Си Джей сделал большой глоток пива перед тем, как начать рассказывать очередную историю о своем последнем завоевании. Она была отвратительна, как и он сам. Но, так или иначе, он привлекал к себе женщин. Это было чертовски удивительно. Либо все эти женщины имели крайне низкую самооценку и интеллект как у плодовой мушки, либо они были слепыми и глухими. Я приводил эти доводы, чтобы поддержать собственную веру в противоположный пол.
— Короче, подъехал я к одному из рабочих мест, а там она — Венди Штучка-Крошка Брэкстон. И выглядела она горячо как никогда. Клянусь, ее сиськи стали еще больше! Конечно, я захотел их потискать, но прежде чем успел поразить ее знаменитым шармом Якобса, она спросила о тебе. — Он выпил остатки своего пива и покачал головой. — Клянусь, этот твой вид несчастного побитого щенка превращает тебя в еще большую бабу, чем ты есть на самом деле. Бесит.
Я невольно рассмеялся над его аналогиями, пока выполнял заказ для следующего клиента. Завсегдатаи уже привыкли к Си Джею и его высказываниям. А если еще нет, то скоро привыкнут. Он постоянно зависал в «Глубине» и даже иногда заменял кого-нибудь в баре, хотя напитки делал отвратительные.
— Не надо обвинять меня, Си Джей. Во всем виноваты эти невежественные телки, за которыми ты продолжаешь увиваться. Я не выпрашиваю у них ни сочувствия, ни благотворительности.
— Да, но ты, конечно же, не стесняешься этим пользоваться, — фыркнул Крейг, в то время как я поставил перед ним ледяное пиво. — Признайся, все это дерьмо про одинокого мальчика просто игра, чтобы было легче клеить девок. Не так ли?
— Одинокий мальчик? — спросил я, приподнимая бровь.
— И вот еще что, — смущенно ответил Си Джей. — Девушка, с которой я переспал, одержима сериалом «Сплетница». Она заставляет меня смотреть это дерьмо вместе с ней, чтобы настроиться на определённый лад. Сначала меня это чертовски раздражало. Но там такие горячие тёлочки, а Чак Басс просто крутой перец. Я мог бы начать носить галстук-бабочку.
Все, что я смог сделать — покачать головой. Да, Крейг был членом моей семьи, но уровень его интеллекта был не больше, чем у комнатного растения.
— Чего не сделаешь, чтобы потрахаться.
— Власть кисок, — кивнул он в знак согласия.
Я не стал с ним спорить.
Глава 5. Ками
Мое самое раннее воспоминание относится к возрасту около двух лет, хотя специалисты и утверждают, что это невозможно. Но некоторые вещи не забываются, как бы сильно вы не хотели стереть их из своей памяти.
И я помню… все. Крошечную квартирку со светло-желтым ковром. Голые грязно-белые стены без единого сувенира, которые напоминали бы о семейном отдыхе, и без памятных вещей. Отца, продалбливающего головой моей матери дыру в одной из этих грязных стен.
Я сидела на полу и смотрела, как он избивает ее до неузнаваемости.
Но я не помню, чтобы я плакала. Никогда не могла вспомнить свой плач. Хотя думаю, любой нормальный ребенок рыдал бы, наблюдая за мучениями мамы. Сама она лила слезы все время. Мне кажется, это единственное мое воспоминание о ней из детства.
Последствия увиденного начали проявляться, когда мне было около шести лет, и я ходила в детский сад. В то время как большинство девочек рисовали цветочки и сердечки, я изображала страшных монстров, охотящихся за женщинами. В моем мире не было места для цветов и сердечек. Я даже не подозревала об их существовании. Я рассказывала… красочные сказки, в которых кровожадный зверь мучает нас с мамой. Мы каждый раз прятались в моей комнате, стараясь не шуметь, в надежде, что он нас не найдет. Но он всегда находил. В моих сказках не было счастливого конца.
Воспитатели называли меня лгуньей и ставили в угол, не разрешая играть. Но и тогда я не плакала, а просто сидела на красном пластмассовом стульчике и пыталась насладиться каждой секундой вдали от дома. И хотя дети дразнили меня, насмехаясь над моими странностями и бедностью, а воспитатели считали проблемным ребёнком, там я была в безопасности. Никто не хотел сделать мне больно, и я не боялась. В садике не было монстров, и мама не всхлипывала в углу, прикрывая меня своим телом.
*****
Двести пятьдесят две.
Я пересчитывала крошечные бумажные звёздочки в стеклянной банке каждый вечер. Мне приходилось делать это годами. Я должна была сосчитать их все. Двести пятьдесят две штуки — по одной на каждый страх. Надписи на многих повторялись, но я все равно их складывала. Чтобы мои фобии ненадолго отступили, надо было их признать.
Я достала тонкую полоску бумаги пастельного цвета и написала одно слово. Затем сложила маленькую звёздочку, размером не больше кнопки и поместила ее в банку.
