«Само собой, шалава».
Я прижимаю руку ко рту, сообразив, что подумала. Моя злобность удивляет меня саму. На секунду я пугаюсь, что произнесла это вслух.
Наверное, не произнесла, потому что гнусавый голос добавляет:
— Мне плевать с кем он тут. Сегодня он уйдет со мной.
Я закрываю глаза и обнимаю себя, опасаясь чихнуть, кашлянуть или слишком громко шаркнуть ногой. Тогда они узнают, что я слушала их разговор, а потом увидят меня, сидящую с ним, когда я вернусь за столик. И тогда они поймут, что я подслушивала.
К счастью, сюда они пришли, только чтобы поправить макияж и повосторгаться потрясающими навыками Эштона в сексе, так что быстро освобождают уборную. Я же теперь могу выйти из кабинки и помыть руки. И задуматься, повезет ли этой таинственной девушке. Скорее всего. При мысли об этом я напрягаюсь.
— Вот ты где. — В уборную влетает Рейган. Глубоко вздохнув, она хлопает меня по спине. — Он никогда не успокоится, если ты будешь и дальше так реагировать. Тебе надо отвечать.
— Я знаю, Рейган. Знаю. Ты права. Просто у меня плохо получается. — И это удивительно, учитывая, что росла я с королевой отместок. Но если я не научусь ставить его на место, Коннор со своим «не торопясь и без сложностей» убежит от меня «жестко и в ускоренном режиме».
— Просто сведи все к шутке. — Она осторожно сжимает мою руку, и мы выходим за дверь.
Тогда я вспоминаю о фотографии Эштона, присланной Кейси. Знаю, что веду себя по-детски, но протягиваю Рейган свой телефон, и от радости мщения у меня на лице появляется улыбка.
— Зацени, Рейган.
Когда мы подходим к столику, по нашим щекам бегут слезы — так сильно мы смеялись.
В зеленых глазах Коннора мелькает удивление и задорность, когда он вытаскивает для меня стул.
— Над чем смеетесь? — Если предыдущая реплика Эштона как-то его и задела, виду он не подает.
— А, ничего такого, — мимоходом говорю я, допивая свой напиток, и беру другой, заказанный кем-то, пока меня не было. При этом я намеренно игнорирую настороженный взгляд Эштона.
— Покажи ему, Ливи, — заявляет Рейган с озорной усмешкой и добавляет: — Ты же знаешь, что такое отместка…
Ухмыльнувшись, я протягиваю свой телефон.
Никогда не слышала, чтобы три взрослых парня завывали от смеха так, как Коннор, Грант и Тай, увидев фотографию. Хлопнув в ладоши, Тай вопит:
— Надо распечатать и повесить на стену!
А потом он передразнивает Эштона, издав при этом низкий гортанный звук, и показывает на своего соседа, который понятия не имеет, что происходит, потому что я специально отвернула от него телефон.
Передо мной появляется накачанная рука, чтобы выхватить мобильник, но я к этому готова. Я нажимаю клавишу отключения и убираю его обратно в карман. Взяв трубочку губами, я неторопливо потягиваю свой напиток. Парни все еще хохочут, когда я опускаю стакан на стол и складываю руки на коленке. Отважившись взглянуть на Эштона, я вижу, что его глаза шаловливо сверкают, пока он жует щеку изнутри. Не сомневаюсь, обдумывает планы мести. Часть меня ужасно напугана в ожидании его дальнейших слов, потому что они, скорее всего, заставят меня съежиться в пылающий униженный комочек.
— Привет, Эштон.
Оглянувшись через плечо, я вижу красивую латиноамериканку, хлопающую длинными, накладными ресницами в сторону Эштона. Я сразу же узнаю ее голос — тот самый, из уборной, — только на этот раз она по максимуму добавила в него страстности из разряда «пойдем со мной домой».
Эштон оборачивается к ней не сразу. Он не торопится, медленно повернувшись на стуле, и кладет руку на спинку. Когда он, наконец, оказывается с ней лицом к лицу, его взгляд проскальзывает по ее фигуристому, подтянутому телу.
Я закатываю глаза, испытывая подавляющее желание дать ему подзатыльник.
— Привет? — говорит, в конце концов, Эштон, и из-за его интонации я не могу понять, то ли это привет в смысле «Мы знакомы?» или привет в смысле «Чего ты ко мне лезешь?». Наверное, ее беспокоит тот же вопрос, потому что она нервно облизывает свои красные губы.
