- Ага. Вот сейчас кончу джакузи принимать и пойду. – Огрызнулся он. – Дай пройти.
- Да я даю. Проходи, - кротко отозвался Ясинский, не пошевелившись.
Макар повесил сумку через плечо и попытался обогнуть Ясинского, чтобы оказаться прижатым к дверце кабинки.
- Пусти, придурок! – взбеленился Макар и захлебнулся, потому что его рот основательно и очень агрессивно был накрыт ртом Ясинского. Две секунды, три, пять… Макар пришел в себя, вырвался и сбежал, воспользовавшись его увлеченностью.
Пока Макар добежал до кафе, он успокоился и даже нашел в себе силы улыбаться.
- Макар, у тебя все в порядке? – спросила его Наталья Владимировна, подозрительно оглядывая его.
- Да все в порядке! – вскинулся Макар.
- Волнуешься? – сочувственно произнесла она. – Страшный экзамен?
Макар неопределенно пожал плечами и покивал головой. Он жалобно посмотрел на нее, и она заулыбалась в ответ.
- Все у тебя получится, - сказала Наталья Владимировна, похлопав его по плечу.
- Спасибо! – смущенно улыбнулся Макар и сбежал работать.
Когда смена закончилась, Макар задумчиво снимал фирменные фартук и рубашку. Его мысли настойчиво возвращались к происшествиям дня сегодняшнего. Его уши медленно, но верно разгорались. Разозлившись на себя, он швырнул фартук с рубашкой в корзину, натянул свою майку и понесся домой.
========== Часть 7 ==========
Вечер был уютным; жара отступила, небо было ясным, темно-синим и ласковым. Под стать ему был и гул улицы, в который вслушивался Макар, подходя к дому. Можно было, наверное, еще прогуляться, но к сожалению, экзамен был неотвратим. И от него зависело не то, чтобы очень много, но иметь дополнительный заработок всегда приятно. Поэтому нужно было идти домой и продолжать готовиться, но именно это было на данный момент крайне трудным: Макар не хотел возвращаться домой. Он вертел головой по сторонам, пытаясь найти причину, отмазку, если быть более точным, чтобы задержаться на улице еще немного; увы, она не находилась. Макар засунул руку в карман своих стареньких джинсов и до боли сжал в кулаке связку ключей, словно в этом ощущении он мог найти что-то похожее на искупление. Он угрюмо смотрел на неприметную дверь, через которую возвращался домой, и собирался с духом. Если еще и Глеб будет дома…
Дверь тихо закрылась за ним, но Макар все равно вздрогнул и обернулся, словно чтобы убедиться, что она отсекла его от беспечности прошлой жизни. Он угрюмо осмотрел холл и, опустив голову, побрел наверх. Одна надежда: дома будет он один.
Перед входной дверью в квартиру Макар долго колебался. Ему очень не нравилось ощущение, похожее на угрызения совести, которое заново придавило его по прошествии сумасшедшего утра и хлопотливого дня. Пока он был занят в кафе, времени на размышления да на самоедство особо не было, но потом, когда пришла пора домой топать, он снова пережил это дурацкое утро и этот дурацкий междусобойчик, что возродило дурацкое ощущение неловкости, даже стыда. В квартире он был один, установил Макар, прислушавшись, и с облегчением сбросил кеды и пошлепал на кухню, чтобы перекусить и зашиться в комнате. Хорошо было бы, чтобы Глеб подольше задержался на работе.
Макар пытался оправдать себя. Ну дурак Ясинский, ну хотел его всякими и всевозможными способами достать. Не получилось по-людски, решил по-друговски, чисто для того, чтобы самоутвердиться и его унизить. Думал, наверное, что это Макара заденет, унизит, что ли. Можно подумать! Макар хмыкнул и даже жевать перестал. На его лицо наползла злорадная усмешка: уж чего-чего, а иллюзий на свой счет он не питал. И с девчонками путался, целыми двумя, но с парнями ему понравилось куда больше. Это хорошо, что в его школе был чокнутый парень, и куда лучше было, что он умел молчать. Только пялится в потолок своими водянистыми глазами, обведенными черным карандашом, как у панды, и делает вид, что для него ничего, кроме музыки в наушниках, не существует. Жил Юрка большей частью один, и Макар к нему захаживал редко, но с удовольствием. И все было быстро, прагматично и энергично. Но чтобы еще и Ясинский «по этой же стороне улицы» променады устраивал? Вот тот же Глеб – сразу особо не скажешь, скорей подумаешь, что он вообще асексуальный, но в целом вопросов особых не возникает, потому что похож. Но в случае с Ясинским – ничто ведь не предвещало. Макар сделал себе чай и понесся наверх, чтобы не столкнуться с Глебом, буде тот скоро придет. Почему ему не хотелось Глеба видеть, он не мог объяснить даже под страхом смертной казни, но одна мысль о встрече вызывала странное сосущее чувство где-то внутри, и уши тут же начинали алеть. Думать о Ясинском и злорадно скалиться было куда приятней. Мысль, которую вымучил в себе Макар, оказалась до безобразия приятной: а что если Стасинька не потому до несчастного Макара доколебывался, что почему-то невзлюбил, а потому, что невзлюбил самого себя за то, что Макарушка ему нравится?
