Оскар посмотрел на него прозрачными глазами и вежливо приподнял брови.
- Разумеется. Локи, - невозмутимо отозвался он. Хорек, услышавший свое имя, приподнял голову, но, подумав, зевнул и снова улегся. – Уж не заигрываешь ли ты со мной? – игриво поинтересовался Оскар. Стас усмехнулся.
- Нет. Просто понимаешь, есть человек, и есть человек. И вроде как что-то такое есть, но не знаю, что. – Стас замолчал, мучительно подбирая слова. Он хотел поделиться, но сам себе не мог внятно объяснить, что. – Он как бы… – Стас развел руками. – Не знаю. – Он опустил голову. – Блин, не знаю!
Оскар в задумчивости гладил Локи.
- И как этот человек, который человек, реагирует на то, не знаю что? – флегматично поинтересовался он.
Стас вскинул на него сверкнувшие злостью глаза, но на лице Оскара даже интереса не было написано. Только вежливое внимание. Стас опустил голову и задумался.
- Он не против, наверное, - наконец сказал он.
- Не против чего? – прохладно уточнил Оскар.
- Встречаться, - неуверенно предположил Стас. – Не знаю, в том-то и дело!
Оскар сделал глоток; Стас зачарованно следил, как он относил пиалу ото рта, ставил ее на стол и наливал еще чая.
- Оскар! – завопила ассистентка. – Стив не может приехать! У него простуда!
- Лучше бы чирьи на заднице, я хотя бы во вселенскую справедливость поверил, - хладнокровно произнес Оскар, успокаивающе поглаживая засуетившегося Локи. Ассистентка засунула голову в дверной проем.
- Только что позвонил, сопли прямо досюда достают, и жаловался, жаловался! Он и к таким врачам, и к таким, и никак! – затрещала она. Оскар обреченно кивнул головой. – Он мне пятнадцать минут мозги выковыривал, как у него нос распух и глаза слезятся. Короче, если он к выходным оклемается, будет чудо.
- Ну тогда отбой дальнейшим планам. Можете расходиться, - кивнул Оскар. Ассистентка исчезла из дверного проема, и в помещении раздался оживленный гул. Оскар осмотрел Стаса. – Я бы тебя пощелкал, но ты сегодня деревянный, - задумчиво произнес он. – А его ты спрашивал?
Стас дернул плечами.
- Как? Просто взять и спросить? – пренебрежительно хмыкнул он.
- Не поверишь. Просто взять и спросить. Или тебе куда больше нравится упиваться неизвестностью, наслаждаться жертвенностью и страдать, глядя, как жизнь вокруг бьет ключом?
- Да ты поэт, - буркнул Стас, подливая себе еще чая.
- Я бы попросил! – недовольно протянул Оскар. – Ты меня еще властителем дум назови.
Стас хмыкнул и отпил чаю.
Студия опустела, а Оскар все стоял посреди нее, не решаясь выключить свет. Ему хотелось посозидать, поиграть с образами, потворить маски, но Ясинский сбежал, гонимый своими гормонами, других моделей не подворачивалось, а дома были совсем не те удовольствия – ничего, связанного с фотографией. Локи вертелся у треножника, обнюхивая его в который раз за день, Оскар, склонив голову, смотрел на него, думая, стоит ли делать стопиццотый снимок этого оглоеда.
- Восхитительный зверек, - зажурчал интимный баритон за его спиной.
- Пройдоха, проглот и диверсант, - согласно отозвался Оскар, поворачиваясь к человеку, чьи шаги он совсем не слышал. Неужели настолько поглощен своими мыслями?
- Я и говорю, восхитительный, - заулыбался мужчина. Роскошный экземпляр, улыбчивый, с чертенятами в глазах, которых так трудно передать в кадре, с проказливыми мальчишескими ямочками на щеках, с выразительным лицом, с широкой улыбкой. С великолепным телом.
Локи забегал вокруг Генки, недовольно пофыркивая и обнюхивая его. Оскар задумчиво осматривал мужчину, прикидывая, настолько ли сей муж авантюрист, как кажется. Он склонил голову к плечу и вежливо приподнял брови, задавая безмолвный вопрос.
- Не поверите, проходил мимо, - согласно заулыбался Генка. Оскар покосился на столик, где лежала камера.
