Глеб согласно склонил голову и пристально посмотрел на него.
- Что еще? – закатил глаза Тополев.
- Кто еще знает? – ледяным голосом спросил Глеб.
Тополев непроизвольно поежился.
- Генка, - бросил он и отвернулся к окну.
Глеб прикрыл глаза, желая испытать облегчение, но не находя для этого сил.
- На сегодня все? – произнес он, стараясь звучать как можно нейтральней, но вместо этого окатывая Тополева еще одной волной арктического холода.
Тополев покачал головой, не поворачиваясь к нему.
- До свидания, - ровно сказал Глеб.
Дверь за ним тихо закрылась. Тополев вздрогнул, разозлился на себя, что так остро отреагировал, и усмехнулся. Он поднял глаза к небу и задумчиво посмотрел сквозь него, словно пытаясь разглядеть ответ на многие и многие вопросы, которыми его балует жизнь.
Глеб усилием воли заставлял себя доделывать бесконечные мелкие дела, которых всегда накапливалось в изобилии к концу рабочего дня, стараясь в простом механическом упорядочивании бумаг на столе найти упокоение. Он знал за собой такую черту: при попытке надавить на него он не отвечал равным по силе противодействием, а отстранялся, чтобы в своей пещере всласть погрызть себя. Агрессия была ему не свойственна, как бы он не пытался пробудить ее, а вот самоедство - в полной мере. После странного и изматывающего разговора с Тополевым, за несколько совсем коротких минут которого он лишился защитного панциря, который взращивал на себе, болезненно и настойчиво, последнее десятилетие и особенно яростно - последний год, и теперь упорно отграничивал себя от мыслей, которые вихрем роились вокруг него и жалили, болезненно и ядовито: прав ли он был, правильно ли себя повел, действительно ли Тополеву наплевать, смогут ли они дальше работать, и многое, многое. Общественное мнение не способствовало чувству безопасности, и когда Глеб наконец решил, что может идти домой, он не смог не почувствовать, как подрагивают руки, как ноют от холода щеки и как закручивается нутро в жесткий и тугой узел. Поход по коридорам, поездка в лифте и переход в гараж были для него тем еще испытанием: он глядел прямо перед собой, но не мог не отмечать взгляды, и не в силах ничего с собой поделать, думал, оценивал, прикидывал: знают ли они, думают ли они, осуждают ли они, рады ли они поиздеваться. И у него не было ответа.
Водитель дружелюбно поприветствовал его; Глеб ответил ему ровным голосом, стараясь звучать как можно приветливей. Кажется, удалось, судя по тому, что парень не дернулся и не покосился. Дорога до дома заняла непривычно мало времени; Глеб практически не заметил пути, не обращая внимания на то, что творилось за окном машины, не пытаясь развлечь себя наблюдением. Когда машина остановилась перед домом и водитель обратился к нему, Глеб вздрогнул, оглядывая подъезд к нему, как будто видел его в первый раз, унял зачастивший пульс, попрощался, оценил свою интонацию как приемлемую, и пошел в квартиру, твердо намереваясь отгородиться от всего мира.
Макар добросовестно готовился к экзамену. Наталья Владимировна развеселилась, узнав, что в его планы на ближайшее будущее входит амбициозный такой пункт о стипендии, но одобрительно кивнула, когда он поинтересовался у нее робким голосом, преданно заглядывая в глаза, можно ли ее попросить так составлять график, чтобы перед экзаменами у него было свободное время. Она по-девичьи хихикнула и поинтересовалась, с каких это пор Макарушка просит, а не приходит и берет. Он надулся и обиженно посмотрел на нее исподлобья.
- Не цените вы меня совсем, - драматично вздохнул он.
- И не говори, охламон. Ладно, посмотрим, что можно сделать.
Макар оживился, заулыбался и сбежал работать. Наталья Владимировна покачала головой, умиленно глядя ему вслед. Она совершенно неожиданно для себя привыкла спотыкаться о него пятнадцать раз на дню, привыкла к его вездесущности, к тому, что он не давал спокойно жить не только ей, но и другим. И при этом - она не могла ничего с собой поделать - несмотря на его нахальство, у нее неизменно поднималось настроение после стычек с ним. И она искренне желала ему успехов, но остерегалась оглашать свои мысли, боясь, что этот кошак драный совсем нос задерет. Макар же активно использовал высвободившееся время для своих грандиозных планов и не подозревал, причиной каких мыслей он стал.
