Я не знаю, как ответить на все это, так что просто молчу, смотрю в никуда, а на мои плечи тяжело опускаются смятение и сомнения.
— У жизни есть забавная особенность создавать свои собственные испытания. Она подкидывает такие неожиданности, которые заставляют совершать, обдумывать и испытывать вещи, которые прямо противоречат спланированному тобой и не позволяют действовать в рамках черного и белого. — Он по-отцовски хлопает меня по колену. — Хочу, чтобы ты знала, можешь звонить мне в любое время, когда только захочешь поговорить, Ливи. В любое время. Неважно, насколько ничтожным и глупым тебе это кажется. Если хочешь поговорить об учебе или парнях. Пожаловаться на сестру. — На этих словах он криво улыбнулся. — По любому поводу. И я надеюсь, что ты будешь мне звонить. Постоянно. Когда готова поговорить. Сейчас, как я понимаю, ты горишь желанием вылить свой кофе мне на голову.
Он встает, сильно потягивается и добавляет:
— Все наши разговоры останутся в тайне.
— Вы имеете в виду, что больше не будете подключать мою сестру к своей грязной работенке?
Потерев подбородок, он улыбается и бормочет:
— Каким только хорошим маленьким миньоном она стала.
— Полагаю, Вы считаете всю эту конфиденциальность между доктором и пациентом необязательной?
Он смотрит на меня сверху вниз и выгибает бровь.
— Ты же никогда не была моим пациентом, разве нет?
— А теперь я — пациент?
Он улыбается и протягивает мне руку, чтобы помочь подняться.
— Не будем важничать. Звони, когда появится желание поговорить.
— Я не смогу заплатить.
— Ливи, я не жду от тебя ни цента.
И словно запоздалая мысль пришла на ум, он вскользь добавляет:
— Всего лишь твоего первенца.
Обычно в ответ на такую шутку я бы, по крайней мере, закатила глаза. Но не сейчас. У меня нет настроения шутить. Ноша, которую я таскала на плечах все три месяца и раздумывала при этом, что обо мне выяснит доктор Штейнер, спала всего лишь двадцать минут назад. А теперь она навалилась обратно и искалечила меня своим весом.
Я уверена, что он ошибается.
Но что, если он прав?
Глава 6.
«Если» против «Когда».
Почти двухчасовая поездка из кампуса Принстона в Детский Госпиталь на Манхэттене дала мне предостаточно времени, чтобы переварить неожиданный визит доктора Штейнера и его возмутительный диагноз. К тому времени, как я пришла в регистратуру и записалась на свой первый сеанс работы добровольцем, я разволновалась еще больше, чем раньше. Помимо прочего я убедила себя, что он, возможно, теряет свою волшебную хватку выдающегося психиатра. Либо это, либо он сошел с ума, но никто этого пока не понял. А может, и то, и другое.
— Ты прежде работала в больнице с детьми, Ливи? — спрашивает сестра Гейл. Покачивая бедрами, она идет по длинному коридору, а я следую за ней.
— Нет, — с улыбкой отвечаю я.
Однако я провела в больницах достаточно времени, чтобы пикающие звуки машин и ударяющие в нос запахи лекарств и хлорки мгновенно вернули меня на семь лет назад. К дням вымученных улыбок и Кейси с пустым взглядом, бинтами и рассованными повсюду трубками.
— Что ж, слышала, твои рекомендации чуть ли не светятся в темноте, — шутит она, когда мы поворачиваем за угол и следуем по знакам в игровую комнату. Моя быстрая экскурсия по больнице подходит к концу. — Ты — натуральный магнит для детей.
Я закатываю глаза, не успев себя одернуть. Это происходит не из-за медсестры…из-за Штейнера. Еще в июне, когда я упомянула при нем, что подала документы на позицию волонтера в эту больницу, но ответа не получила, он, будто случайно, упомянул, что у него здесь работает парочка друзей. На следующей неделе мне позвонили для короткого собеседования, и вскоре за телефонным звонком последовало официальное предложение места волонтера в программе «Жизнь ребенка». Днем по субботам я должна была играть с маленькими пациентами. Я ухватилась за эту возможность. Естественно, я видела, что к этому приложил руку доктор Штейнер, но просто стала ему еще больше благодарна за это. Я знала, при поступлении в медицинскую школу указание на работу волонтером покажет, что я много лет хотела стать педиатром. В то время мне казалось, что так он помогает мне достигнуть моих целей. Какая ирония, учитывая, что он, по сути, считает меня запрограммированным дроном, которого здесь в принципе быть не должно.
