синими. Теперь он вполне мог решить этот спорный вопрос. Они находились всего в шаге-другом от его собственных, и он увидел, что они синие, а сделаны, насколько он понял, из расплавленного огня.
— Вы! — повторила девушка.
Вообще-то подходящего ответа на словечко «Вы!» не существует. Пэки и пытаться не стал подыскивать.
— Не знаю, кто вы, но, может, вам любопытно будет узнать, что вы погубили мою жизнь!
Пэки попросил ее не говорить так. Просьба преглупая — ведь она уже сказала. А что, собственно, также спросил он, она имеет в виду?
— Я вам объясню, что! Мы с Блэром помолвлены, но папа пока что ничего не знает. Я зашла к нему, чтобы улестить его, привести в хорошее расположение духа, прежде чем Блэр сообщит ему эту новость. А тут вы! Выкинули свой идиотский трюк со стрижкой! И папа рассвирепел как шершень.
— Ничего не понимаю! — изумился Эгглстон.
— Поймешь! — зловеще пообещала Джейн.
Лицо Блэра, и в обычное время отличавшееся легкой интеллектуальной бледностью, побледнело совсем, словно молодому романисту поручили роль Короля бесов в пантомиме и с этой целью нанесли легкий зеленоватый тончик. А нижняя челюсть безвольно отвисла умирающей лилией.
— Ты хочешь сказать, чтобы после этого я шел просить согласия твоего отца на наш брак?
— Да.
— Но ты же сама говоришь — он в крайнем расстройстве…
— Рвал простыню на клочки, когда я уходила, — подтвердила Джейн.
И обернулась на Пэки так свирепо, что тот отскочил на добрый фут. За минуту до того он намеревался сгладить свой опрометчивый поступок, объяснив, что то была внезапная причуда, каприз, но, вглядевшись в Джейн, решил — нет, не стоит.
— Простыню рвал? — переспросил Блэр. — На клочки?
— Мелкие-премелкие.
— Я дико извиняюсь, — пробормотал Пэки.
Джейн поинтересовалась, какой прок в извинениях, пусть даже и диких, и Пэки — хоть убейте — объяснить не сумел. Он молчал, меланхолично потирая горящее пятно на щеке, куда упирался ее взгляд.
От участия в развернувшейся дискуссии Пэки воздержался. Влюбленные принялись жарко обсуждать различные черты его характера, мешавшие ему достичь идеального совершенства, а в подобных случаях человек воспитанный в разговор не влезает. Наоборот, он постарался погрузиться как можно глубже в собственные мысли, главным образом ради того, чтобы не слышать своего словесного портрета, который не без блеска набрасывала Джейн, а погрузившись, увидел, что зло, пожалуй, можно загладить до некоторой степени.
— Послушайте, — вклинился он в паузу (даже самые одаренные критикесы не в силах разглагольствовать бесконечно, им тоже нужно сделать паузу, чтобы набрать воздуха). — Может, я и слабоумный, категорически отрицать не стану, но вы послушайте только минутку. Кажется, я сумею вам помочь.
Возможно, просьба его так и осталась бы без отклика, но внезапно Джейн, молча вглядывавшаяся в его лицо, придумывая, что бы еще выдать эдакое, задала встречный вопрос:
— А вы, случайно, не Пэки Франклин?
— Да, он самый.
— То-то я старалась вспомнить! Я сразу подумала, еще наверху. Лицо знакомое, но никак не вспоминалось, кто вы. Я видела, как вы забили гол Нотр Даму. Ух, вот это был мяч!
Вся злость у нее улетучилась. Она явно считала, что установление его личности придает всему делу совершенно новую окраску. То, что для обычного человека — чистое безумие, у героя-футболиста сходит за озорство и эксцентричность.
— А помните, вы так как-то вильнули вбок, и этот тип пролетел буквально в дюйме от вас?
— Мне повезло, — скромно отозвался Пэки.
— У-ух! Я тогда охрипла на несколько недель.
И тон ее, и поведение дышали приветливостью. Блэр Эгглстон, напротив, держался по-прежнему враждебно.
— Не вижу, — холодно проговорил он, — как способность мистера Франклина бегать и… вилять влияет на обсуждаемый случай.
— Да, верно, — согласилась Джейн, вспомнив о причиненном ей ущербе. — Вернемся к делу. Что вы такое говорили? Вы сможете нам помочь?
— Могу подбросить Эгглстону несколько советов. Я ясно вижу, как он думает обработать вашего папу. Будет лебезить, пресмыкаться… Ни в коем случае! Просить у отца руки его дочери — сущая ерунда. Нужно только правильно взяться. Тут нужен напор, нужна самоуверенность…
— Да, Блэр, верно, верно!
— Взгляните на меня. Я выступил против графа! Как же я себя вел?
— Против какого?