Двести пятьдесят три. Этот страх был в единственном экземпляре.
— Что ты делаешь? — спросил Дом, напугав меня внезапным появлением у моей двери. Я пожалела, что не закрыла ее, но я… просто не могла себя перебороть.
Я ответила ему слабой улыбкой, размышляя о моих счастливых двухстах пятидесяти трех звёздочках в банке. С тех пор как я туда что-то добавляла в последний раз, прошло немало времени.
Доминик нахмурился, недовольный моим молчанием. Он без приглашения зашел в мою спальню — святая святых — и плюхнулся на кровать.
— Ты только что кинула еще одну? — спросил он, встряхивая стеклянную банку с крошечными звездочками.
Я робко пожала плечами и выдохнула:
— Да. А что тут такого?
Выражение его лица смягчилось. Дом притянул меня к себе и обнял за плечи.
— Эй, хочешь поговорить об этом? Я знаю, что ты не добавляла их уже давно.
Я покачала головой, ощущая тепло его накачанного тела. Только этому мужчине я позволяла так себя обнимать и дарить эти единственно принимаемые мною ласки. Между нами была самая настоящая близость, хотя у нас и не было сексуальных отношений. Мы бы никогда не смогли бы пересечь эту черту. Я не могла потерять единственного мужчину, которого я когда-либо любила.
— Тут не о чем говорить. Правда. Все в порядке.
По крайне мере, я заставляла себя так думать, понимая при этом, что говорю не правду.
Дом сел и немного отодвинулся, чтобы заглянуть мне в глаза. Моё безразличное выражение лица не смогло его обмануть. Будучи опытным лгуном, он чувствовал ложь за километр.
— Нет, это не так. Ты должна выговориться. Я говорил тебе об этом, Кам. Это часть нашей сделки. Ты ходишь к психотерапевту и абсолютно честна со мной. И я не позволю тебе, черт возьми, нарушить эти условия.
Я повела плечами, освобождаясь из объятий, и бросила на него сердитый взгляд.
— Нет. Это ты так решил. Я говорила тебе, что со мной всё в порядке. Терапия не помогает, и я не собираюсь снова посещать консультации. — Схватив с кровати банку со звездочками, я поставила ее на подоконник. — Я не заключаю соглашений, Дом. Да, у меня есть проблемы. Но они есть у всех, включая тебя. Я справляюсь как могу. Так же, как и ты.
Мой лучший друг, мужчина который стал мне ближе, чем брат, раздраженно выдохнул при упоминании его собственных демонов. Они преследовали его каждое мгновение жизни.
— Сейчас разговор не обо мне. Да, моя жизнь хреновая, но я выживаю. А ты, детка, держишься из последних сил. Я говорю тебе это дерьмо не для того, чтобы забраться тебе под кожу. Я хочу, чтобы тебе стало лучше.
— Что, если улучшение не наступит никогда? — резко ответила я, повернувшись к нему лицом. — Это же не обычная болезнь, и я не могу вылечиться, просто приняв лекарство, Дом. И ты это знаешь как никто другой. Это. Является. Частью. Меня. Это не ситуация дерьмовая. А это я, черт возьми, окончательно и бесповоротно прогнившая до глубины души.
Дом тут же вскочил на ноги и обнял меня.
— Стоп. Прекрати, Кам, — прошептал он в мои волосы. — Ты настоящая и не испорченная. Не занимайся самокопанием, детка, а постарайся отбросить всю эту чепуху в сторону и найди истинную себя, хорошо? Твои страхи — это не ты. Слышишь меня? Они не показывают того, какая ты на самом деле.
— Я такая, какая есть, — пробормотала я, пытаясь загнать проступившие эмоции подальше. — И так было на протяжении всех двадцати трёх лет. Я устала бороться, Дом. Я так чертовски устала.
Я заставила себя сделать глубокий вдох, а затем попыталась уйти от разговора и всех его откровений. Отгородиться. Это помогало мне первые шесть лет моей жизни и не давало попасть в психиатрическую больницу позже.
Доминик обнял меня крепче, почувствовав, что сейчас я нуждалась именно в этом. Он удерживал меня вместе, не давая рассыпаться на части, и я могла каким-то образом создавать иллюзию благополучной двадцатитрехлетней девушки. Но он знал правду о той боли, которая терзала меня изнутри, и был в курсе воспоминаний, преследовавших меня каждый раз, когда я закрывала глаза. Дом, возможно, единственный человек на Земле, который понимал, какие демоны отравляли мою жизнь, потому что сам жил с подобными. Не смотря ни на что, он любил меня. Страдания, которые были у нас в прошлом, свели нас вместе и будто приклеили друг к другу.
