— Мне было скучно. В первый заход Харди тоже был отстойным.
— Ну, тебе не обязательно было унижать меня перед всей аудиторией.
— Ты бы предпочла, чтобы я не приходил? Правду…предписание доктора.
Я скриплю зубами, но несмотря ни на что с улыбкой бормочу:
— Нет.
— Что «нет»?
— Нет, я рада, что ты заскочил.
— Не заскакивал…пока.
Я хлопаю его учебником по руке и жутко краснею.
— Ты невозможен.
— А ты невероятна.
Судя по тому, как сбивается его дыхание и перескакивает на меня взгляд темных глаз, он не собирался произносить этого вслух.
Мне приходится бороться с нестерпимым желанием броситься ему в объятия. Хотя слова я не сдерживаю.
— Я скучала.
— Я тоже скучал. — Повисает долгая пауза. — Айриш… — Его шаги замедляются, и он останавливается, обратив на меня один из своих «эштоновских» тяжелых, мрачных взглядов. Внутри у меня все тут же сжимается, одновременно в ужасе и предвкушении от того, что он скажет. — Ты будешь отвечать?
— Что?
— Телефон. — Его ладонь прикасается к карману моих джинсов, в котором лежит мобильник. — Он звонит.
Как только Эштон произносит это, я улавливаю звук рингтона, стоящего только на звонках Коннора.
— А, да. — Я вытаскиваю его и смотрю на дисплей, где отображаются радостная улыбка и зеленые глаза Коннора. Нажимаю клавишу приема вызова. — Привет, Коннор.
— Привет, детка. Я бегу на пару, но хотел перепроверить: ты же придешь на гонку в следующую субботу, да?
— Ага, буду на ней с утра. Днем у меня волонтерская смена.
— Отлично. — Я слышу облегчение в его голосе. — Родители не могут дождаться знакомства с тобой.
Внутренности совершают кульбит.
— Что? Ты им обо мне рассказал? — «Неторопливо и без сложностей» теперь означает «знакомство с родителями»?
— Конечно. Мне надо бежать. Позвоню позже. — Я слышу гудок и просто пялюсь на Эштона, который с отсутствующим видом расшвыривает с дорожки опавшие листья.
Он поднимает глаза и хмурится.
— Что?
Я смотрю на телефон и снова на него, а заговорив, слышу осторожность в своем голосе:
— Коннор хочет познакомить меня с родителями. — Я понимаю, зачем говорю это Эштону. Хочу знать, что он думает об этом.
Он пожимает плечами, отвлекая себя проходящей мимо блондинкой.
— Эй! — рявкаю я, хмурясь. — Я тут вообще-то!
Склонив голову, Эштон вздыхает.
— Что ты хочешь от меня услышать, Айриш? — Посмотрев на меня с покорной улыбкой и слабо прикрытой болью, которую прячет от большинства людей, он говорит: — Знакомься с его родителями. В этом, наверное, есть смысл. — Он замолкает, крепко сжав губы. — Вы с Коннором вместе. — Я слышу невысказанные слова, будто он выкрикивает их. А мы с тобой нет.
— Что, если бы я не была с ним? Для тебя это было бы важно? — Та же фраза, которую он несколько раз использовал со мной. Пришел мой черед.
Эштон поднимает руки, хватаясь за затылок. Он прикрывает глаза и запрокидывает голову, уставившись в чистое голубое осеннее небо. А я жду, молча наблюдая за ним. Запоминаю изгибы его шеи, борюсь с желанием протянуть руку и притронуться к его груди, снова разделить с ним тот интимный момент.
Его руки опускаются вниз, а взгляд — на меня. Челюсть его заметно напряжена.
— Я не смогу дать тебе того, что ты хочешь, Айриш. — Еще раз тяжело вздохнув, он произносит: — Как думаешь, сможешь остаток пути сама пройти?
В горле встает колючий комок, и, прикусив нижнюю губу, я опускаю взгляд на учебники.
— Конечно. Спасибо, Эштон.
Он открывает рот, будто хочет что-то сказать, но останавливается. Я вижу, как Эштон едва заметно качает головой, словно предупреждая самого себя.
— Увидимся.
Он разворачивается и уходит прочь.
Когда прикончу эту банку, в холодильнике меня ждут еще две. Я решила, что закормлю себя до смерти. Всего за пять минут от нее остается лишь половина (Рейган меня прибьет), и тут кто-то стучит в дверь.
