— У меня на лице что ли все написано?
— В целом, да. Теперь почти все читаю, а по началу не понимал совсем.
Последние два утверждения привлекли. Он меня читать пытался?
— А чего не понимал?
— Всего, наверное, — Свет пожал плечами.
— Например?
Кажется, он уже пожалел, что выдал мне конец нитки в клубке. Вера упрямая, пока не размотает, не отстанет.
— Ну, к примеру, почему Хуан?
Вера глупая, пока не нарвется, головой не подумает.
— Э… — сказала многозначительно я.
— Так почему?
Я бы могла соврать, но врать было нельзя. Не стоит начинать отношения со лжи. Ложь чаще всего впоследствии всплывает, только уже не мелким снежком, а настоящей лавиной. Оставалось одно — рассказать так, чтоб умилить. Первая пропасть на сегодня. Ну-с. Приступим:
— А можно я потом как-нибудь расскажу?
— Нет.
— А ты сердиться не будешь?
— Не-ет, — настороженно проговорил Свет, не отрывая от меня своих синих глаз.
— Точно?
— Точно.
Я открыла рот, набирая воздуха, и закрыла. Стыдно было на самом деле. Глупость ведь творила несусветную.
— Ну?
— Сейчас… Мне стыдно.
— Сильно стыдно?
— Очень.
— Тогда рассказывай.
— У меня бинокль есть, а твои окна напротив были и без штор, — почти не делая пауз, протараторила я.
Сработало? Нет?
— А Хуан — это комплимент или оскорбление? — Свет смотрел на меня слегка недоверчиво.
— Комплимент.
— Какая любопытная подробность. Мне надо чаще вопросы задавать, — с серьезным лицом проговорил он. В бездонном омуте его глаз при этом прыгали чертенята. Я расслабилась и позволила себе немного погордиться своей везучестью. Про зюк рассказала гораздо раньше, чем ожидала. Удача, однако.
— Значит, я тебе понравился еще до знакомства?
Неудача, однако.
Я замерла, растерявшись от нового неожиданного вопроса. Какие выводы сразу сделал… Загляденье. И промолчать-то в ответ нельзя. Разговор хоть и в шутливом тоне, но весьма серьезный.
— Ну, как бы сказать…
Свет вдруг смутился и немного нервно рассмеялся:
— Намек понял.
— Я о тебе ничего не знала. Знала два твоих предпочтения: футбол и блондинки.
Последнее слово я произнесла, внимательно осторожно следя за мимикой своего спутника. Мое предположение целиком и полностью оправдалось. Про девушку он умудрился забыть напрочь. Теперь вспомнил и пуще прежнего смутился. Вот так, плохой мальчик. Поменяемся местами. Что скажешь мне о ней?
Лицо Света вдруг обрело непроницаемость и некоторую суровость. Он пожал плечами, словно ничего существенного между нами не прозвучало. Так. Погоду обсуждали. И все. И диалог закончен. И ничего он мне не скажет.
Часто, очень часто, общение с сильным полом напоминает лабиринт с массой совершенно неожиданных тупиков. Напарываясь на такой тупик, так и хочется картинно всплеснуть руками и воскликнуть: «мужчины!» Сейчас как раз с языка готово было сорваться это восклицание.
— Обиделся?
Не знаю, правильно или не правильно, но я никогда в таких случаях не оставляю мужчину наедине с его тупиком. Неуютно мне, когда у него за пазухой секреты столь очевидные. И пусть не доберусь я до сути, пусть секрет останется, но мимо ушей не пропущу ни за что. Короче, либо электрик от бога — интуитивно знаю, как спасти вселенную от тьмы, либо экстремал от бога — написано на будке «опасно», и все равно лезу внутрь.
— Нет, — сказал, как отрезал Свет, и уже мягко добавил. — Иди туда, встань. Фотографию сделаю.
— Так точно! — я отдала честь и направилась в сторону ледяных колонн, при этом Тёма с собой прихватила, чего Пересвет явно не ожидал.
Малой был не против. Он с удовольствием залез ко мне на руки, и даже улыбнулся фотографу. Всего снимков вышло три. Теперь они стоят у нас на комоде вереницей, в той последовательности, в которой были сделаны. На первом мы очаровательны и улыбчивы. На втором Вера застыла в немом удивлении, а сосредоточенный и серьезный Тём взбирается с ногами Вере на плечо. На третьем Вера, закусив от напряжения кончик языка, удерживает вытянувшегося в почти полный рост Артёма. Артём же пытается дотянуться до ледяного сталактита. Полцарства за сосульку!