— Мы…встречались в прошлом году. Я буду там, если захочешь выпить. — Она показывает налево, кокетливо взмахнув длинными, кудрявыми черными волосами, но я замечаю, что голос ее стал немного менее страстным и чуть более неуверенным.
Медленно кивнув, он вежливо ей улыбается (а не ухмыляется, флиртуя) и говорит:
— Ладно, спасибо. — А потом его рука сползает вниз, и он отворачивается, снова садясь лицом к нашему столику. Он делает глоток и смотрит на свой телефон.
Я оглядываюсь и вижу, что девушка молча уходит. Ее эксгибиционистское эго теперь стало намного меньше, чем было до того, как она подошла.
Мне надо бы ей посочувствовать. Он не вел себя откровенно грубо, но точно не был дружелюбен.
Знаю, что должна посочувствовать.
Но не сочувствую. Не хочу, чтобы он шел домой с ней. Ни с кем не хочу.
Вместо этого я чувствую раздувающийся в груди пузырь облегчения. Пузырь, который заставляет меня сболтнуть такие глупые вещи, как:
— Я слышала, как в уборной она говорила о тебе.
Как только слова срываются с языка, я жалею, что их произнесла. Зачем, черт возьми, я это сказала?
— Да что ты? — Взгляд Эштона метнулся ко мне. — И что же она говорила?
Из-за того, как сверкнул в его глазах огонек узнавания, я понимаю, что он помнит ее и прекрасно догадывается, что бы она могла сказать.
Я делаю очень большой глоток. Взгляд Эштона опускается на мои губы, и я замираю, подняв стакан, чтобы спрятать их. Его улыбка становится шире. «Ему нравится причинять мне неудобство». Парень настолько уверен в себе, что мне аж тошно становится. И у меня нет совершенно никакого желания этому способствовать, сказав правду.
— Что у нее бывало и лучше.
Откуда это взялось? Мой подсознательный злобный близнец постарался?
Наверное, я ответила правильно, потому что за столом раздается очередной взрыв смеха. На этот раз шумно по столу стучит Грант, угрожая опрокинуть все наши напитки. Как бы ни старалась, я не в силах сдержать широкую, глупую улыбку, наблюдая за краснеющим Эштоном.
Наконец-то. Может, я сегодня вечером и умру от унижения, но, по крайней мере, не сдамся без боя.
Понятия не имею, чего ожидать дальше. Кроме понимания того, что они сулят неприятности, большую часть времени выражение сияющих глаз Эштона очень сложно понять. Так что, когда его ладонь опускается на мое колено и скользит вверх и вниз по моему бедру (не слишком высоко, чтобы это было неприлично, но и достаточно, чтобы во мне разлилось причиняющее неудобство тепло), я подвергаюсь мучительно медленной пытке, словно он подвешивает меня обнаженной на глазах у всей толпы.
— Я знал, что ты можешь, Айриш. — И это все, что он говорит. Перегнувшись через стол, Эштон кричит: — Так, Коннор…как думаешь, сможешь немного выпить, не нассав потом мне в ботинки?
Я оборачиваюсь вовремя, чтобы заметить изогнувшиеся от удивления брови Коннора, щеки которого порозовели. Он откашливается и бормочет, бросив взгляд на меня:
— Это все Тай.
Ладонь со шлепком опускается на стол.
— Ни в этот раз, ни вообще когда-либо я не мочился в чью-либо обувь! — возмущается он.
— Да что ты говоришь? А как же мои боты? — немного резко возражает Грант.
— Это те-то уродские красные меховые штуковины? Да они сами напрашивались.
— Из-за тебя, дебил, у меня целую неделю во время сессии зимних ботинок не было! Я чуть насмерть не замерз!
— К слову о замерзании насмерть, помните тот случай, когда тренер нашел Коннора с голой задницей в одной из лодок утром перед главной гонкой? — припоминает Эштон, растянувшись на стуле. Он кладет руки за голову и усмехается. — Тебя чуть из команды не выперли.
— О, об этом я слышала! — Рейган прижимает ладони к лицу, прикрывая свой открытый рот. — Боже, как же папа бесился.