— Неважно. Но если вам так уж нужно знать, против фа-фа Стейблфорда. А уж он-то крепкий орешек, вам любой в Дорсетшире скажет. Ну, так вот, врываюсь к нему как пуля, хлопаю по плечу и кричу: «Привет, фаф! Я женюсь на вашей дочке! Тихо, тихо!» Вот так вот.
Блэр заметно вздрогнул.
— И сработало? — полюбопытствовала Джейн.
— Еще как! Просто колдовство! С тех пор старикан покорен и послушен. Ест, можно сказать, из рук.
— Мне так не суметь, — пролепетал Блэр.
— Да что ты, еще как сможешь.
— Конечно, сможете, — подтвердил Пэки. — Выпейте только сперва пару рюмашек. А еще лучше — три!
— Ну да! А папа унюхает. Разве вы не слышали, он ярый сторонник сухого закона? Если решит, что Блэр пьет, то прикажет, чтоб его укокошили и сбросили в Темзу лунной ночью.
Пэки ненадолго призадумался.
— Так-так. Ладно, тогда пойдите и скажите, что вы — друг мисс Опэл. Она пожаловалась, что я испоганил вам прическу, а вы так разозлились, что поколотили меня до потери пульса.
— Тогда папа проникнется к тебе благодарностью, — растолковала Джейн.
— Симпатией воспылает, — пояснил Пэки. — А когда облапит вас и воскликнет: «Мой герой!», вот тут-то вы и ввернете радостную весть.
— Хм… — промычал Блэр.
— Или вот еще метод. Притворитесь, будто вы влиятельный член английского Общества Трезвости, и выудите у него десять долларов. А потом и приступайте. Такой метод, в любом случае, вам хотя бы десятку обеспечит.
— В общем, — решила Джейн, — тебе пора действовать! Какой толк стоять тут и ничего не предпринимать? Может, папа уже поостыл.
— Наверняка, — поддакнул Пэки.
— Ступай наверх, Блэр, и покончи с этим делом!
— А если даже потерпите неудачу, — заметил Пэки, — что ж такого? Еще одна могилка среди холмов, и все дела!
5
Уход Блэра Эгглстона несколько поостудил атмосферу. До этого момента беседа была напряженной, и участники ее стояли. Теперь Джейн позволила проводить себя в нишу, где два-три кресла предлагали комфорт и уют. Опустившись в одно из них, она кинула заинтересованный взгляд на Пэки.
— Как забавно, что мы вот так встретились!
— Жуть, как забавно! — согласился Пэки.
— Понимаете, вы ведь были идолом моих девчоночьих мечтаний!
— Да уж, я тогда был в расцвете! Поманишь пальцем — и все, сердце разбито.
— Я ходила на футбольные матчи и обожала вас. Вы-то умели показать этим грузчикам!
Правильно догадавшись, что под «грузчиками» она подразумевает студентов Гарварда, Принстона, Нотр Дама и других интеллектуальных центров, Пэки застенчиво улыбнулся.
— Ну, сейчас у вас идолы другие, — сказал он. — Помельче и помозговитее. Кстати, любопытно, как там дела у Эгглстона. Сейчас, наверное, уже нажимает на звонок, а ваш папа кричит: «Давайте! Давайте!» Очень любопытная манера, сразу вспомнишь гориллу, колотящую себя по груди.
— Папа у меня крепкий орешек, — тревожно свела брови Джейн.
— Не мне его критиковать, — чопорно поджал губы Пэки, — но одно скажу. Если он вздумает пригласить меня в пустынный переулок, суля показать свои ценные марки, я откажусь. Твердо и бесповоротно!
— Знаете, я и не подозревала, что он такой людоед, — сказала Джейн. — Последние два года мы редко виделись. Я жила в Париже, заканчивала там школу. Может, не надо было посылать к нему Блэра?
— А Блэр застрахован?
— Понимаете, папа точно знает, за кого мне выходить замуж. Оттого мы и хранили все в глубоком секрете. Папа мечтает, чтобы я сделала блестящую партию.
— То есть вышли за графа?
— Сейчас — скорее за виконта. Папа везет меня в гости к неким Геджам. Они живут в Бретани, в замке, а он принадлежит французской виконтессе. Я почти уверена, что едем мы из-за ее сына — он будет там гостить. Папа хочет познакомить нас. Собственно, он так и сказал сегодня утром. Иначе уж и не знаю, зачем еще ему ехать в дыру вроде Сен Рока.
— Сен Рок? А этот тип, за которого ваш папа хочет вас выдать, уж не виконт ли де Блиссак?
— Да. А что, вы его знаете?