- Мимо чего? – флегматично спросил он, идя к нему. Локи увязался следом. Оскар поправил по пути лампы, взял камеру направил ее на Генку и вопросительно уставился на него, склонив голову к плечу. Тот беспечно пожал плечами и повторил жест Оскара.
Оскар сделал первую серию кадров. Генка легко задавал вопросы о сложности работы вообще и сложности работы с признанными моделями обоих полов. Оскар легкомысленно отвечал на них, не задумываясь, что говорит, и приказывал представить то и то, переместить руки, склонить голову, изобразить эмоции, и увлекался все больше, потому что мужчина оказался дивно артистичным, и работу с ним можно было смело называть сотрудничеством.
- Руки на пояс, - отрывисто бросал Оскар. – Вдох, томный взгляд из-под ресниц. Руку к верхней пуговице! Расстегивай ее.
- И сложно со Стасом работать? – густым вибрирующим голосом спрашивал Генка.
- Хорошо. Руку в волосы, отведи голову назад.
- И сегодня?
- Сегодня он совсем отрешенный. Голову к плечу, улыбайся позаманчивей.
- Влюбился?
Оскар застыл на секунду.
- Похоже на то, - бархатным голосом признал он. – Руки на живот и веди их медленно к поясу.
Генка послушался; ему нравилась и невероятно возбуждала игра. Он видел, что фотограф увлекся, и подогревал его увлечение, наслаждаясь тем, что делал, послушно следуя указаниям и угадывая его мельчайшие желания. Он подкрадывался поближе, намереваясь проверить, так ли горяч фотограф, как его рабочий азарт.
Оскар замер и посмотрел на экран камеры. На его лице отразилось откровенное удовлетворение. Он пролистал снимки и оглядел студию.
- Локи! – раздраженно крикнул он. – А ну убрался, стервец! Все на сегодня. – Бросил он Генке, устремляясь к дальней стене, у которой что-то зашуршало. – Локи!
Генка опешил. «И все?!» - безмолвно спросил он у самого себя и скорчил обиженную рожу.
Оскар появился через пару минут, неся по сумке на каждом плече. Генка стоял посреди студии, печально глядя на него.
- Загляните послезавтра, посмотрим, что получилось, - безразлично сказал Оскар, нисколько не тронутый ужимками Генки.
- Вас подвезти? – грустно спросил он, преданно глядя на Оскара собачьими глазами.
- Нет, спасибо, мне недалеко. Мне нужно закрыть студию, - и он выжидающе уставился на Генку.
Генка послушно поплелся к выходу. Потом он шел рядом, пытаясь разговорить Оскара, но того совершенно не интересовал разговор, и он отвечал неохотно и после продолжительных пауз. У выхода Оскар распрощался и пошел к пешеходному переходу. Генка печально посмотрел на небо, оглядел улицу и направился следом. С каждым его шагом отчетливей становился охотничий блеск в глазах.
Макар был заинтригован. Он не просто был в клубе. Он был в ночном клубе с той самой репутацией, и не один. Стас шел рядом, невозмутимый и шикарно выглядящий, и недовольно поглядывал по сторонам. А Макар оглядывал помещение, людей, бар горящими глазами и упивался атмосферой. В клубе было многолюдно, ревела музыка, орала толпа, и народ был совершенно разношерстным – от ярой метросексуальности до почти консервативных костюмов. Макар оглядывал людей и самодовольно улыбался, убеждаясь снова и снова, что его практически ничто от них не отличает. Отлично, просто отлично!
После второго коктейля Макар готов был признать, что мир прекрасен. Его попытались угостить, с ним жаждали танцевать, и настроение было просто превосходным. Ясинский хмуро смотрел на него, сидя у бара, но что один-единственный недружелюбный взгляд одной-единственной пары недружелюбных глаз? А Стас все больше сомневался в том, что был вменяем, когда предлагал этому проныре выбраться в клуб – Макару было хорошо, и он совершенно не обращал внимания на Ясинского.
Макар время от времени подбегал к Стасу, вытягивал его в пол, заставлял танцевать, но потом увлекался другими партнерами, забывал про него, и Стас, постояв минуту, снова убирался к бару. Ему было странным образом одиноко, и Макар этому ощущению только способствовал.
- Привет! – проорали ему на ухо. – Тебя угостить?
Стас вздрогнул и посмотрел на мужчину с темными живо поблескивавшими глазами.
