Экран, словно магнитом притягивал взгляд. Акира вместе со своими приспешниками, втроём, насилуют истерзанное тело моего Неко. Повязка с глаз слетела, его глаза полузакрыты, но он в сознании. Лицо искажено от невыносимой боли.
Отходят, получив удовлетворение. Снова в кадре появляется Акира. В его руках длинный кнут. Нет, только не это. Кожа Никиты и так свисает лохмотьями. Нет, Акира, нет! Ты не посмеешь. Удар. Рассеченные мышцы, ручьём полившаяся кровь. Нечеловеческий крик Неко. Я кричу вместе с ним, сдирая кожу на запястьях наручниками, пытаясь вырваться из оков. Парень теряет сознание. Мрази, твари, уроды, я передушу вас всех собственными руками.
Акира выходит, над парнем вновь наклоняется Кирилл, что-то вкалывая ему. Я перевожу дыхание. Нужно идти на его условия, потом разберёмся. Сейчас главное – спасти Неко. Вдруг слышу собачий лай. Откуда это? Взгляд на экран. В помещение входит Стас, держа на поводках двух, рвущихся с них, и заходящихся лаем, псов. Останавливается невдалеке от Никиты. Собаки? Блядь, это уже слишком.
Открывается дверь кабинета, пропуская Акиру.
- Как тебе сейшен, Ред?
- Ты пожалеешь об этом.
- Так ты согласен на мои условия? – он, как будто бы и не слышит меня, - пока ты со мной, он будет жить.
- Отпусти его сейчас же, ему нужно в больницу. Сделай это и я соглашусь на твои условия, - я уже продумал свои действия, поэтому говорю относительно спокойно.
- Отлично, я был уверен, что ты примешь правильное решение. Но всё же, будем придерживаться правил. Прежде чем ты будешь со мной, ты должен отказаться от него. И дать ему это понять.
- Каким же образом?
Акира рассмеялся:
- Ты же знаешь его табу, он заполнял анкету на сайте. Одно из этих действий. Учитывая его и так незавидное положение, я думаю, что достаточно будет искупать его, - он уже откровенно хохочет, - давай, иди, ороси его золотым дождиком.
Я скрипнул зубами, а Акира продолжил:
- И не вздумай делать глупостей. У меня в руках рация, Стас ждёт сигнала. Стоит мне нажать на кнопку – он спустит собак на твоего Неко.
- Ладно, идём, - я на ходу менял планы.
Добраться туда, а там уже по ситуации.
- Погоди, сейчас пойдём. Кое-что ещё.
Я вопросительно посмотрел на него. Он выдержал паузу и признёс:
- К нему ты пойдёшь не как Ред, - он снова сделал паузу, - к нему ты пойдёшь как Макс.
- Нет.
- Да, Ред. Только так и не иначе.
У меня внутри всё сжалось в комок. Это невозможно. Он хочет, чтобы я не просто отказался, он хочет, чтобы я окончательно сломал психику парня. Никита этого не перенесёт. Чёртов Акира. Может быть, хотя бы плащ? Я бы смог максимально скрыть лицо. Сознание Неко затуманено болью, может быть, он не поймёт.
- Что молчишь, Ред? Или, может быть, лучше называть тебя Максом? Ты против? Мне давать сигнал Стасу?
- Нет. Я согласен, но с одним условием. Я оставлю плащ.
Акира удивлённо вскинул брови:
- Ну ладно.
Он снимает с меня наручники, разрезает верёвки на ногах. Я бы мог грохнуть его в этот момент, но я боялся рисковать, боялся, что он успеет нажать на кнопку, подавая сигнал.
Встаю, разминая затёкшие конечности. Вынимаю из глаз чёрные линзы, снимаю с волос трессы с длинными прядями, аккуратно отклеиваю плёнку со шрамами с лица. Надеваю свой шёлковый плащ, натягивая на лицо капюшон. Акира неопределённо хмыкает. Ничего, сволочь, порадуйся пока, недолго тебе осталось.
Спускаемся по лестнице. Я иду впереди, Акира позади меня. Вхожу в подвал, подхожу к телу Никиты.
Прости меня, малыш. Я клянусь, я вытащу тебя отсюда. Но сейчас… так нужно сделать. Медленно расстёгиваю ширинку, наклонив голову как можно ниже, скрываясь за капюшоном, чтобы Никита не увидел моего лица. Глаза парня закрыты. К лучшему. Одной рукой высвобождаю из брюк член, другая нащупывает рукоять пистолета. Сзади голос Акиры:
- На лицо, Ред.