— Куда дальше?
— На реку Кулисмайоки к водопаду Юканкоски.
Я не удержалась от смешка:
— Ладно, выговариваешь… Как ты это запоминаешь?
Свет усмехнулся и перевернул решетку с колбасками.
— Я тебя поразил? Круто выгляжу?
Тём попытался запихнуть в мангал сырую ветку, но был вовремя остановлен отцом.
— Круто, — согласилась я.
Шумели рускеальские водопады. Помимо нас обедом на углях наслаждались еще две дружные компании. Я взглянула наверх, туда, где начинались пороги. Синее небо, серый камень, белая пена и изумрудная зелень. Бесконечное очарование суровой северной природы. Где-то здесь, совсем рядом, в этом бесконечном очаровании умирали Рита, Лиза, Женя, Галя и Соня.
— О чем задумалась?
Я взглянула на Пересвета и пожала плечами:
— Не знаю.
Свет сощурился, пристально изучая мое лицо. Затем медленно дотянулся и указательным пальцем легко надавил мне между бровей.
— Не хмурься тогда.
Он это сказал почти беззвучно. Не знаю, прочла ли по губам или услышала, или быть может и то, и другое. Не могу в полной уверенности сказать. В то мгновение я не осознавала себя, не понимала ничего, кроме ласковой бездны в его глазах. Она не затягивала и не топила, не захлестывала волнами страсти и не давала ощущения понимания или покоя. Свет не восхищался мной, не принимал, как единомышленницу или любовницу, не оценивал меня и не просчитывал отношения наперед. Он просто смотрел и видел…
Меня.
Такую, какая есть. Не накрашенную, с белесыми ресницами и бровями, с веснушками на носу и прыщом на виске. С дурной привычкой уходить в себя и из самых незначительных диалогов или происшествий устраивать настоящий шахматный турнир. Это Вера, такая, какая есть. Та, что болеет и ревет, боится и ненавидит, смеется и сражается, иногда забывает, куда положила лифчик и что герои ее очередного романа говорили в первой главе.
Все, что когда-то в жизни я принимала за любовь, вдруг в одно мгновение потускнело, потеряло всякую форму и смысл. Я прерывисто протяжно вздохнула, утопая в новых, неизведанных пока ощущениях.
Свет осторожно очертил пальцем мой нос и контур губ, потом приблизился почти вплотную и с улыбкой прошептал:
— И все-таки я тебе нравился.
Я тихо расслабленно засмеялась. Разве мог он оставаться серьезным? Конечно, не мог!
— Обоснуй.
В синих глазах заплясали чертенята.
— Хм… Станет ли женщина подглядывать за тем, кто ей не нравится? Женщина, может, и станет, Вера — точно нет, — последнее он пробормотал мне в губы.
— Уверен?
— Ага.
Я чувствовала каждое его слово, его дыхание. Диалог на грани поцелуя. Разговаривать вот так было непривычно, но поразительно приятно.
— Хочешь сказать, я первая начала?
Свет прикусил нижнюю губу, пытаясь скрыть счастливую улыбку:
— Да.
— И тебе это нравится? — я проявила искреннее недоверие к такой его реакции.
— Да, — теперь скрыть улыбку он не смог. — Соблазни меня. Ты ведь старше и опытнее, научи меня.
Глаза у него при этом потемнели, зрачки расширились, дыхание сбилось.
Маньяк! Я тут переживаю, что старше, а он «научи». Дожила. Что ответить, не нашла, поэтому просто растеряно недоверчиво смотрела на Света.
— Сделаю все, что скажешь, все, что захочешь, — он перестал улыбаться.
Я прерывисто вздохнула.
— Это — это? — раздался сбоку детский голосок, а рядом с моим лицом вдруг возникла какая-то серая бесформенная тряпка. Я в ужасе отшатнулась.
— Это мусор и его надо выкинуть, — давясь смехом, объяснил сыну Свет.
— Это — это? — не обратил внимания на отца Тём. Только, когда он вопрос повторно задал, я поняла, что обращаются конкретно ко мне.