- Нет, - огрызнулся Стас. Мужчина пожал плечами в яркой желтой рубашке с яркими же оранжевыми и красными полосами и белой строчкой.
-Но со мной же выпьешь? – хладнокровно продолжил мужчина, невинно улыбаясь и довольно оглядывая его прищуренными глазами. Стас согласно кивнул и подозвал бармена. – Ты не один здесь? – полуутвердительно поинтересовался Генка, с интересом разглядывая угрюмого Ясинского. Стас снова кивнул головой. – С другом? Который твой? – беспечно спросил он, переводя взгляд на пол.
- Рыжий, - в раздражении выплюнул Стас, глядя на Макара. – Скотина блудливая.
Генка похлопал его по плечу.
- Давай, за знакомство, - подбадривающе сказал он.
Макар сидел на кухне, пил чай и листал журналы. Времени было за полдень, он толком не отдохнул после ночи в клубе, и этот малахольный Ясинский внезапно затребовал, чтобы Макар ехал к нему. Что-то чудит парень, совсем зачудил. Макар недовольно посмотрел на кружку, в которой ничего не осталось, и встал, чтобы нагреть еще воды. Телефон завибрировал, и Макар схватил его с намерением послать этого придурка дальше, чем видит. Он посмотрел на номер, и у него внезапно вспотели ладони и практически мгновенно запылали уши. Он поднес телефон к уху непослушной рукой.
- Да, - выпалил он, стремясь звучать как можно более бодро.
- Привет, - умиротворенным голосом отозвался Глеб.
========== Часть 13 ==========
Первые дни отпуска казались Глебу бесконечными. Умиротворяющая тишина и звенящий от чистоты воздух в небольшом, скорее даже крошечном городке были для него непривычными, и время тянулось слишком медленно, чтобы он был в состоянии насладиться заслуженной праздностью. Но размеренный ритм, педантичное соблюдение режима дня – в пансионе он соблюдался с маниакальной точностью, вежливое достоинство работников пансиона и отстраненное дружелюбие жителей городка расположили Глеба к отдыху и настроили на медитативно-оптимистичный лад. Он с любопытством исследовал город, делал вылазки в места по соседству и наслаждался европейской кухней, благо ресторанчиков, относившихся к самым разным кухням, в его городке и по соседству хватало. И все это время проходило под мерный, тягучий и скрытно-мощный поток воспоминаний, который все очевиднее укрощался мыслями. И глядел ли Глеб из окна неспешно передвигавшегося по пряничным ландшафтам ледникового экспресса, смотрел ли на те самые альпийские луга, сидя на уютно прятавшейся в сени дуба скамейке, изучал ли меню в ресторане, он вспоминал о Денисе и думал о том, что делать и как жить. Ему было о чем вспомнить. Они недолго были знакомы с Денисом, познакомились около трех лет назад, и совсем незадолго до его смерти съехались. Глеб с легким недоумением смотрел на упрямое рвение Дениса обустроить квартиру, которую Глеб купил совсем незадолго до того, в соответствии с его представлениями о современном и даже удобном жилье. Он сам относился к таким вещам совершенно спокойно, куда больше значения отводя банальному удобству. Но он шел на уступки, смиренно принимая участие в обсуждении обстановки, декора и прочей дребедени, послушно тягаясь по разного рода торговым предприятиям и покорно снося энтузиазм Дениса, который настаивал на соучастии. У Глеба было бесконечно много времени, чтобы окунуться в прошлое и еще раз пережить его, вскрыв те залежи воспоминаний, которые он столько времени прятал от себя. И он вспоминал. Как они знакомились, присматривались друг к другу и оказывались рядом вроде совершенно случайно, но совершенно целенаправленно. Как они незаметно переросли ту ступень, которая «как бы вместе» и оказались на «не могли по-другому». Каким единственно возможным казалось решение жить вместе, каким естественным – совместный быт. Глеб рассеянно отмечал, какими приятными казались те дни ему, сидящему в Швейцарии и меланхолично оглядывающему ландшафты. И как отчетливо видно все то, что подспудно мешало – какие-то недоговоренности, неловкости из-за нежелания задевать другого. Вспоминал нередкие ситуации, в которых ему или Денису казалось, что лучшее решение – «как надо», а представления о том, «как надо», были очень консервативными, основанными на понятиях, заложенных в буржуазных, в общем-то, семьях. И надо было многое, и многое из того, что они делали, делалось совместно, и многое из этого порождало неловкости, вынуждая к постоянным компромиссам. Они достигли значительных высот в искусстве компромисса. А надо ли это было?