Поставив кружку на прикроватный столик, Макар высунул нос в коридор, прислушался и по-змеиному проскользнул в ванную. Став перед раковиной, он уставился в зеркало, пытаясь повнимательней рассмотреть себя. Глебу нравился его нос, как коту нравится кусок газеты на нитке: он не мог пройти мимо без того, чтобы по ему не щелкнуть. И чмокал тоже энергично. А нос прохиндейский – вздернутый, острый, да еще кожа на нем облупилась. Загореть не получилось, кожа-то белая, а обгореть – на два счета. И подбородок острый. Губы шелушатся тоже. А глаза настороженые, как будто он что тот бродячий кот жрет кусок рыбины перед крыльцом и прислушивается: не собирается ли его кто пнуть. И если вот так брать и смотреть, то мысль о том, что Ясинский к нему воспылал любовью неземной, любовью страстной, как минимум глупа. Ну тогда остается неразрешенным вопрос: чего он на него в туалете набросился. И при этой мысли, а еще при других мыслях, которые Макар усердно от себя гнал весь день, его уши снова зажглись. Он недовольно поджал губы, отошел от зеркала и постоял так в ванной. Вроде как у них с Глебом ничего серьезного. Макар честно живет у него за уборку и разные заботы типа закупок. Глеб честно его терпит за эту самую уборку и завтраки, например. И что холодильник не пустой, как в материнском доме («отчим домом», что более традиционно, его язык не поворачивался называть, отца не наблюдалось аж со второго года его, Макарушкиной жизни), тоже ведь дело Макаровых рук. Так что он честно рассчитывается за проживание. Ну а что там в воскресенье было – ну живут все равно вместе, чего бы друг другу не помочь? Только очевидно было, что Глеб принял это совсем не так, как Макар, изменив свое отношение, потеплев и начав проявлять мелкие знаки внимания. И самым дурацким во всей этой истории было то, что Макару нравилось. И в принципе, можно серьезно задуматься о том, чтобы эти их типа отношения как-то усугубить, серьезно к ним начать относиться.
Макар снова опасливо высунул нос в коридор, прислушался и совершил марш-бросок к своей комнате. Там, обложившись конспектами, создав видимость интенсивного интеллектуального труда, чтобы в случае стука в дверь можно было схватиться за что угодно и сделать вид, что он прямо до смерти занят, Макар продолжил невеселый анализ того, из чего была та каша, которую он заново переваривал в себе. За этим неблагодарным делом и застал его Глеб.
Он коротко стукнул в дверь и открыл ее. Макар сидел на кровати, скрестив ноги по-турецки, угрюмо пялясь в книгу учебникового типа.
- Добрый вечер, - тепло поприветствовал его Глеб, подходя. Макар хмуро зыркнул на него исподлобья. – Мне уже страшно, - шутливо попятился он и опустился на кровать.
- Добрый вечер, - буркнул в ответ Макар. Глеб потянулся, очевидно чтобы чмокнуть его куда-нибудь, но Макар отпрянул и возмущенно заворчал: - Ну вот что ты лезешь? И слюнявишь, как будто девчонку! Что я тебе, игрушка?!
- Ни в коем разе, - усмехнулся Глеб, с интересом заглядывая в его записи. – Не хочешь составить мне компанию за чаем?
Макар осторожно принюхался.
- Ты пил! – возмутился он и негодующе уставился на него.
- Немного, и во имя благих начинаний, - повинно опустил голову Глеб и осторожно коснулся носа Макара пальцем. – Работа у нас такая, с вечеринки на презентацию, а оттуда на деловой ужин. – Так как насчет чая?
Макар вскинулся и посмотрел на кружку, которая сиротливо стояла у кровати.
- Вот же блин! – буркнул он, вспомнив, что собирался выпить чай. – Ладно, иди делай, я сейчас.
Глеб смиренно кивнул головой и все-таки дотянулся до его щеки. Коротко и скупо поцеловав Макара, он встал и отправился на кухню. Макар рефлекторно отдернулся, но без былого азарта, больше по привычке, хотя и не преминул пробормотать что-то невразумительное. Глеб помедлил у двери и покосился на него; встретив настороженный и изучающий взгляд Макара, он недоуменно приподнял брови. Макар в ответ сдвинул свои к переносице и встал.