— Это мусор и его надо выкинуть, — повторила я неуверенно.
— Мусор, — кивнул Артём и понес тряпку к контейнеру на краю парковки.
Свет наиграно изобразил негодование:
— Ничего себе! Папа никому не нужен, да?
И смех, и грех. Мне хотелось обнять их обоих, причем одновременно, а перед Светом еще и извиниться. Артёма совсем не трогало, что я вторгаюсь в его владения. Напротив, за столь короткий срок я стала для парня чем-то интересным. Зато Свет, затягивая меня в свою жизнь, сына непроизвольно ревновал, иначе никакой шутки вслух произносить не стал бы.
— Мне нужен, — проговорила я в порыве нежности и тут же смутилась. Фраза получилась из ряда «сначала сказала, потом подумала». Причем смущение мое никак не было связано с неуместностью или глупостью произнесенной реплики. Вовсе нет. Все уместно. Проблема была в моем личном страхе проявить привязанность смело и первой.
Свет внимательно посмотрел мне в глаза. Он не хмурился и не улыбался, только изучал, и еще, кажется, пытался понять для себя что-то. Беззвучный вопрос мне задает, а я смотрю на него и не слышу.
Скажи вслух.
Но вслух он сказал совсем другое:
— Как насчет подержать нам мыло?
— Возражений не имею.
— А из бутылки на руки полить?
— Легко.
— А последить за обедом и вовремя перевернуть?
— С этим сложнее. Хвоста нет. Переворачивать нечем.
— Да? — Свет легко понял мой юмор. Встал на колени и заглянул мне за спину. — Ты смотри, точно нет.
После чего ладонью мне провел там, где этого самого хвоста нет. Я замерла и покраснела.
— Рудольфович! — посторонний бодрый мужской голос положил конец нашей идиллии.
Так ведь не бывает, что в жизни все идет гладко. Останови на улице человека и расспроси о судьбе. У кого дорога ровная? У одних туман и ничерта не видно, у других серпантин, у третьих солнце слепит и асфальта мало. Взрослые, образованные люди, а через плечо до сих пор плюемся, по дереву стучим. Бывают же отрезки пути, по которым ехать восхитительно. Подлиннее такие отрезки хотим. Моя ровная дорога временно покрылась ухабами.
Сидела я рядом с мангалом, обнимала Тёма, кормила его колбасками с хлебом и старалась меньше поглядывать в сторону сослуживцев Света. Их было шестеро. Направлялись они в карьер. Трое мужчин, одна девчонка-подросток, ее мама и знакомая яркая блондинка, та самая «девушка Света». Мила — зато имя ее узнала, уж не знаю, к добру или нет. Время покажет.
Ну, что, мой свет, помогать я тебе здесь не буду. Придется разбираться самому. Только Тема заберу. Не хочу, чтоб посторонние лезли к ребенку. Судя по любопытным взглядам, они малыша видят впервые.
Свет мой был напряжен и хмур. Он что-то стоя обсуждал по работе с мужской половиной группы, пока женщины организовывали обед. Иногда коротко, но искренне смеялся над шутками собеседников. А еще старался заметно прикрыть нас с Тёмом собой.
«Это Вера и Артём». Так нас представили почтенной публике и тут же загородили. Последнему я была несказанно рада, общаться с чужими людьми не хотелось.
По спине прошел неприятный холодок, я подняла взгляд и поймала Милу. Она пристально рассматривала нас с малым. Как и остальные незваные гости, мальчика очевидно видела впервые. Свет снова засмеялся, чем мгновенно привлек ее внимание. Мила не пыталась с ним флиртовать, не пыталась даже заговорить, смотрела только с обидой и болью. Не буду говорить, что жалела ее. Это неправда. Не буду говорить, что не ревновала. Это тоже неправда. С самой собой стоит быть честной.
Мне ее убить хотелось!
Она смотрела на Пересвета и во взгляде ее читалась изрядная доля надежды. Вроде как не посторонняя ему долгое время была. На меня она тоже изредка смотрела и пыталась найти объяснение «почему?» Что во мне такого уникального или особенного. Я могла бы подсказать, но полагаю она и сама когда-нибудь найдет ответ. Или не найдет. Это уже не мое дело.