Я хихикаю, взглянув на Коннора. Он подмигивает мне, а потом парирует:
— Это и рядом не стоит с тем, когда тебя заковал в наручники, раздел и ограбил трансвестит в Мехико.
Подавившись во второй раз, я умудряюсь не облить никого, кроме самой себя.
Эштон протягивает ко мне руку и отнимает стакан. Его пальцы задевают мои, и по телу проходит дрожь. Возникает ощущение, словно такой эффект возымеют все его прикосновения.
— Кто-нибудь, дайте Айриш слюнявчик.
Следующие два часа парни проводят за воспоминаниями о наиболее ярких эпизодах своих пьяных похождений (большая часть которых включает в себя пробуждение голыми в публичных местах), а я позволяю себе расслабиться. И поверить, что, в конце концов, нахождение рядом с Эштоном не будет настолько невыносимым. К началу выступления группы мы уже захмелели, а все грязное белье было выставлено на всеобщее обозрение…Эштона и Коннора в особенности. Казалось, что они весь вечер пытаются переплюнуть один другого.
Говорить из-за музыки сложно, поэтому мы просто сидим и слушаем. Коннор положил руку на спинку моего стула и большим пальцем постукивает по моему плечу в такт музыке. Сегодня играет местная альтернативная группа, в основном исполняющая кавер-версии, но была у них и парочка своих песен. И они действительно хороши. Я бы даже смогла сосредоточиться, если бы нога Эштона не касалась постоянно моей. За исключением варианта закинуть ноги на колени Коннору, казалось, что мне никак не увернуться от этого.
Когда группа уходит на первый перерыв и снова включают скучную радиостанцию, Коннор наклоняется ко мне и говорит на ухо:
— Так не хочется это делать, но мне нужно уходить. У меня завтра пары с утра.
Я смотрю на часы и удивляюсь, увидев, что время приближается к полуночи. С огромной досадой я тянусь за курткой.
Меня останавливает рука Коннора на плече.
— Нет, тебе не обязательно уходить. Повеселись, — говорит он немного невнятно.
Я осматриваю сидящих за столиком и вижу, что у каждого в руке по целому напитку. Эштон вертит в руках бумажную подставку под стаканы, разговаривая с Грантом и Рейган. Кажется, что никто не собирается уходить.
Кажется, Эштон не собирается уходить.
Сердце сжимается, и я понимаю, что тоже не готова еще уйти.
— Уверен? — Вполне возможно, что у меня язык тоже немного заплетается.
— Да, конечно. — Он целует меня в щеку, а потом поднимается и натягивает куртку. — Увидимся, ребят. Убедитесь, что Ливи доберется домой.
Он замирает, словно вспомнил о чем-то. Взгляд Коннора перемещается к его лучшему другу, а потом останавливается на мне. Большим и указательным пальцами взяв меня за подбородок, он наклоняется и небрежно целует меня в губы. Я чувствую покалывание на шее и мгновенно понимаю, что за нами наблюдает Эштон.
— Не пей слишком много, — шепчет Коннор мне на ушко. Вместо ответа я шевелю языком, чтобы оценить степень его онемения. — Не думаю, что ты хочешь проснуться с еще одной татуировкой.
Наблюдая, как он уходит, я все еще чувствую на себе взгляд карих глаз Эштона. По мне прокатывается волна дискомфорта, и я решаю, что сейчас, скорее всего, подходящее время перестать пить, и дело совсем не в татуировках. А еще это подходящее время сходить в уборную. В пятидесятый раз.
Я возвращаюсь к столу и слышу, что группа медленной песней открывает второй сет. Танцпол перед ними заполнен людьми: кто-то покачивается под музыку, а остальные хотят поближе подобраться к раздражительному на вид вокалисту. Тай занят бросанием похотливых улыбок в направлении Сан, с которой я столкнулась здесь сегодня и совершила ошибку, представив ее нашей компании. Казалось, что Эштона устраивает просто сидеть и слушать музыку. Пальцы его рук сцеплены за головой, а на лице застыла странная, умиротворенная улыбка.
Я вижу, что она направляется сюда с другого конца помещения.
К нашему столику снова приближается знойная латиноамериканская эксгибиционистка. Если немного раньше вежливый отказ Эштона и задел ее эго, оно быстро восстановилось и теперь готовится ко второй атаке. Не могу не подумать, что Эштон, наверное, действительно настолько хорош, если такая красотка, как она, которая смогла бы соблазнить даже Папу Римского, готова предпринять очередную попытку.