Дальнейшие события происходят одновременно. Я начинаю золотой дождь, Никита, дёрнувшись, открывает глаза, а Акира в это время срывает с меня капюшон. В тот момент я был уничтожен. Взгляд моего мальчика, я его никогда не забуду. В отражении его глаз я видел миллиарды осколков, которые разорвали его сознание неизбежным пониманием происходящего. Я видел, как в муках агонии умирает его доверие. Я видел, как он, прежде чем отключиться, практически неслышно, одними губами прошептал: «Макс?»
Выхватив пистолет, я расстрелял в первую очередь собак. Затем всех остальных, кто находился в том подвале. В тело Акиры выпустил последних две пули, с остервенением продолжая нажимать на курок, слушал пустые щелчки и не мог остановиться.
Отшвырнув пистолет и обыскав тело Акиры, я забрал свой телефон. Чуть позже позвоню начальнику службы безопасности, пусть наведут здесь порядок и уничтожат оружие. А пока мне нужно срочно доставить Никиту в больницу, если ещё не поздно.
Я присел возле него, положив палец на аорту. Еле слышная пульсация. Слава Богу, жив. Скорее. Аккуратно завернув его тело в свой плащ, я поднял его на руки и вышел из подвала.
***
Тёмный коридор областной больницы неотложной помощи. Я сижу под операционной, где уже четвёртый час за жизнь моего мальчика борется бригада хирургов. У меня в голове полный вакуум. Нет ни одной мысли.
Дверь операционной открылась, выпустив заведующую реанимационным отделением, которая тоже принимала участие в операции. Я поднялся:
- Доктор, он будет жить?
Она устало снимает очки, потирая переносицу:
- У парня травмы, несовместимые с жизнью. Вы ему кто, родственник?
- Что? – я не слышу её второй фразы, - в голове только одно – «травмы, несовместимые с жизнью».
- Я спрашиваю: вы его родственник?
- А, да. Доктор, пожалуйста, я вас умоляю. Любые деньги, только спасите его.
Она раздражённо отмахивается:
- Да не в деньгах дело. Мы же не боги, всего лишь врачи. Надежда только на молодой организм, но… - она вздыхает, - он вряд ли выживет.
Стены закачались перед моими глазами. Бессильно застонав, я вцепился руками в волосы.
- Не убивайтесь вы так, - докторша присела рядом, - пока он жив, мы делаем всё возможное, но я не могу дать вам какие-то гарантии. Даже если он и останется в живых, то восстановление и реабилитация займут очень много времени. Это если с психикой будет всё нормально. К каким маньякам он попал? Кто это всё с ним сделал?
Я только качаю головой. Она продолжает:
- Пока мы спасаем ему жизнь, затем потребуется ещё череда операций по хирургии кистей и лучше это делать за границей, слишком множественные повреждения. Но для начала, его нужно будет хотя бы вытянуть, чтобы он смог перенести транспортировку.
- Я всё сделаю, всё, что потребуется, всё максимально лучшее, только вытяните его, доктор, я умоляю вас.
- Парень может на всю жизнь остаться инвалидом даже при благоприятном исходе, - она вздыхает.
- Меня это не пугает, лишь бы он жил.
Возвращаясь в операционную, докторша посмотрела на меня долгим, сочувствующим взглядом:
- Но вы должны быть готовы к любому исходу. Скорее всего, он не выживет.
Дверь захлопнулась. Я стоял, упираясь лбом в стену коридора и впервые, за последние 20 лет, из моих глаз текли слёзы.
Никита… Ники… мой дорогой мальчик, только живи. Пожалуйста, ты же сильный, ты сможешь, справься с этим, пожалуйста. Но мои мольбы набатом заглушали слова заведующей: «Он вряд ли выживет».
Глава 15 Эпилог
Год спустя.
Нынешняя осень в Германии радовала своей мягкостью. После дождливого лета, когда на то, что пригреет солнышко, уже даже и не рассчитывали, сентябрьские деньки наконец-то порадовали долгожданным теплом.
По прилегающему к территории травматологической клиники Мурнау парку быстрым шагом шёл высокий, широкоплечий мужчина. Размашистая, пружинящая походка, тренированное тело, широкий волевой подбородок, ярко выраженные скулы, орехового цвета глаза. Скорее всего, цвет волос для такого типа должен быть светлым, но волосы мужчины были абсолютно седыми. Если бы не седина, на вид ему можно было бы дать лет тридцать – тридцать пять.