Но я отталкиваю прочь эти мысли, потому что знаю, чего хочу, и знаю, что мое место здесь. Так что, я вежливо киваю сестре Гейл и говорю:
— Думаю, они для меня тоже как магниты.
Она останавливается у двери и оборачивается, грустно мне улыбаясь.
— Что ж, просто будь осторожна с привязанностями, слышишь, милая?
На этих словах мы входим в яркую, красочную игровую комнату, где уже находятся несколько детей и другие волонтеры. Как только я слышу заразительный смех, мои плечи мгновенно расслабляются. Для меня это, словно доза валиума, введенная в вену.
Я знаю, что никогда не была совсем нормальной. Ребенком я первая бежала к учителю, если кому-то был нужен пластырь, или вставала между спорящими, чтобы помочь им прийти к согласию. Подростком я с нетерпением ждала тех дней, когда буду работать волонтером в ИМКА1 , бассейне или библиотеке. По правде говоря, я бы работала всюду, где были бы эти крошечные человечки. Просто есть в маленьких детях что-то такое незамысловатое, но притягательное. Может быть, их заразительный смех или их скромные объятия. Может быть, их жестокая честность. Может быть, то, как они тянутся ко мне, когда напуганы или им больно. Я знаю только, что хочу им помочь. Всем им.
— Ливи, это Диана, — говорит сестра Гейл, представляя меня приземистой средних лет женщине с короткими, кудрявыми волосами и добрыми глазами. — Она — участник нашей программы «Жизнь ребенка» и сегодня наблюдает за комнатой.
Она подмигивает и проводит для меня пятиминутную экскурсию по яркой игровой комнате и объясняет свое назначение. Закончив, она показывает на двух сидящих бок о бок мальчиков. Они повернуты ко мне спиной и, скрестив ноги, играют с кучей конструктора LEGO. Размерами мальчики одинаковы, единственное, мальчик справа более худой. Также он совершенно лысый, а у мальчика слева короткие, каштановые волосы.
— Сегодня ты занимаешься с этими двумя. Эрик? Дерек? Это мисс Ливи.
Ко мне поворачиваются идентичные личики и осматривают меня.
— Близнецы! — восклицаю я с улыбкой. — Дайте угадаю…ты — Дерек. — Я показываю на мальчика слева, на голове у которого есть волосы.
Он широко улыбается, показывая отсутствующие передние зубы, и сразу же напоминает мне Мию, дочку Шторм.
— Я — Эрик.
Я театрально закатываю глаза.
— Никогда не запомню.
Откуда у родителей появляется необходимость назвать идентичных близнецов рифмующимися именами? Однако вслух я этого не произношу. Только улыбаюсь.
— Дерек лысый. Его легко запомнить, — пожав плечами, подтверждает Эрик. — Но скоро и я буду лысым. Тогда ты влипнешь.
— Эрик, — предупреждает Диана, выгнув бровь.
— Извините, мисс Диана. — С застенчивым выражением лица он переключает внимание на машинку, стоящую рядом с ним.
У меня сжимается грудь. Оба?
— Ты пришла с нами поиграть? — тихонько спрашивает Дерек.
— Ты не против? — киваю я.
Внезапно его маленькое личико озаряется улыбкой, и я вижу, что у него тоже нет двух передних зубов.
Переключив внимание на его брата, который в этот момент сталкивает вместе две машинки, я спрашиваю:
— А ты, Эрик? Не против?
Эрик смотрит на меня через плечо и, снова пожав плечами, говорит:
— Нет, конечно. Наверное.
Но я замечаю крошечную улыбку, когда он снова отворачивается, и не сомневаюсь, что бесенок из них двоих — это он.
— Хорошо. Сначала я обсужу кое-что с мисс Дианой, ладно?
Они кивают в унисон и возвращаются к игре в LEGO.
Не отводя от них взгляда, я делаю пару шагов назад и понижаю голос.
— Рак?
— Лейкемия.