Когда Глеб вернулся домой, Макар в отчаянии перечитывал конспект и увлеченно ругал себя, что он нифига не помнит, лох такой, что наверняка экзамен завалит, что не видать ему стипендии как своих ушей. Наконец, выплеснув на свою бедовую голову весь запас ругательств, он решил поощрить себя чаем с пирожным и кубарем скатился с лестницы. Он сунул нос в направлении рабочего места Глеба, скорей из любопытства, чем действительно надеясь его там застать, и замер, увидев его стоящим у окна.
- Привет, - бодро сказал он, подходя ко Глебу.
Глеб кивнул головой и отвернулся.
Макар постоял рядом, пожевал губы.
- Как дела на работе? - осторожно спросил он, становясь рядом и пытаясь заглянуть ему в лицо.
- Хорошо, - сквозь зубы процедил Глеб и пошел от него.
- Глеб? - возмутился Макар. - Ты чего?
Голос у него был привычно дерзкий, но глаза, которыми он проследовал за Глебом, были беспомощно-отчаянными.
Глеб поднимался по лестнице.
- Глеб! - негодующе окликнул его Макар, увязавшись следом. - Да что случилось-то?
Когда и этот вопрос остался без ответа, Макар обежал его и вклинился между Глебом и дверью.
- Гле-еб?! - возмущенно протянул он.
- Оставь. Меня. В покое. - Ледяным голосом отчеканил Глеб, отодвинул его с дороги и вошел в свою комнату.
Макар смотрел на захлопнувшуюся перед его носом дверь. Его рот растерянно приоткрылся, брови недоуменно взлетели. Две секунды продлилось это его состояние. А затем Макар сжал кулаки, сощурил глаза и плотно сжал губы. Что бы там ни случилось, он должен знать!
========== Часть 6 ==========
Макар решительно нажал на ручку двери и распахнул ее. Глеб, стоявший посреди комнаты и смотревший в окно, как там, на кухне, вздрогнул, чуть повернул голову и замер. Макар решительно обошел его и стал перед ним. Уперев руки в боки и хмуро глядя на него исподлобья, он сурово произнес:
- Ты, блин, вообще оборзел меня так пинать? Что у тебя на работе какая-нибудь херня стряслась, так я при чем?
Рука Глеба лежала на узле галстука. Он сделал шаг назад, отводя чуть дальше голову, и отвернулся. Макар, отчаянно боровшийся с яростью, не сдержался и ткнул его в грудь.
- Ну ты будешь отвечать или нет?
Глеб опустил руку и неопределенно качнул головой. Обведя глазами комнату, он подошел к шкафу, взял пару вещей и пошел в ванную. Макар в растерянности опустился на кровать. Он вроде понимал, что у Глеба что-то случилось, судя по всему, что-то серьезное. Только всего его опыта, скудного опыта, выстраданного ли собственной шкурой, почерпнутого из посторонних примеров, явно не хватало, чтобы определиться, что делать дальше. Было обидно, что его за здорово живешь так игнорируют. А с другой стороны, даже ему видно, что человека здорово придавило. И что делать? Макар угрюмо смотрел на дверь, категорично отделившую Глеба от него, и пытался определиться с тем, как ему следует себя вести, и что более важно: что чувствовать. Годится ли злиться и показывать, что ему не понравилось, или он пока еще ростом не вышел права качать? Макар в задумчивости погладил покрывало, изучая пол. Оно было приятным, шелковистым и прохладным на ощупь, ласкалось к руке и отвлекало от мрачных мыслей, которые роились в его голове. Макар прислушался: шум воды прекратился, и он вскинул голову. Пусть только этот Кедрин выйдет, пусть только появится на открытом пространстве – Макар ему покажет!
Глеб вышел из ванной. Он был одет в спортивные шорты и майку. Макар подобрался и начал было подниматься, но Глеб скользнул по нему отстраненным взглядом и вышел из спальни. Макар подался за ним, замер у двери, следя за тем, куда направится Глеб. С каким-то облегчением он увидел, что Глеб подошел к беговой дорожке и ткнул пальцем в табло. Ее жужжание неимоверно успокоило Макара, и он, постояв, посмотрев на Глеба, определив, что тот взял не самый быстрый, но очень, шизофренично размеренный темп, решил, что следует что-то предпринять, чтобы отвлечь его после того, как он вымотается на этой дорожке. Воспрянув духом, Макар проскользнул к лестнице.