Игнорирую стук. Все, с кем я хотела бы поговорить, сейчас находятся на тренировке по гребле. Я едва не кричу «Уходите!», но тогда этот человек поймет, что я в комнате. Так что, храню молчание, облизывая столовую ложку. Вот только стук не прекращается. Все продолжается, и продолжается, и продолжается, пока я не убеждаю себя в том, что за дверью стоит доктор Штейнер, раньше времени решивший исполнить обещание меня арестовать.
Со стоном я скатываюсь с кровати и нетвердой походкой иду к двери, чтобы с ложкой во рту и банкой в руке ее открыть.
Там стоит Эштон.
Челюсть у меня отпадает, а ложка вываливается. Да только у него быстрые рефлексы, и он умудряется подхватить ее раньше, чем она шлепнется на пол.
— Ты что здесь делаешь? — Отмечаю, что на нем надеты спортивные штаны и футболка. Он должен быть на тренировке.
Обойдя меня, Эштон заходит в комнату и бормочет, выразительно взглянув на банку с мороженым:
— Слежу, чтобы ты не набрала свои первокурсные пятнадцать.
— Разве у тебя нет тренировки? — Закрываю за собой дверь.
— Есть. Чем ты тут занимаешься?
Я плетусь к кровати и бормочу:
— Надев пижаму, ем мороженое в кровати. В темноте. Это очевидно.
Эштон включает маленькую настольную лампу, придающую комнате мягкое, уютное свечение.
— Коннор сказал, ты переживаешь из-за экзамена?
Его слова возвращают меня к действительности, и нижняя губа начинает дрожать. Я не в состоянии произнести это, так что просто показываю на бумагу на полу, чтобы уродливая буква сказала все за себя.
Он наклоняется, чтобы ее поднять, и я нагло пялюсь на его зад. Мое дыхание сбивается. Плевать, если он заметит. В списке характеризующих меня черт под «неудачница» я смело могу дописать «извращенка».
— Черт, а я-то думал, ты должна быть супергением, Айриш.
Это последняя капля. Слезы всерьез потекли по щекам, и сдержать их я не могу.
— Господи. Ливи, я шучу! Блин! — Зажав лист бумаги под рукой, свои огромные ладони он прижимает к моему подбородку, нежно стирая слезы большими пальцами. — Ты и правда много плачешь.
— Тебе надо уйти, — всхлипываю я, понимая, что впаду сейчас в состояние уродливого рыдания, и лучше пусть меня заживо похоронят, чем Эштон это увидит.
— Стоп! — Мои плечи словно зажимают в тиски. — Уймись. Я не для того тренировку пропускаю, чтобы ты меня выставила за дверь. Иди сюда. — Он отнимает у меня банку с мороженым и ставит ее на тумбочку. Положив руки на мою талию, Эштон поднимает меня на верхнюю кровать. — Устраивайся поудобнее. — Он хватает банку и забирается по лесенке.
— Не думаю, что она выдержит нас обоих, — бормочу я сквозь слезы, когда он забирается на место рядом со мной, вынуждая меня отодвинуться к стене.
— Ты удивишься тому, что способны выдержать эти койки. — Его улыбочка дает понять, что детали мне узнать не захочется. Так что, я молчу, а он накрывает нас одеялом, поправляет подушки, пока все они не оказываются под ним, и укладывает свою руку мне под голову. В итоге, я оказываюсь прижата к нему, а моя голова покоится у него на груди.
Эштон не произносит ни слова. Просто молча лежит, лениво выводя круги по моей спине, и дает мне возможность успокоиться. Я закрываю глаза и слушаю биение его сердца: медленное, ровное, целительное.
— Я никогда не получала три с минусом. Никогда не получала ничего, кроме «отлично».
— Никогда?
— Никогда. Ни разу.
— Твоя сестра была права. Ты слишком идеальная. — Я напрягаюсь, услышав эти слова. — Шучу, Айриш. — Он вздыхает. — Знаю, ты мне не веришь, но тебе не обязательно во всем быть идеальной. Никто не идеален.
— Я не такая, я просто пытаюсь быть…примечательной, — слышу я свое бормотание.
— Что?
Я вздыхаю.
— Ничего. Просто… — «Так говорил мой папа». — Что, если на этом все не остановится? Что, если я буду получать плохую оценку за плохой оценкой? Что, если я не смогу поступить в медицинскую школу? Чем тогда я займусь? Кем буду? — И снова я начала безумствовать.