— Говорил с ним только сегодня. Ну уж тут я точно могу дать вам ценный совет. Ни в коем случае! И не вздумайте! Ничего не хочу сказать дурного о старике Вике. Как компаньон для веселых вечеров в большом городе… он незаменим. Но, будь я девушкой, я ни за что не вышел бы за него замуж! Люблю его как брата. Но он… как бы выразиться… первый претендент на конкурсе «ЗНАТОК ФРАНЦУЗСКИХ РАЗВЛЕЧЕНИЙ». По-моему, Нью-Йорк до сих нор судачит про него. Даже для кругов, где гордятся тем, что не прочь отпустить тормоза, его развлечения чересчур уж бурные. Нет-нет, моя дорогая, и не думайте выходить замуж за виконта!
— Да я и не собираюсь. И не называйте меня «дорогой». Замуж я выйду за Блэра.
Пэки не хотелось ее огорчать, но он не удержался от взгляда, полного сомнений.
— Это вы так думаете. Мне опыт подсказывает, что в нашем мире никогда точно не знаешь, за кого выйдешь. Я, например, когда-то думал, что женюсь на девице из кабаре по имени Мертл Блэндиш.
— Вы были с ней помолвлены?
— Еще как! Все честь по чести. А потом, в один прекрасный день, получаю письмецо, где она сообщает, что уехала с другим мужчиной, не то Скоттом, не то Поттом или даже — почерк у нее неразборчивый — с Боттом. Вот вам и доказательство!
Однако теперь я понимаю: в моем случае повезло всем, кроме разве бедняги Ботта. Ничего девица, вполне, но по натуре — женский вариант Вика. Мы бы с ней не ужились. Вот подумайте: она ложилась спать не раньше пяти утра. Где же домашний уют?
— А теперь вы помолвлены с дочерью лорда Стейблфорда? Да, это шаг наверх.
— Именно. И в социальном плане, и в духовном. Более одухотворенных девушек, чем Беатриса, просто не бывает.
— Ее как зовут? Беатриса… а дальше?
— Брэкен.
— Случайно, не леди Беатриса Брэкен? Я видела ее снимки в газетах. Она очень красивая.
— Красивая? Не то слово! Вы когда-нибудь видели Грету Гарбо?
— Да.
— А Констанс Беннет?
— Да.
— А Норму Ширер?
— Конечно, видела.
— Так вот, смешайте всех троих, и кого получите? Беатрису!
— И вы правда так говорили с лордом Стейбфордом?
— Э… может, не буквально такими словами. Но был с ним тверд. Да. Крайне тверд.
— А он пресмыкался?
— Буквально за брюки цеплялся. Но, конечно, я все-таки богат. Может, это помогло.
— У Блэра денег почти нет.
— Мне говорили, что сведущие люди считают его лидером молодых романистов.
— Он и есть лидер. Но пишет такие книги, какие почти никто не читает. Понимаете, он — выше обычных людей. В общем, он за свои романы почти ничего не получает.
— На что же он живет?
— У него работа на радио.
Пэки заинтересовался. Он любил иногда вечерами послушать радио.
— Это не он говорит, приветливо так: «Доброй ночи всем! Доброй ночи!»?
— Нет. Он…
— А-а, понял. Он ведет беседы о биржевых ценах.
— Нет. Блэр шумит.
— Как это, шумит?
— Ну, играют, например, скетчи, где нужны разные шумы, а Блэр их и воспроизводит.
— Ага, ясно! Кто-то крикнет: «Ура, вот идет королевский телохранитель!», а Блэр и прошумит «топ, топ, топ». Да?
— Да. И всякое другое. Он очень искусно подражает всему. Очень похоже.
Пэки покивал.
— Так-так, теперь мне понятно, отчего вы рветесь за него замуж. Дома никогда не будет скучно, если муж в любой момент сумеет погудеть, как клаксон, или там издаст призывный писк хлопкового долгоносика. Вы считаете, что ваш папа разделит такую точку зрения?
— Папа ужасно меркантильный. Слишком много думает о деньгах.
— А Эгглстон как раз сейчас выкладывает ему, что лично у него — ни гроша. Скажите, сколько диких кошек ваш папа перегрызает за минуту?
Вопрос ей как будто не понравился.
— Ну что вы такое говорите!
— Прошу прощения.
— Может быть, они прекрасно поладят.
— Да, все бывает.
— Если папа сразу не согласится, может, Блэр все-таки понравится ему, и он даст ему хорошую работу…
— Подражать хлопковым долгоносикам?
Когда Джейн, развернувшись в кресле, пронзила Пэки взглядом, в глазах ее полыхнул огонек прежнего пламени.
— А у вас, я вижу, ухо — как лопух!
— Старое футбольное увечье.
— Хотите, чтоб и другое таким стало?
— Нет, что вы, что вы! Спасибо!
— Тогда не смейте так шутить. Блэр — изумительный человек, а шумы он изображает оттого, что книги его слишком умные, и публика их не покупает. Критики называют его романистом грядущего!
— Да, вон он грядет.
Внезапно возникший в вестибюле Эгглстон стоял, оглядываясь туда-сюда, в поисках своей исчезнувшей леди. Даже на расстоянии было видно, что он ошарашен.