Компьютер привычно показывал метры и калории. Глеб смотрел на цифры, которые ему ничего не говорили сейчас, и переводил глаза на телевизор. Он рассеянно смотрел на мельтешившие на экране пятна, механически пытался вслушаться в слова, но не получалось. В голове снова и снова возникало противостояние с Тополевым. И снова эта его черта, с которой он ничего не мог поделать: а правильно ли он отреагировал? И хотя он пришел к выводу, что трагизм ситуации и общая ее катастрофальность надуманы им, под солнечным сплетением все равно пульсировал противный холодный комок, снова и снова вызывая в памяти его печальный опыт. Еще и подранок этот от него чего-то хотел. Глеб замедлил скорость. И кажется, ему досталось. Ни за что ни про что. Он попался ему под горячую руку, чего-то резко восхотел и получил соответственно хороший такой отлуп. Только вот незаслуженно. И Глеб перешел на шаг. Мерно переставляя ноги, с маниакальным упрямством идя к непонятной цели по бесконечной ленте и рассеянно ища мелодию в ее жужжании, он безразлично следил за событиями на экране телевизора, хмуро думая, что повел себя совершенно по-идиотски, сорвав на нем свою злость, когда тот пытался влезть ему в уши своим дурацким «В чем дело?». Требовать от девятнадцатилетнего пацана приличного поведения и мудрых и взвешенных решений как минимум глупо, и тем более смешно самому реагировать так остро на его нечуткость, закусывая удила и еще глубже забиваясь в нору. Глеб остановился, оперся руками о поручни беговой дорожки и задумчиво уставился в окно, еще раз прокручивая в голове последние события этого странного дня. Он возвращался домой, думая только об одном: побыть с собой, поупиваться неуверенностью и болью, посидеть в темной комнате, глядя за окно, может, выпить вина. Может, полистать фотографии. Он очень хотел успокоиться привычными средствами, какие помогали ему до этого, пусть условно, но помогали. Но про что он совершенно забыл, так это про то, что одиночества у него осталось всего ничего. Воскресенье было проведено частью в толпе людской, частью вдвоем. До этого Макар дергал его регулярно и частью по пустякам. Кажется, стоит распрощаться с прошлым, в котором он был один ровно столько времени, сколько хотел. А хотел он этого почти постоянно. Да и с его стороны было не самым лучшим поведением сначала приблизить Макара к себе. Мысль эта была странной, почти преступной, но до такой степени яркой, что Глеб выразительно покачал головой, осуждая себя. Не следовало этого делать, подпускать его к себе, позволять привязаться, самому привязаться к нему, не следовало поддаваться его обаянию и жизнерадостности. Нельзя было забывать про то, что Макар – это всего лишь наемный работник, начинать относиться к нему по-простому, по-человечески, по-душевному. Как так получилось, что этот приблудыш так основательно основался в его квартире и – чего греха таить – в его мыслях? Совершенно не чуждым было его возвращение в дом, в котором его ждал Макар, и Глеб испытывал что-то похожее на удовольствие, когда Макар вываливал на его голову все, что произошло с ним за день, не обращая внимания на то, что он не особо вслушивается в его слова. Ему доставляла удовольствие компания за ужином, уютные звуки, которыми Макар очень активно обозначал свое присутствие в квартире, и его непосредственность, с которой он выказывал как уважение, так и скептицизм.
Глеб сошел с дорожки и потянулся за полотенцем. Механически вытирая пот со лба и шеи, он еще раз пересматривал ситуацию с Макаром, пытаясь определиться, как вести себя с ним дальше. Можно попробовать сделать вид, что в воскресенье не произошло ничего особенного, что это, что вся ночь и весь день были чем-то банальным и невыразительным, легко забывающимся. Глеб вытирался и оценивал такую возможность. Идея была неплохой. Идея была в чем-то разумной – отгородиться от него сейчас, снова вернуть все на круги своя. Имело смысл сделать это сейчас, пока он не привязался к нему еще больше, и когда это было бы почти безболезненно. Рука, которой он вытирал пот, замерла. Глеб отчетливо понял, что не хочет отваживать Макара от себя. Ему было хорошо с ним, тепло, несложно. Глеб бросил полотенце на скамью и пошел в душ. И там, стоя под струями прохладной воды и подставляя им лицо, он снова и снова обдумывал, насколько он готов прекратить то робкое, зарождающееся, что так беспечно привязало его к Макару. И понимал, что ему было слишком хорошо в воскресенье, чтобы он так просто мог этим поступиться. Натягивая домашние штаны и лениво завязывая шнурок, он задумчиво жевал губы, признаваясь, что ему следует как минимум извиниться за резкость.