— У обоих? Каковы вообще шансы, что такое возможно?
— Я знаю, — качает головой она и вздыхает.
— Насколько… — Я сглатываю. В горле встает комок, а я не уверена, как закончить. — Насколько все плохо?
Диана складывает руки на груди.
— Шансы у них отличные. Точнее… — Ее взгляд быстро метнулся к Дереку. — У них хорошие шансы, — поправляется она.
Погладив меня по руке, она говорит:
— Пока ты здесь, тебе многое предстоит увидеть, Ливи. Постарайся не принимать все близко к сердцу. Будет лучше, если ты сосредоточишься на том, что происходит здесь и сейчас, а остальное оставишь медицине и молитвам.
Когда я иду к мальчикам, мне приходится напомнить себе, что нужно перестать хмуриться. Я по-турецки сажусь напротив них и хлопаю в ладоши.
— Кто хочет показать мне, как строить один из этих крутых домов?
Вероятно, никто, потому что в этот момент прорывает плотину вопросов…Они задают их один за другим, чередуясь, словно часами это репетировали.
— Нам почти по шесть. Сколько лет тебе? — спрашивает Эрик.
— Восемнадцать.
— У тебя есть родители? — По сравнению с братом у Дерека такой тихий голос, что я едва его слышу.
Я просто улыбаюсь и киваю, не вдаваясь в подробности.
— Зачем ты сюда пришла?
— Научиться строить из LEGO, естественно.
— Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
— Врачом. Для таких деток, как вы.
— Хм. — Эрик возит вокруг свою машинку. — Думаю, я хочу стать оборотнем. Но…я пока не уверен. Ты веришь в оборотней?
— Хммм… — Я сжимаю губы, словно обдумываю его слова. — Только в дружелюбных.
— Хм. — Кажется, он раздумывает над ответом. — А может, я буду гонщиком. — Он преувеличенно пожимает плечами. — Не знаю еще.
— Значит, тебе повезло, что осталось еще много времени для принятия решения, да?
Я чувствую легкий тычок от своего подсознания, которое предупреждает, что нужно уходить от этой темы разговора.
К счастью, Дерек уже направился в другом направлении.
— У тебя есть бойфренд?
— Нет, пока нет. Но я над этим работаю.
Он сводит вместе свои отсутствующие бровки.
— Как можно работать над бойфрендом?
— Ну…
Я прикрываю рот ладонью, чтобы не разразиться смехом. Бросив быстрый взгляд налево, я вижу, что у Дианы, помогающей другому пациенту рисовать, крепко сжаты губы. Ей все прекрасно слышно, и она усиленно старается не рассмеяться.
— Я познакомилась с одним человеком, который мне нравится, и думаю, что тоже ему нравлюсь, — честно отвечаю я.
Дерек медленно кивает головкой, одними губами проговаривая:
— А.
Кажется, он готов задать следующий вопрос, но его прерывает брат.
— Ты когда-нибудь целовалась с мальчиком?
— Эээ… — На секунду я замираю, потому что не ожидала такого вопроса. — Я о таком не болтаю. И это хорошее правило, которое тебе следует запомнить, — говорю я, стараясь не покраснеть.
— О, я запомню. Папа говорит, что однажды мне захочется целоваться с девочками, но мне всего лишь пять лет, так что не хотеть сейчас — это нормально.
— Он прав, захочешь. Вы оба захотите. — Я смотрю на них по очереди и подмигиваю.
— Если только мы не умрем, — произнес Эрик как само собой разумеющееся.
Я притягиваю колени к груди и обнимаю. Почему-то эта поза приносит комфорт, когда внутри все внезапно напрягается. Я общалась с разными детьми и много чего слышала. Я даже несколько раз вела беседы о смерти и рае. Но в отличие от того праздного детского любопытства, от слов Эрика пробирает дрожь. Потому что это правда. Эти два маленьких мальчика, возможно, никогда не поцелуют девочку, не станут гонщиками, не узнают, что оборотней — дружелюбных или любых других — не существует. Они могут пропустить все то, что может предложить жизнь, потому что по какой-то жестокой причине дети не бессмертны.
— Ты, как мама, крепко сжимаешь губы, — говорит Эрик, скрепляя две детали конструктора. — Она всегда так делает, когда мы говорим о смерти.