Надеюсь, он ее пошлет.
А если нет?
До стола ей осталось лишь несколько шагов, она подходит к нему с противоположной стороны. Не знаю, зачем, но я бегу вперед, чтобы успеть раньше нее, и при этом спотыкаюсь о свои собственные ноги. Я быстро восстанавливаю равновесие, но Эштон сидит лицом ко мне и все это видит. Поэтому на лице у него расплывается широкая, искренняя улыбка.
— Куда торопимся, Айриш? — спрашивает он в тот момент, когда она интимным жестом проводит по его бицепсу своими длинными ногтями.
— Потанцуй со мной, Эш.
И страстность снова вернулась в ее голос. Господи, какая ж она самоуверенная! Хотела бы я быть такой же.
В глазах Эштона мелькает узнавание, и я задерживаю дыхание. Я знаю, что он слышал ее слова, и не хочу, чтобы он уходил с ней. Я наблюдаю, как одна его рука выскальзывает из-под головы и сжимает мое запястье.
— Может, в следующий раз, — бросает он через плечо и встает.
И прежде чем я осознаю, что происходит, его возвышающееся надо мной тело прижимается к моему, и он подгоняет меня в сторону танцпола.
В моих венах начинает бушевать адреналин.
Оказавшись в безопасности в море людских тел, я ожидаю, что он меня отпустит, раз уловка прошла успешно. Но как и в тот день в ванной, он снова плавно меня поворачивает, притягивая вплотную к себе. Эштон берет меня за руки и обвивает ими свою шею, а потом его пальцы скользят вниз по моим рукам, бокам, вплоть до самых бедер.
Музыка играет так громко, что разговаривать затруднительно. Может, поэтому Эштон нагибается настолько близко, что губами прикасается к моему уху, и говорит:
— Спасибо, что спасла. — От его слов по телу пробегает дрожь. — И не нужно нервничать рядом со мной, Айриш.
— Я не нервничаю, — лгу я.
Меня бесит, что говорю я с придыханием, но если он не перестанет шептать мне на ухо, я…не знаю, что сделаю.
Он сжимает меня, тянет за бедра и прижимает вплотную к себе…к тому, что сейчас я чувствовать не должна. Господи. Эштон и правда возбужден. Все неправильно. Мои руки соскальзывают вниз, и я прижимаю ладони к его груди, но не могу заставить свое тело оттолкнуть его, потому что оно отвечает на его прикосновения именно так, как было во сне.
— Ты знаешь, почему я называю тебя Айриш?
Я качаю головой. Предположила, что в пьяном угаре раскрыла свое происхождение, оттуда и прозвище. Но что-то мне подсказывает — дело не только в этом.
— Тогда, — похотливо усмехается он, — признай, что хочешь меня, и я расскажу.
Упрямо покачав головой, я бормочу:
— Ни за что.
Может, я и оставила гордость на танцполе в ту ночь, но сегодня я точно этого не сделаю.
Эштон слегка сжимает свои идеальные полные губы и пристально смотрит на меня задумчивым взглядом. Кроме очевидного, я понятия не имею, о чем он думает. Часть меня горит желанием прямо спросить об этом. А другая часть говорит, что я — идиотка, раз влетела в подобную ситуацию. В буквальном смысле. Но когда большими пальцами Эштон начинает гладить меня по тазовым костям, а сердце из-за этого колотится, как бешеное, я убеждаюсь, что надо было позволить знойной эксгибиционистке заполучить его, потому что теперь я нашла неприятности себе на голову.
Поэтому меня и удивляют его следующие слова.
— Коннор попросил сделать так, чтобы я тебе нравился, — невзначай говорит Эштон, расслабляя хватку на моих бедрах. Так что, больше я не прижимаюсь прямо к его эрекции и снова могу дышать. Он кривит губы, словно попробовал что-то горькое. — Раз уж ты ему действительно симпатична. — Потом он вздыхает, глядя поверх моей головы, и добавляет: — А я — его лучший друг. — Словно он сам себе напоминает об этом.
Точно, Коннор. Я сглатываю. Из-за упоминания Коннора и его чувств ко мне, пока мои ладони прижаты к груди его лучшего друга, того самого, которого я лапала меньше двух недель назад, меня накрывает чувство вины.