- Ну ты еще здесь, - недовольно произнес он. – Давай, давай, иди, работай на пользу обществу.
Глеб усмехнулся и склонил голову, аккуратно прикрывая за собой дверь.
Макар опустился на кровать и ссутулился, с облегчением рассматривая ковер у кровати. В голове билась одна-единственная мысль: «Пронесло». Что пронесло, и почему он испытывал облегчение, Макар предпочитал не думать.
Глеб стоял у окна и рассматривал улицу. За этим неблагодарным делом и застал его Макар.
- И чего туда пялиться? – со скептическим видом поинтересовался он, став рядом с Глебом и посмотрев пару секунд на улицу. Глеб перевел взгляд на него и усмехнулся. Притянув к себе и прижав, спрятав лицо у его шеи, задержав секунду в своих объятьях и легко коснувшись плеча губами, он сказал:
- Вы совсем не романтик, господин Самсонов, - усмехнулся он, отстраняясь.
- Ой беда-беда, - огрызнулся он. – Ну какая это романтика – пялиться на улицу? Да еще на эту улицу. – Макар поморщился. – Ты же посмотри: она обычная, совсем обычная! Дома одинаковые, деревья одинаковые, люди – и те на девяносто процентов одинаковые. Другое дело что-то такое, нестандартное, - Макар развел руками. – Ну такое, что выражает твою индивидуальность. Понимаешь?
- Панки, рокеры, эмо? – невинно предположил Глеб, опускаясь на подоконник и опуская руки Макару на бедра.
- Я тебя умоляю, - поморщился Макар, охотно приближаясь к нему и снисходительно глядя на Глеба сверху вниз. – Они же существуют строго в канонах. Вот выбрали канон, и все. Шаг вправо, шаг влево – расстрел. Скука!
- И тебе никогда не хотелось быть панком или рокером или эмо? – поинтересовался Глеб, осторожно поглаживая его поясницу, спускаясь ниже и снова возвращая руки на талию.
- Еще чего, - презрительно фыркнул Макар. – У меня, во-первых, не было времени, во-вторых, денег, и в-третьих, была своя голова на плечах. И я как-то мог сам выбрать, что я хотел делать и что не хотел, а не бегать с каждым чихом к вожакам.
Глеб усмехнулся и осторожно коснулся губами его шеи. Макар был максималистом, насколько может быть максималистом девятнадцатилетний парень, не беспокоящийся о завтрашнем дне. Пытаться объяснить ему, что человек в любом случае делает выбор, и не всегда свободный, между рамками, в которых ему предстоит существовать, Глеб не собирался. У него было непривычно-игривое настроение, и он с куда большим удовольствием обменивался с Макаром общими репликами, а взамен получал замечательную возможность ощущать чужое тело под ладонями.
- А они же тебя судят по своим тараканам, и фик ты знаешь, правильно ли то, что они говорят, или нет. Они могут теми еще мудаками быть, если честно, - вдруг буркнул Макар, отстраняясь. – Вот так нормальные, нормальные, а потом опа – и выкидывают что-то такое непонятное.
Глеб пристально смотрел на него, изучая неожиданно потускневшее выражение лица только что такого самодовольного Макара. Очевидно, проблем у него куда больше, чем он хочет показать. Это, наверное, и не удивительно: Макар был откровенно конфликтным типом, и едва ли подростки – наиболее консервативная часть общества с более чем жесткими кодексами поведения – это так просто спускали ему с рук. Понимающе кивнув, Глеб встал и обнял его.
- Не без этого, - механически отозвался он, подумав, что последняя фраза Макара очень хорошо подходит и к нему. Тополев вел себя более чем прилично, Глеб при всем своем старании даже взглядов подозрительных приметить не мог. Глеб взъерошил волосы Макара, находя в этом какое-то странное, фривольное удовольствие. Макар предсказуемо отдернул голову. – А ты, однако, быстро обрастаешь, - заметил он.
- В смысле? – мгновенно ощетинился Макар.
- Ты буквально пару недель назад щеголял такой облагороженной шевелюрой, - ласково усмехнулся Глеб, рассматривая воронье гнездо на его голове, - а теперь снова очень эксцентричная прическа.
- Да какая это прическа, - отмахнулся Макар. – Так, растут, как им растется. Хотя надо подстричься, - задумчиво признался он, потеребив волосы на темени.
- Тебе дать телефон моего парикмахера? Он занесет это на мой счет, - легко предложил Глеб, устраиваясь за столом и продолжая наблюдать за Макаром.
Макар подошел к кухонному столику и включил чайник.
- Ха, тебе дать телефон МОЕГО парикмахера? – тут же вздернул он нос.
- Даже так? – развеселился Глеб.