Меня это не удивляет. Господи, каково должно быть этой бедной женщине, когда она наблюдает, как не одного, а обоих ее маленьких мальчиков накачивают химией, а она не знает, достаточно ли этого будет, и постоянно думает, что принесут следующие недели, месяцы или дни!
При одной мысли об этом в горле застревает болезненный комок. Но мне нельзя об этом задумываться, напоминаю я себе. Я здесь для того, чтобы они не думали об этом.
— Как насчет такого правила, — медленно начинаю я, сглотнув. — Во время нашего игрового времени мы не говорим о смерти. Только о том, чем вы будете заниматься, когда лечение закончится и вы отправитесь домой, ладно?
— Но что, если… — хмурится Эрик.
— Нет! — качаю я головой. — Никаких «если». Ясно? Как насчет того, чтобы не планировать умирать. Мы будем планировать жить. Идет?
Они смотрят друг на друга, а потом Эрик говорит:
— Я могу не планировать поцелуи с девочками?
Хмурое облако, нависшее в комнате, внезапно исчезает, и я разражаюсь смехом. По стольким причинам я смеюсь чуть ли не до слез.
— Можешь планировать что угодно, пока этот план включает в себя тебя, постаревшего и морщинистого. По рукам?
Их глаза сверкают, когда мальчики по очереди вкладывают свои ладошки в мою, словно мы заключаем тайное соглашение. То, в котором я, по-моему, нуждаюсь так же сильно, как и они.
Я помогаю близнецам построить из LEGO броненосец, авианосец и комнату пыток (это идея Эрика). Они болтают друг с другом, время от времени пререкаясь. Именно такого поведения я и ждала от двух братьев-близнецов. Все настолько нормально, что я едва не забыла, — эти мальчики находятся в больнице и больны раком. Едва не забыла. Но тревога никуда не делась, и, кажется, никакое количество смеха ее не разрушит.
Я удивляюсь, что четыре часа пролетели так быстро, когда заглядывает медсестра и говорит мальчикам, что пора прибраться и возвращаться в свою комнату.
— Ты вернешься? — спрашивает Эрик. В его расширившихся глазах застыл вопрос.
— Ну, я подумывала снова прийти в следующую субботу, если вы не против.
Он равнодушно пожимает плечами, но через мгновение я ловлю его косой взгляд и ухмылку.
— Тогда ладно, — встаю я, потрепав его волосы. — Увидимся в следующие выходные, Эрик. — Я поворачиваюсь к Дереку, который смотрит на меня с робкой улыбкой, и замечаю красноту вокруг его глаз и сутулую осанку. — Увидимся в следующие выходные, да, Дерек?
— Да, мисс Ливи.
Махнув Диане, я медленно выхожу в коридор, где стоит женщина с убранными в неаккуратный хвостик русыми волосами.
— Здравствуй, — произносит она. — Я — Конни, их мама. — Взгляд ее глаз, под которыми лежат тени из-за недостатка сна, метнулся к мальчикам, спорящим по поводу того, в какую коробку положить детальку от конструктора. — Я наблюдала за вами. Я… — Она откашливается. — Не думаю, что на протяжении многих недель видела их такими улыбчивыми. Спасибо.
— Меня зовут Ливи, — протягиваю руку я.
У нее грубая и сильная ладонь. Я замечаю, что на женщине надета униформа официантки, и у меня появляется мысль, что она только что с работы. Представляю, как много ей сейчас приходится работать, чтобы оплатить все медицинские счета. Вероятно, поэтому ее кожа выглядит такой сухой и самое большое, что она может мне предложить, — грустная, изнуренная улыбка. От этой мысли у меня заболело сердце, но я отталкиваю ее прочь.
— Ваши маленькие мужчины такие красивые.
Я вижу уже упомянутые сжатые губы, когда она снова смотрит на них через стекло, по всей видимости, погрузившись в мысли.
— Для меня они все еще малыши, — шепчет она, и я наблюдаю, как она моргает, пытаясь убрать внезапно появившийся блеск в глазах. — Прошу прощения. — Она входит в комнату, сменив напряженное выражение лица на полную надежды и счастья широкую улыбку.
— Итак? — слышу я вопрос сестры Гейл, стоящей позади меня. — Как прошел первый день?