Он обогнул здание клиники и, по вымощенной камнем дорожке, двигался вглубь территории, где находился корпус реабилитационного отделения. Сегодня он наконец-то сможет распрощаться с персоналом клиники и вернуться домой. Вернуться вместе с тем, ради кого он находился здесь последних полгода. Ему уже порядком опостылели чопорные немцы с их укладом жизни, работа давно требовала присутствия, но он исправно ждал и не торопил события. Уже давно он принял для себя незыблемую аксиому – никогда не спешить.
Навстречу шла медсестра, которая проводила с ним занятия по обучению его азам лечебной физкультуры и массажа. Мужчина остановился и отошёл в сторону, уступая ей дорогу. Поравнявшись с ним, девушка улыбнулась:
- Гутен морген, герр Краснов.
- Здравствуйте, Мила.
- Вы сегодня забираете Ники?
При этих словах лицо мужчины разгладилось, пропала глубокая складка, залегающая между бровями, и он сразу стал выглядеть значительно моложе. «Они все здесь почему-то называют его Ники», - улыбнулся мужчина своим мыслям, а девушке ответил:
- Да, Мила, сегодня. В следующий раз мы будем у вас через полгода, так советовал лечащий врач Никиты.
- Да-да, я в курсе, - ответила она, - мы будем рады вам, надеюсь, Ники станет чувствовать себя значительно лучше.
- Я тоже на это надеюсь, доктор дал обнадёживающие перспективы,- уверенно проговорил мужчина.
- Вы только не забудьте сразу зайти к фрау Ольге, - напомнила медсестра, - она уже ждёт вас у себя в кабинете.
- Спасибо, Мила, я как раз к ней иду.
- Всего доброго вам, и передайте Ники, что мы все очень хотим увидеть его улыбку, - девушка пошла в сторону хирургического корпуса.
Беседа протекала на немецком языке, который также изрядно поднадоел мужчине. Он был рад тому, что с Ольгой можно будет говорить по-русски. Помимо того, что она высококлассный профессионал в области психиатрии, живёт в Германии уже около двадцати лет, она ещё и не забыла родной язык, что было очень кстати, когда в клинику попадали пациенты, не понимающие немецкого.
Помещение реабилитационного центра утопало в зелени. Мужчина прошёл по коридору и приблизился к двери кабинета психиатра. Стукнув костяшками пальцев, он приоткрыл дверь, взглянув на сидящую за столом женщину. Та подняла глаза от бумаг, которые заполняла:
- Здравствуйте, Максим Андреевич, заждалась вас.
- Да вроде бы и не опоздал. Здравствуй, Ольга, - он прикрыл за собой дверь, - а к чему эта серьёзность? Официоз с отчеством?
- Да потому что ситуация серьёзная, - она отложила в сторону паркер, - очень серьёзная, Максим.
- Что-то с Никитой? Ему хуже?
- Нет, не хуже. Но понимаешь, - она прикусила губу, - я боюсь его с тобой отпускать.
- Но почему? Ты же сама говорила, что он стабилен.
- Говорила, - она задумчиво листала историю болезни, - так и есть, но, может быть, лучше было бы ему остаться ещё на несколько месяцев, или…
- Или? – недоумённо переспросил Максим.
- Или перевести его в специализированный интернат.
- Оля, да ты с ума сошла? Какой интернат?
- Да не кипятись ты, - она встала и подошла к окну, - интернат в Германии – это совсем не то, что у нас на родине.
- Да какая разница! – Максим тоже встал и подошёл к Ольге, - ты сама говорила, что ему нужно адаптироваться к нормальной, обычной жизни. Какая, к чёрту, может быть нормальная жизнь в интернате, даже в самом лучшем? К чему он там адаптируется?
- Я боюсь, Максим, - она снова подошла к столу и взяла в руки историю болезни, - понимаешь, психика человека – очень тонкая субстанция. И знать заранее, как он себя поведёт в каких-либо непривычных условиях, никто не может. К тому же, после вот этого всего, - она постучала по обложке истории.
- Ольга, скажи прямо: ты не доверяешь мне?
- Главное, чтобы Никита тебе доверял.