— Ты все еще будешь собой. И поверь мне, ты всегда будешь примечательной. Расслабься.
— Не могу! — Я утыкаюсь лицом ему в грудь. — Было такое, чтобы ты что-нибудь провалил?
— Нет, но я ж замечательный, помнишь? — Он сжимает меня рукой, дав понять, что дразнит. — Пару раз получал тройки. Однажды двойку. Распределение Гаусса кого угодно доканает. — Он набрал ложку подтаявшего мороженого и сунул в рот. — Какие-нибудь еще оценки за экзамены узнала?
Я качаю головой в ответ.
— Какие предчувствия?
— До сегодняшнего дня я немного переживала. Теперь же? — Рукой я обхватываю его за плечи, желая быть ближе, желая впитать то ощущение безопасности, которое он мне дает, хоть и временно. — Я чувствую себя ужасно. Отвратительно. Если я так плохо справилась с предметом, который дается мне лучше всего, тогда точно провалила английский.
— Ну… — Еще одна ложка мороженого скрывается у него во рту. — К этим экзаменам ты готовилась как-то иначе, чем к прошлым? Ты учила?
— Разумеется, учила, — рявкаю я.
— Полегче. — Я слышу, как он тяжело глотает. — Ты…отвлекалась?
— Да, — шепчу я, прикрыв глаза.
Возникает долгая пауза, прежде чем он спрашивает:
— На что?
«На тебя». Не могу этого произнести. Эштон не виноват, что мои гормоны и сердце сеют хаос в голове.
— Много на что.
Непроизвольно моя ладонь сползает на его грудь и опускается на то место, где у него набита татуировка. Где остался шрам.
Мышцы Эштона под моей щекой невольно напрягаются.
— Я же сказал тебе, что хочу, чтобы ты забыла об этом.
Продолжительное время я не слышу ничего, кроме его сердцебиения, пока пальцами вожу, а потом и массирую это место на его груди, запоминая изгибы рубца. И этого хватает, чтобы убаюкать меня до состояния полудремы.
— Отец Даны — важный клиент моего отца. Раз счастлива она, счастлив и ее отец. — При звуке ее имени моя ладонь на мгновение замирает, а у меня возникает чувство вины. Но я заставляю ее двигаться, успокаивая дыхание. — Раз счастлив ее отец, счастлив и этот. А раз он счастлив… — Эштон говорит это так, будто в его словах есть совершенно понятный смысл. Но все, что они говорят мне: этот человек, его отец, жестоко обращался с ним в детстве и до сих контролирует его, как уже взрослого человека.
Медленно шевеля рукой, я шепчу:
— Значит, ты все еще с ней…но не по собственному выбору.
— Пока дело касается отношений по договоренности, она идеальна. Милая и симпатичная. И живет далеко. — Он беспомощен. Я слышу это в его голосе. Он беспомощен и просто молча соглашается.
— Она знает об этом соглашении?
С его губ срывается короткий, саркастичный смешок.
— Она считает, что мы поженимся. И если… — Он захлопывает рот. Но, по-моему, я понимаю, в каком направлении движутся его мысли. Если его отец захочет, чтобы Эштон на ней женился… Дрожь пробегает от шеи вниз по спине, по бокам, к горлу, сковывая меня ледяным ужасом. Господи, что же у него есть против Эштона?
Непроизвольно я прижимаюсь к нему еще плотнее. Поворачиваю голову так, чтобы сочувственно поцеловать его грудь. Или это, скорее, поцелуй от облегчения? От облегчения, потому что я не рушу счастливый дом, ведь все это притворство?
— Ты не можешь от него избавиться?
— Когда-нибудь. Могут пройти месяцы, а могут и годы. Не узнаю, пока не узнаю. Хотя я неплохо справлялся. — Он замолкает. — А потом самая красивая в мире девушка двинула мне в челюсть.
У меня вырывается короткий смешок.
— Ты это заслужил, Похититель «Джелло».
Его смех вибрацией проходит по моему телу.
— Никогда раньше полностью одетая девушка так передо мной не дрожала, Айриш.
— Замолкни и отдай мороженое. — Я приподнимаюсь и тянусь за ложкой, но из-за его длинных рук не в состоянии достать до нее.
— Думаю, за один вечер ты себе достаточно ущерба нанесла.
— Не тебе судить. И вообще, почему это ты здесь, а не на тренировке?