Мое дело сидело у меня на коленях и увлеченно жевало. Самое забавное, Тем сам себе брать или держать ничего и не пытался. Он рот открывал. А что туда вкладывать и сколько предоставлял решать мне.
Я и раньше держала детей на коленях, кормить тоже доводилось, но никогда эти два процесса не порождали во мне спокойствие. Если уж быть честной, то испытывала я по большей части раздражение, смешанное с недоумением. Обычно детей мне поручали по инициативе маминых подруг. Вера ведь должна ощутить прелести материнства. К сожалению, Вера не находила ничего прелестного в положении десятиминутной няньки. Дети, как дети. Никакого благоговейного трепета или всепоглощающего умиления. Я почему-то всегда смотрела в широко распахнутые наивные глаза «лялечки» и думала, что на месте матери или бабушки ни за что бы не стала доверять ребенка чужой женщине без крайней необходимости.
Теперь же я думала о том, что Тём ощутимый, теплый и живой. Странные и непонятные эпитеты, но они лучше всего описывали мои чувства в тот момент. Тяжелый, как тройка Пофигов, с острыми локтями и невероятно тонкими запястьями Артём неустанно ерзал на моих коленях. Никогда не замечала насколько тонкие и длинные у детей косточки. Он прижимался теплой спиной к моему животу и груди и иногда запрокидывал голову, заглядывая мне в лицо.
В большинстве женских романов не рассказывают, каково это на самом деле привязаться к чужому ребенку. Есть он, есть она, есть «Тыдыщ», и на десяток страниц из ста у него есть дитя. Дитя, как правило, от пяти до четырнадцати лет. Достаточно большой, чтобы не портить «Тыдыщ» искусственным вскармливанием и ночными дежурствами у детской кровати, недостаточно большой, чтобы иметь уже собственное сложившееся мнение. Она проводит с дитем серьезный, проникновенный, но ужасно нежный диалог, и дитя вдруг говорит: «а можно я буду звать тебя „мамой“?» И она отвечает: «ну, конечно, можно!» В процессе книги наша героиня за дитя заступается пару раз, пару раз гладит по головке, а потом живут они все вместе долго и счастливо и рожают еще. Мне почему-то всегда вспоминаются фигурки школьников на обочинах. Такие плоские муляжи для безответственных водителей. Едешь по заснеженному Питеру, а возле столба девочка с рюкзаком, в летней юбочке и с бантиками. Если не приглядываться, на живую немного похожа, пугает своим несезонным одеянием.
Встречаются и забавности совсем, когда автор уверяла, будто ее героиня все теми же шаблонными приемами за неделю другую входила в доверие к подростку. И вот они уже к эпилогу такие друзья, прямо не разлей вода. Серьезно? Нет разума более живого и колкого, чем разум подростка. Ранимые, с обостренными инстинктами и неуемным любопытством, умные, хитрые, вспыльчивые, вступившие в борьбу за место под солнцем среди взрослых они родным-то родителям не доверяют до конца. А уж чужой тете, что додумалась побаловаться проникновенными наставлениями, доверять не станут никогда. Хотя могут притвориться. Половина моих учителей жизненными наставлениями увлекались. Не припомню, чтоб я их слушала.
— Доедайте и поехали, — мягко проговорил рядом с моим виском Свет.
Я вздрогнула, застигнутая врасплох, и обернулась. Старший из моих двоих мальчиков смотрел на меня с улыбкой. Конечно, я не хотела, чтоб он был подавлен или расстроен, но ожидала, что будет, как минимум, напряжен. Незваные зрители нас не покинули, мы их пока тоже, но он почему-то улыбался. Я постаралась найти скрытые эмоции в глубине синих глаз. Не нашла. На душе у Света было легко. Насвистывая «цыганочку», он принялся тушить угли и разбирать мангал.
Украдкой я взглянула на реакцию новых знакомых. Никому не было никакого дела, кроме Милы, само собой. Стараясь не думать об этой девушке, я докормила Тёма. Затем не без помощи нашего папы мы вымыли руки и тихо удалились в машину. Свет присоединился к нам минут через десять.
— Все пристегнулись?
Я кивнула.
— Тогда поехали.
…
— И вы поехали?
— Нет, у водопадов заночевали, — прошептала я в трубку. — Конечно, поехали.
— Фиговенько, — точно так же шепотом констатировала Карина.
— Думаешь?