Выйдя из ванной, Глеб подошел к шкафу, чтобы взять майку. Одинокий стук в дверь и Макар, бесцеремонно ее открывший, застали его врасплох. Он вздрогнул и удивленно обернулся. Макар с решительным видом упер руки в боки и сердито сказал:
- Пиццу привезли. Пошли есть.
Пару секунд постояв, поизучав Глеба, вытянув руки по швам, а затем скрестив их на груди в полном решительности жесте, он развернулся и вышел.
Глеб посмотрел ему вслед, усмехнулся и с усилием сжал глаза. В груди, на том самом месте, где до сих пор слабо пульсировал холодный комок, потеплело.
Макар стоял у шкафа с винами и с сосредоточенным видом изучал их. Глеб бесшумно подошел к нему сзади и выхватил одну бутылку прямо перед его носом.
- Сверху слева лежат обычные столовые вина, - тихо проговорил он ему почти на ухо, и у Макара волосы на загривке встали дыбом от странной и нежданной интимности ситуации. – Можешь смело брать почти любое. Пойдем ко столу.
Он помедлил еще немного, не собираясь ничего добавлять к сказанному, а просто изучая его в новой ситуации. Макар вытаращил глаза, но робел посмотреть на него, то ли пребывая в шоке, то ли наслаждаясь близостью. Он даже дыхание затаил. Глеб опустил голову прямо к его шее, подумал, стоит ли коснуться ее губами, и решил, что не стоит: едва ли мальчик оценит этот жест, зафыркает скорей, что ему эти слюни ни к чему. Молодость, что с нее взять. Он взял штопор и пошел ко столу. Через две бесконечные секунды он услышал шорох, и Макар нарисовался рядом с ним, пряча руки сзади, пряча глаза, суетливо облизывая губы. Молчание было насыщенным, Глеб всей кожей ощущал, что Макар хочет спросить что-то, но не мог подобрать слов. Он положил пробку на стол и повернулся к Макару. Тот поднял на него растерянные глаза.
- Меня на работе немного прижало. Я не должен был срывать злость на тебе, но я не привык, что дома меня встречают. Не сердись, - ему самому слова казались глупыми и беспомощными, но только не Макару – он просиял.
- Да ладно, что я, не понимаю, что ли? – великодушно буркнул он.
Глеб улыбнулся ему, благодарно и признательно, задержал глаза на нем, еще немного, и отвернул голову.
- Ну что, попробуем поужинать?
Макар согласно кивнул головой, усаживаясь на стул и привычно подбирая ногу под себя. Глеб потянулся и включил боковой свет над столом, выключил верхний и присоединился к нему.
- У меня тоже аврал полный, - прожевав первый, самый большой и самый вкусный кусок, признался Макар. – Такое ощущение, что я нифига не понимаю. То есть я понимаю и даже семестровые работы нормально писал, но одно дело там и другое послезавтра. Еще и надо как-то выкрутиться, чтобы побыстрее сдать. Наталья Владимировна попросила пораньше прийти. Девчонке-сменщице ко врачу надо. Короче ужас-ужас-ужас.
Глеб, взявшийся было за бутылку с вином, задумался, стоит ли спаивать подрастающее поколение в такой ответственный момент.
- Да ладно тебе! – с упреком произнес Макар, совершенно правильно понявший, почему Глеб медлит. – Уж от пяти капель моя работоспособность сильно не понизится. А там же еще вроде как и сахара разные есть, опять же для мозга полезно.
Глеб усмехнулся и налил ему вина.
- Ты алеутам на Аляске снег продашь, если что, - добродушно признался он.
- Ну не знаю, как твоим алеутам, а клиентам еще одну порцию впарить могу, - самодовольно признался Макар и радостно вгрызся в пиццу. Глеб, с улыбкой смотревший на него, покачал головой и отпил вина.