Макс задумался. Неприятные воспоминания шевельнулись глубоко в подсознании, омрачая мысли. Он собрался с духом:
- Оля, как ты считаешь, на твой взгляд, как специалиста, он мне доверяет? Он меня помнит? И каковы его воспоминания, связанные со мной? Это очень важно.
Она задумалась, затем как-то нехотя произнесла:
- Мне кажется, что да. Он помнит все события до момента, когда поступал в ВУЗ. Затем в его памяти появляются пробелы. Ты в ней присутствуешь, но скорее, как какой-то новый человек, которому он ещё не решил, доверять или нет. Вы познакомились с ним где-то во время его экзаменов?
- Да, - Максим весь замер от слов Ольги. Она продолжила:
- Сказывается ещё тот момент, что ты был возле него всё это время, пока он лечился, поэтому он привык к тебе и мне кажется, что он тебе всё же доверяет. Он намного спокойнее после твоих визитов. Идёт положительная динамика. Но такое впечатление, что его что-то мучает. Что-то, чего он сам не может понять. Возможно, это как-то связано с пережитым. И ещё… - она не договорила, остановившись на половине фразы.
Максим ждал.
- И ещё, мне кажется, что он неравнодушен к тебе. Ну как бы, в плане физической тяги. По крайней мере, на это указывает ряд тестов. До того, как с ним произошёл весь этот кошмар, он уже принял свою гомосексуальность?
Максим опустил глаза:
- Я же говорил тебе, Оль, да, он гей и уже был им, когда… когда мы познакомились с ним.
- Тогда это даже к лучшему, - она крутит в руках карандаш, - но Макс, ты понимаешь, что его реакция может быть совсем не такой, на какую ты, возможно, рассчитываешь.
- То есть, ты хочешь сказать, что как только мы приземлимся дома, я наброшусь на него и потребую секса? – взбешено прорычал Максим.
- Нет, конечно, но рано или поздно, тебе этого захочется, - она улыбнулась, - главное, только не спеши и не принуждай его.
- Оля, я же не маленький, я понимаю.
- Тебе будет сложно, Максим. Очень сложно. Да, функция рук у него практически восстановлена, но всё равно требует занятий, массажа, обработки. Ему нужно развивать мелкую моторику. Это же поможет и в восстановлении речи.
- Он когда-нибудь заговорит? – с надеждой спросил Макс.
- Если его психика отпустит блок, то заговорит. Пальцы ещё плохо его слушаются, но что-то написать он может, навыки чтения тоже сохранены, он всё понимает, адекватно реагирует на обращение к нему. Это уже не тот загнанный зверёк, каким он был полгода назад, когда только поступил к нам.
Макс погрузился в мысли. Да, он прекрасно помнит весь этот жуткий период, с момента, когда ему не давали никаких гарантий на то, что Никита будет жить и до того момента, как появилась какая-то надежда.
Помнит пропитанные мрачной неизбежностью стены палаты областной больницы, окровавленные бинты, обширные марлевые простыни с растворами и мазями на теле паренька, его полные боли и отчаяния глаза, его мучительные стоны.
Помнит ряд операций по хирургии кистей, по трансплантации кожных покровов, как сшивали мышцы и сосуды, как он лично привозил из этой клиники ведущего хирурга-имплантолога. Каждое вмешательство он словно бы пропускал через себя и сам чувствовал вместе с Никитой выматывающую боль. Ники мог уснуть только после инъекций наркотических анальгетиков, но даже во сне вздрагивал и стонал от боли. Макс практически не спал в те дни, сидя у постели парня.
Помнит, как уже после основных операций, под транквилизаторами, парня доставили санавиацией в эту клинику в Германии. Помнит, как Ники вздрагивал от каждого звука и забивался в угол кровати, как только к нему подходил он или кто-то из персонала.
И отчётливо помнит первый счастливый день, когда при его появлении в палате, Ники не испугался как обычно, а после ухода, стоял у окна и глядел ему вслед. Помнит, как после того, как случайно узнав об авиакатастрофе, в которой погибли его родители, Ники отчаянно рыдал на его груди, и как потом Ольга вычитывала его, Макса, за то, что не позвал её раньше, ведь истерика парнишки продлилась до вечера, и успокоился он только после укола снотворного.
Ещё тогда психиатр понадеялась на то, что эта встряска поможет Ники обрести память или, хотя бы, заговорить. Но тщетно. Тем временем, Ольга продолжала: