Макар терпеливо листал журналы, время от времени поглядывая на клиентку, которой все чего-то хотелось попричудливей. Как будто с ее тремя волосинками может получиться что-то приличное, угрюмо подумал он. Наконец тетка удовлетворилась результатом и принялась рассчитываться. Макар вылетел из диванчика, как из катапульты, и направился к Илье. А тот, совершенно не обращая внимания на Макара, красноречиво топтавшегося поблизости, знай грузил эту бабищу советами. Скорее бы она уже вспомнила, что у нее муж не кормлен, дети не проверены, раздраженно подумал Макар, гневно переминаясь с ноги на ногу за ее спиной и сверля ее широченную спину под массивной шеей гневным взглядом. Илья, гад, время от времени переводил на Макара злорадные глаза, убеждался, что этот заморыш еще там и еще не у дел, принимался грузить тетку с удвоенной силой. А она не дура потрепаться была. Но наконец, вспомнив, что у нее еще и семейный долг есть (про супружеский ей забыли и не напоминают лет этак пятнадцать с учетом таких габаритов, злорадно подумал Макар), дама откланялась. Макар тут же подпрыгнул к Илье, а тот неторопливо пересчитал деньги, аккуратно сложил в кассу и тщательно закрыл ее. И только проведя рукой по волосам, поизучав улицу в окне, зевнув и потянувшись, он удостоил Макара обреченным взглядом.
- Ты можешь что-нибудь с моими патлами сделать? – возмущенно выпалил Макар.
Илья начал пристально изучать его волосы с умным видом.
- Сбрить нахрен? – наконец предложил он.
- Но-но-но! – угрожающе произнес Макар. – Я те дам сбрить! Я тебе тогда сиденья медом намажу!
- Сам же драить будешь, - сурово сказал Илья, подходя к нему, и бесцеремонно ухватился за волосы. – Тебе для каких целей?
- В смысле для каких целей? – Макар умудрился выкрутиться из захвата и гневно посмотреть на него.
- Для выглядеть привлекательно или выглядеть цивилизованно?
- А разве одно другое исключает? –нахмурился Макар. Илья с огромным удовольствием посмотрел на него высокомерно.
- Ты такой ребенок, Самсонов, - снисходительно бросил он и подтолкнул его к креслу. Макар закипел и явно порывался сказать что-то обидное, но помалкивал, потому что ему нужен был результат от Ильи, и результат должен быть хорошим. – Для кого тебе надо выглядеть привлекательно, хоть скажи?
- Ну… – Макар посмотрел на него в зеркало, и его лицо красноречиво закаменело. Глаза враз стали холодными и колючими, и губы решительно поджались. - А что тебе?
Илья щелкнул его по носу.
- Не боись, мелкий, колись давай, добрый дядя Илья все поймет, - добродушно подбодрил он Макара. Тот поколебался, осмотрел Илью еще раз в зеркале, повернулся, пристально поглядел в глаза и нехотя признался:
- Ну парень. Одногруппник. Щеголь, каких мало. Мы как бы сегодня встречаемся. И блин, он весь ухоженный, как не знаю что, и я весь такой воробей драный.
Илья усмехнулся.
- Ты действительно ребенок, Самсонов, - признал он наконец, разворачивая Макара к зеркалу. – Под прической можно скрыться первые пару раз. Ну три. А дальше или ты продолжаешь его интересовать, или нет. Ладно, попробуем изобразить что-то щегольское, что и в беспорядке будет неплохо смотреться.
У Макара красноречиво вспыхнули уши. Он с надеждой покосился наверх, где Илья примеривался к его патлам. Он мужественно молчал ровно три минуты.
- А тебя это совсем не волнует? – наконец спросил Макар.
- Что? – рассеянно отозвался Илья.
- Ну это. Ну ты понял, - буркнул он, неотвратимо краснея.
- Нет, скажи, - злорадно отозвался Илья, поглядев на него в зеркало прищуренными глазами. Макар угрюмо сдвинул брови и отвел глаза. – Урок тебе, мелкий. Не суйся со свечой в чужие спальни, а то в твою с прожектором заглянут.
Макар присмирел и молча отсидел до конца экзекуции.
Илья снял пеньюар и начал убирать инструменты. Макар встал и посмотрел на себя в зеркале изучающим и критическим взглядом. Он сам не мог определиться, понравился ли бы он себе, если бы он был не он и клеил бы себя со стороны. Можно вежливо сказать, что у него экзотичная внешность, например, или яркая и харизматичная натура. Ну привлекательный он. Хотя с другой стороны, привлекает же он людей – вон Ясинский как привлекся, как будто одурманенный. Макар усмехнулся и покачал головой. Он повернулся к Илье.
- Спасибо, - дружелюбно сказал Макар и кротко улыбнулся.
Илья прищурился.
- Не обольщайся, крысеныш, на меня твои чары не подействуют. Я пубертатный период давно перерос, чтобы на малейший призыв похотью реагировать, - добродушно отозвался он.
Макар дернул плечами, подумав, что это можно было бы расценить как оскорбление. Но как он ни старался, он не мог найти в себе ничего, похожего на эту эмоцию. Растерянность была, даже недоумение – с чего бы Илье решить, что Макар с ним заигрывает? И неловкость, неизвестно откуда всплывшая и добавившаяся к и так богатому букету непривычных эмоций, которые Макар сам не мог бы и назвать. Но ни оскорбления, ни обиды в нем найти было невозможно. На Илью было решительно невозможно обижаться, более того, в его присутствии Макар странным образом успокаивался и расслаблялся, радуясь возможности и отпустить сальную шуточку, и задать серьезный вопрос, на который не всегда получал прямой ответ. Он осторожно посмотрел на Илью в зеркало: тот увлеченно щелкал ножницами, не особо обращая внимания на растрепанные чувства, в которые парой фраз вверг Макара.
А Илья подумал, стоит ли его предупредить о том, чтобы он не заигрался в свою жизнерадостность и хотя бы раз в сутки обращал внимание и на других. Но звучать брюзгливым старым дедом в теплый сентябрьский вечер не хотелось, и он промолчал. Макар медлил, словно что-то хотел спросить, но в ответ на поощряющий взгляд Ильи лишь покачал головой и пожал плечами, скупо улыбнувшись и глядя при этом сосредоточенными глазами на стену рядом с Ильей.
- Ладно, я ушел, меня нет, - задумчиво сказал он и оглянулся в поисках сумки. Подхватив ее, Макар перекинул ремень через плечо, поправил сумку на бедре и преданно посмотрел на Илью. – Спасибо, до завтра.
Илья, уходивший в подсобку, не обернулся и помахал рукой.
Макар неспешно шел по улице к ближайшей остановке и рассеянно глядел на небо, на деревья, дома, время от времени на людей, и настроение у него было странно умиротворенным. В автобусе ему досталось свободное место, что было воспринято Макаром как просто приятный довесок к приятному во всех отношениях дню. Автобус остановился, Макар вышел и пошел легким прогулочным шагом к знакомому уже подъезду. И только у самой двери, занеся руку над кнопкой домофона, он вспомнил про сверток с майкой, который лежал на дне сумки. «Бли-ин», - протянул он, недовольный собой. «Ай, фигня, - махнул рукой Макар, - успеется, наношусь еще». И он решительно вдавил кнопку. Дверь открылась почти сразу; Макар толкнул ее и побрел к лифту.
Дверь в квартиру была приоткрыта, Стас поджидал Макара в глубине прихожей, заманчиво отсвечивая обнаженным торсом. Он стоял, набычившись, глубоко засунув в карманы руки, сжатые в кулаки. Макар неторопливо снял сумку, неспешно стянул кеды и крадучись направился к нему. Стас молча ждал, пока Макар приблизится к нему, и не произносил ни слова, не двигался, только глубоко дышал и пристально следил за ним горящими глазами. Макар неторопливо снял майку и замер в полуметре от него. Стас облизал губы и сглотнул. Это было здорово, это было вожделенно, это было возбуждающе, и Макар неторопливо принялся за ремень. На Стаса бесхитростная, в общем-то, процедура расстегивания ремня явно произвела сильное впечатление, он поднял плечи в защитном жесте и напрягся, следя за Макаром горящими глазами, в самой глубине которых посверкивала беспомощность. Макар подался вперед, и одновременно с ним сделал шаг вперед Стас, неуверенно вытягивая руки из карманов. Макар оказался проворней, агрессивно набрасываясь на Ясинского и прижимая его к стене, чтобы через секунду самому оказаться прижатым. Он издал довольный звук, не дотягивавший до стона, застрявший где-то на уровне ключиц и вибрацией отозвавшийся по всей груди, и на эту вибрацию Стас отозвался серией судорожных вдохов.
Через пару часов они сидели на кухне и лениво жевали бутерброды. Макар уже сбегал в душ, натянул джинсы и майку – старую майку – и хмуро смотрел в окно, время от времени позевывая. Стас не пошевелился одеться вообще, и ко мстительной радости Макара на голове у него творился не самый привлекательный бардак. Ясинский сидел, вытянув ноги и откинувшись на спинку стула, и глядел в стену перед собой. Тишина на кухне была гнетущей, но Макар отказывался обращать на нее внимание. У него была пара мыслей, одна из них: как выспаться, и вторая: где позавтракать – дома в холодильнике натюрмортец был зело скудный, и именно на них он и был сосредоточен.
- Ладно, я пошел, - наконец буркнул он, вставая. – Давай, до завтра.
Ясинский убрал ноги с его пути и посмотрел на Макара снизу вверх. У него были потрясающие глаза – выразительные, но совершенно нечитаемые. Кажется, он смотрит с мольбой, но эта мольба обжигает почище тавра. Макар осмотрел его еще раз, полюбовался беспорядком на голове и пошел в прихожую. Стас остался на кухне.
Вторник был практически днем сурка. Ясинский весь в черном и снова – вот гад – со своими байроническими патлами, снова нечитаемые выразительные взгляды, снова рельефная спина прямо по курсу, снова куча сообщений на телефоне. И они снова стоят на крыльце и обмениваются совершенно незначительными фразами.
- Я могу тебя встретить после работы, - предложил он, когда Макар огрызнулся, что ему с работы не ближний край добираться.
- Встреть, - беспечно отозвался Макар, глядя в сторону. – Я в полдевятого заканчиваю.
Ясинский угукнул и пошел к мотоциклу. Макар алчно смотрел ему вслед.
Добросовестно отработав смену у Натальи Владимировны, Макар ввинтился к Илье. Тот с отрешенным видом изучал голову очередного клиента. Макар вежливо поздоровался и смылся в подсобку. Клиент в псевдогавайской рубашке, бледно-голубых джинсах, ладно сидевших на крепких бедрах, и вызывающе модных мокасинах покосился ему вслед. Ему показалось, что мальчишка выглядел затягавшимся.
- Ученик твой, что ли? – небрежно поинтересовался он.
- Клининг-сервис, - поправил Илья. – Ну и вообще самоусыновившийся товарищ.
Генка коротко хохотнул.
- Так тебе мелирование, колорирование или еще какую хрень делать? Вообще за твоими патлами поухаживать не мешало бы, но не на ночь глядя, - Илья щелкнул ножницами.
- А если я с утра припрусь? – Генка с интересом посмотрел на себя в зеркало. – Тогда и разберемся с этой хренью, давай?
- Припирайся, - охотно согласился Илья, снимая с него пеньюар и отходя в сторону.
Кофе в кафе под липами варили очень неплохой. Бариста была барышней общительной и с удовольствием перебрасывалась шутками с посетителями, особенно такими видными. Генка охотно пользовался и улыбками, и заинтересованными огоньками в глазах, и чашку в руках вертел очень эффектно: барышня прямо соловьем заливалась, рассказывая про всех и вся. Он потрепался с барышней, расплатился за кофе и вышел из кафе очень удачно. Макар как раз вышел из парикмахерской, что-то сказал Илье – весело огрызнулся, решил Генка, затем вполне отчетливо попрощался и огляделся. Наконец увидел кого-то и направился к нему. Генка довольно вздохнул и осмотрел улицу. Погода была хороша, жизнь была неплоха, и на работе было немного работы, что не могло не радовать. Жизнь бурлила, и по улице дефилировали толпы народа разной степени праздности. Мимо пронесся мотоцикл, и Генка бросил вслед двухколесному коню, с яростным ревом пролетевшему мимо, одобрительный взгляд. Номер был незамысловатым; и что за мода у этих мажоров жаждать повторяющихся цифр и букв? Боятся не запомнить, что ли? Он пошел к своей машине, бодро насвистывая каватину Фигаро и одобрительно оглядываясь вслед молодежи в азартно обтягивающей одежде.
========== Часть 12 ==========
Первая сентябрьская неделя была почти праздной для большинства студентов. Еще не было никаких проблем, почти никаких обязательств, мысли о сессии не мучили вообще, да и кто помнит о зачетах-экзаменах за три месяца до времени «Ч»? Поэтому студенты с чистой совестью вели бурную светскую и личную жизнь. Макар удивлялся обилию тем для почти бессмысленного с его точки зрения трепа. Ну какая к лешему разница, с кем встречается актер Х, который известен только тем, что встречался сначала с актрисой А, а потом певицей В? Ну какая к лешему разница, что в клубе Z будет выступать группа N, которая пела на разогреве у певицы М? И почти бессмысленна информация о новых коллекциях и распродажах, которой со священной обязательностью обменивались его сокурсники. И тем удивительнее был для него банальный факт, что и одногруппницы, и одногруппники не просто готовы проводить часы за подобными разговорами, но и устраивали нешуточные баталии, которые чуть ли не заканчивались враждой и крестовыми походами. Макар запоминал имена звезд разной степени яркости – на всякий случай, названия магазинов – с куда более прагматичными целями, благо он был очень неплохо обеспечен финансово теперь, с оглядкой вступал в разговоры, готовый в любой момент начать огрызаться по своей давней и с трудом искореняемой привычке, и с трудом распрямлял пальцы на ногах, которые подгибались очень яростно под обжигающими взглядами, которыми его награждал Ясинский; и неуместный, притягательный и пугающий жар распространялся от его взглядов по всему нутру Макара, тревожа и отчуждая. Пару раз Макар не выдерживал, шипел на него, предварительно убедившись в отсутствии любопытствующих слишком близко: «Ты совсем офигел, придурок? Держи либидо в узде, не шестнадцатилетний девственник! Не хватало еще спалиться». Глаза Стаса угрожающе вспыхивали, ноздри раздраженно дергались, но он сдерживался, отворачивался, пару часов вел себя почти целомудренно, чтобы по окончании очередной пары снова оказаться слишком близко к Макару. Макар дергался, в бешенстве оглядывал его и чуть ли не с ликованием огрызался на шпильки, которые Ясинский отпускал в его адрес; и пусть они были вялыми и вымученными, но их искусственности не замечал никто из одногруппников, как и выхолощенности. Макар начал сбегать из университета до того, как его остановит у аудитории, в коридоре или на крыльце Ясинский, чтобы банальным образом просто безмолвно стоять рядом, хмуро глядя в сторону. И если ему удавалось, то за этим следовали раздраженные сообщения, которые можно было игнорировать только до того момента, пока Макар не выскакивал из кафе или от Ильи. А там его ждала кара в виде мрачного Ясинского, который набычившись ждал его около мотоцикла.
- Чего ты хмуришься, как в жопу раненный? – не выдержал Макар.
Ясинский сделал ему навстречу очень многозначительное движение: как будто он не то придушить Макара хотел, не то в асфальт вкатать. Тот втянул голову в плечи и подался корпусом вперед, готовясь сопротивляться до последнего. Ясинский с силой вдавил ему в руки шлем и оседлал мотоцикл.
- Садись, - сквозь зубы процедил он, отворачиваясь.
Макар постоял, хмуро глядя на него и опасливо сжимая шлем, словно он мог взорваться в любой момент.
- Бегом! – рявкнул Ясинский, повернув голову. Макар скорчил недовольно-непослушную гримасу, но надел шлем и уселся сзади.
Первый перекресток они преодолели очень резво – слишком резво даже на пылкий юношеский взгляд Макара, да еще и практически на красный свет, на втором Стас остановился, и Макар с удовольствием ударил его по плечу.
- Я не камикадзе, придурок! Или ты едешь нормально, или я ссаживаюсь и иду домой! – заорал он. Ясинский отмахнулся и в отместку стукнул его по колену. Путь дальше проходил относительно спокойно, но выдохнуть Макар смог только по приезде. Стас ждал, опустив голову, пока Макар спрыгнет на землю, затем встал и снял шлем. Макар не мог ничего с собой поделать: он нагло любовался им. Ясинский покосился на него, прищурился, но не удивился, не смутился, не начал распространять самодовольство. Он просто пошел к подъезду. Макар рысью понесся за ним, недовольный на себя, что так инфантильно раскрылся, немного недоумевая по поводу реакции Ясинского, но и ощущая удовлетворение, что тот воспринял подобные взгляды совершенно адекватно, без кокетства, ложной скромности или самодовольства.