Глеб думал и о том, на что был бы похож их брак, если бы был возможным такой вариант событий, в силу ли легализации однополых браков, смены страны проживания, или в совсем экстремальном фантастическом варианте, когда один из них был бы женщиной. Глеб хмыкнул и подумал, что скорее всего женщиной был бы он; Денис был куда более агрессивным, энергичным, доминантным; он был порывистым, неугомонным, в отличие от созерцательного и инертного Глеба. Их брак наверняка начался бы со страстного и стремительно развивавшегося романа; возможно, он пережил бы кризис первого и пятого года. Но насколько бы они сохранили себя и их отношения дальше? Глеб не мог найти ответа и отказался от настолько бесплодных размышлений. А взамен он снова и снова, как драгоценные четки перебирал воспоминания, связанные с Денисом. Иногда уголки его губ непроизвольно поднимались в скупой и ласковой улыбке, иногда он опускал голову и улыбался злорадно. Иногда он просто смотрел перед собой, снова и снова перебирая бусины воспоминаний и дыша медленно, словно не желая спугивать их. Он думал о Денисе так свободно впервые с того самого момента, как узнал о его смерти, и впервые думал о его смерти, не утаивая этих мыслей от себя. Глебу было больно, но при этом он словно обретал себя, учился находить в этих воспоминаниях поддержку. Он сомневался, что окажется в состоянии хотя бы наполовину открыться кому-то так, как готов был открыться Денису. Как бы там ни было, пришло то время, когда Глеб был готов подпустить к себе других людей, выбираясь из своего панциря с опаской, но неотвратимо. И оглядывая окружающий мир из щелей в панцире, а затем приподнимаясь над ним, он отмечал, что мир не так уж и враждебен, что люди относятся к нему куда лучше, чем следовало бы ожидать, и жизнь в общем-то неплоха.
К особому удовольствию, погода баловала Глеба. Всю первую неделю отстояла сухая погода, но в ночь с пятницы на субботу собрался дождь. Глеб лежал на кровати, прикрыв глаза, и слушал музыку раскатов, пребывая в блаженном оцепенении. Для полного соответствия праздному созерцанию он даже руки за голову закинул; шум дождя принес ему немало удовольствия. Глеб не заметил, как заснул, и проснулся все под тот же дождевой шум, который совершенно не нарушали человеческие голоса или гул машин. Он долго лежал на кровати, не желая нарушать иллюзию полного уединения, но наконец встал, чтобы раздвинуть шторы. Небо было серым, и на его фоне желто-зеленые деревья выглядели особенно выразительно. Солнца не было, и вероятность того, что оно появится, скорее всего стремилась к нулю. В воскресенье в церкви в соседней деревне давали концерт аж два состава оркестров, с примыкающим к нему праздником города и каким-то невнятным рыбным фестивалем, которому, тем не менее, было уже более ста восьмидесяти лет. А на субботу у Глеба не было особых планов. И Глеб улыбнулся, покачал головой и решил начать с пробежки.
Возвращаясь после пробежки, Глеб задержал внимание на двух велосипедистах – типичной европейской девушке, очень сильно унисекс, невысоком темноволосом парне, который энергично крутил педали и что-то возбужденно ей рассказывал. У него была примечательно подвижная мимика и забавные острые скулы, нос и подбородок. Его лицо было таким возбужденным, отражая возмущение и практически сразу восторг, сменяясь сосредоточенностью, когда заговорила девушка, что Глеб непроизвольно улыбнулся. Парень напомнил ему Макара, такого же неугомонного и подвижного, что твой шарик ртути. В голову Глеба закралась мысль, что не мешало бы узнать, чем сейчас жив этот пройдоха. Первая неделя занятий должна быть насыщенной, но только не учебой. Завтрак был сдержанно-сытным, дождь припустил с новой силой, и Глеб подумал, что с вылазкой придется повременить. Он приготовил книгу, чтобы занять себя до ужина, но прежде решил позвонить Макару. Он набрал его номер, нажал на кнопку вызова и подошел к окну. Дождь мерно барабанил по стеклу, за окном было тихо и пасмурно, в комнате уютно.