- Ага. Он рядом с теть Наташиным кафе. У них вроде бухгалтерша одна, и теть Наташа дала ему денег, чтобы он свою парикмахерскую открыл, - тут же начал рассказывать Макар. Глебу показалось, что он весь тут же ободрился, оживился, воспрянул духом и даже расправил плечи. – Он классный, суперский, на меня прошлый раз один раз посмотрел, и раз-раз – и прическа готова. Даже тетя Наташа тут же сказала, что классно получилось. А она суровая тетка.
- Да что ты говоришь?
- Ага. Ты бы послушал, как она всех у нас гоняет. Классная тетка.
Макар залил заварку и перенес чайник на стол.
- Тебе твоя работа не мешает учиться? – внезапно поинтересовался Глеб, наблюдая за тем, как Макар разливает чай, усаживается и привычно подбирает ногу.
- Ну вот завтра и посмотрим, - беспечно отозвался Макар, присматриваясь к пирожным, которые Глеб принес домой. – Но вообще нет. Нормально. Да я всегда так жил, так что не переживай. – Макар вскинул голову и посмотрел на него невинными глазами. – И в школе, и потом. Так что нормально. – И он опустил голову, откровенно давая понять, что его не интересует ничего, кроме пирожных.
Глеб усмехнулся и взял чашку.
Макар сбежал учить экзамен, Глеб пошел в гостиную. Он принес с собой бокал вина, из которого периодически пригубливал, лениво листая каналы. Время было позднее, и взглянув на часы, он решил отправиться спать. Глеб подумал, что ему странным образом не хватало общества; он с удовольствием потрепался бы еще немного с Макаром, или просто посидел бы рядом на диване, ощущая его всем телом, наслаждаясь возможностью перебрасываться ленивыми репликами, да просто угукать в ответ на его комментарии. Он уже имел возможность убедиться, что Макар чуть ли не физиологически не способен утаивать в себе свои мысли. И даже по тому, как торчат вихры на его макушке, можно определить, в каком настроении находится их обладатель. Глеб с гурманским удовольствием вспоминал, как брови Макара то съезжались к переносице, то взлетали почти до линии волос, то самодовольно расслаблялись над довольно прищуренными глазами. Нос Макара тоже был отменным индикатором настроения; Глебу даже подумалось, что в самый его кончик встроен маячок, и на волну этого маячка он теперь настроен. И губы – небольшие, красноречивые губы, которые очень легко поджимались, растягивались в улыбке или приоткрывались в задумчивости. С ним было просто, совершенно не нужно было придумывать очередную тему для разговора или для молчания – Макар с легкостью заполнял паузы и выпытывал то, что его интересовало, с легкостью выбалтывая все, чем считал нужным поделиться, а этого было много.
Глеб смирился со скудным выбором телепродукции, несмотря на обилие каналов, остановился на какой-то научно-популярной передаче и лениво следил за происходившим на экране, делая мелкие глотки вина и периодически возвращаясь к Макару и к тому, что изменилось за то время, которое он жил в квартире Глеба. Изменилось немного. Но изменились существенные вещи. Макар обладал удивительным энтузиазмом во всем, что касалось ее обустройства, притаскивая цветы, которые размещались в квартире соответственно инструкциям, и ревностно следя за тем, чтобы они хорошо себя чувствовали. Со стен исчезали фотографии, и на их месте появлялось что-то попроще и поуместней. Журналы, с которыми Глеб не мог решиться расстаться, перечитывались – Глеб убеждался в этом, то находя их в других комнатах, то обнаруживая небольшие закладки, которыми пользовался Денис, но не видя журналов, в которые они были вложены. Он хотел разозлиться и оказывался неспособным. Потому что Макар прилетал к нему с сияющим видом, потрясая тем самым журналом, бесцеремонно плюхался рядом и совал под нос страницу с фотографией, и совершенно иной фотографией, не той, которую бы выбрали они. Макар сунул ему под нос фотографию, ткнул пальцем в пару предложений и потребовал денег на «занавески». Через пару дней они висели в гостиной, Глеб держал в руке чек и сдачу, которую Макар по своей замечательной привычке вернул не полностью («Это мне копытные, что я, даром, что ли, по магазинам ноги бил?!»), пытался рассердиться и не мог: Макар стоял вроде рядом, но заглядывая в лицо встревоженно-заискивающими глазами и пытаясь определить по скудным признакам, нравится ли Глебу. Считать информацию с его лица было не так просто, Глеб был слишком давно приучен держать хорошую мину при любой игре, и счастливо блестевшие глаза Макара тускнели, а уголки губ медленно обвисали. Глеб улыбался, одобрительно отзывался о его энтузиазме, получал в ответ вспыхивавшие радостным блеском глаза и считал, что счастье ребенка достойно любой жертвы.