Если быть до конца честной, то, сравнивая себя с Домом, я чувствовала себя глупой, убогой и жалкой. Если у кого-то и был повод сломаться, то только у него. Из всех, кого я знала, Доминик Тревино больше, чем кто-либо другой, подвергся ужасным пыткам. Мы познакомились почти пять лет назад, хотя теперь мне кажется, что мы знали друг друга всю жизнь. Наша общая боль была нашим единством; личный ад каждого связал нас на всю жизнь.
В тот день, когда он встретил меня на автостоянке возле офиса нашего консультанта, я рыдала и не могла справиться с дрожью. В то время я была одержима мыслью, что справлюсь со всем самостоятельно и бежала от всех, кого знала, путешествуя по всей стране в попытках избавиться от моего прошлого. Я не думала, что мое странствие сделает меня еще более испуганной и психически неуравновешенной, чем когда-либо.
Дом проходил групповую терапию для жертв насилия. Я все еще пыталась набраться мужества, чтобы войти в здание, когда он посмотрел на меня, без слов протянул руку и повёл за собой внутрь. Он даже не спросил, как меня зовут. Потом он просто сидел рядом со мной. Так же, как и я, он не захотел делиться своей историей. Когда собрание закончилось, он вывел меня на улицу, не отпуская при этом моей руки. Я не знаю, почему я разрешила ему ко мне прикоснуться. До этого я никому не позволяла такой близости. Но возле этого парня я чувствовала себя спокойно, словно находилась рядом с родственником. Было в его прикосновениях что-то знакомое.
Он был сломлен. Даже больше, чем я.
Доминик погладил меня по волосам и прижал к себе. Даже после стольких лет он не позволял мне рассыпаться на части.
— Я тоже устал, детка, — пробормотал он и поцеловал меня в лоб. — Но мы должны продолжать двигаться дальше. Мы не позволим им победить. Если мы позволим им управлять собой после всего, что мы преодолели, то что у нас тогда останется?
Я выскользнула из его объятий и посмотрела в зеленовато-карие глаза, обрамленные длинными черными ресницами.
— Мы есть друг у друга. И всегда будем.
Он улыбнулся мне, не скрывая сумятицы своих чувств и того, с чем ему приходилось бороться каждый день. Я всегда удивлялась, как, после всего пережитого, он умудрялся вставать с постели с улыбкой и вести здоровый образ жизни. Доминику Тревино, несомненно, было тяжелее, чем мне, но он нашел способ это пережить. Я завидовала ему, любила его и хотела, чтобы он был счастлив. После всех перенесенных страданий он это заслужил. Мы все заслуживали этого.
— Пошли. Я приглашаю тебя на ужин, и ты расскажешь мне о своем первом рабочем дне, — сказал он, заправляя прядь моих волос за ухо.
Я пожала плечами и позволила ему вывести меня из комнаты.
— Мы могли бы поесть дома. Но, так уж и быть, я принимаю приглашение. Мой желудок требует праздничного омара. — Я подмигнула.
Дом фыркнул и повернулся ко мне, не отпуская руки.
— Хорошо. Давай договоримся. Ты получишь своего омара, если скажешь, что написала на том листике. Ты ведь сама понимаешь, Кам, что тебе станет лучше, когда ты поделишься своими страхами. Прошёл уже не один месяц с тех пор, как ты добавила последнюю звездочку, и мне нужно знать, что с тобой всё в порядке.
Я начала отрицательно качать головой, еще до того, как он закончил свое предложение.
— Я не могу тебе сказать, что там написано, Дом. Может быть, когда-нибудь, но не сейчас.
Он крепко схватил меня за плечи, чтобы привлечь внимание и подчеркнуть серьёзность своих слов.
— Ты можешь это сделать, Кам, но не хочешь. Вот в чем разница. Если ты озвучишь свой страх, он не воплотится в реальной жизни, зато ты с ним справишься. Ты сможешь контролировать ситуацию.
— Ты думаешь? — спросила я, прекращая хмуриться. — Потому что каждый раз, как я теряю бдительность, меня настигают такие неприятные последствия, что хуже просто не может быть. Но, как только я задвигаю проблемы на задний план, записывая все дерьмо, что меня пугает, мне становится легче. Мне нужно это, Дом. Только так я могу находиться в здравом уме. Ну, насколько это вообще возможно, — добавила я с ухмылкой.
Дом немного ослабил хватку, и его руки соскользнули на мои запястья.
— Только пообещай мне, что однажды ты откроешься. Обещай, что впустишь меня. Я хочу быть уверенным, что ты не разрушаешь себя изнутри.
— У моего, моего… печально известного плейбоя, Доминика Тревино, золотое сердце, — сказала я с улыбкой, пытаясь поднять ему настроение.
Юмор был моим запасным планом на случай, если станет слишком плохо, что случалось довольно часто. Для окружающих мы были обычными, беззаботными и веселыми молодыми людьми. Но на самом деле это было не так. Мы были сломленными, побитыми жизнью и обессиленными. Мы очень сильно зависели друг от друга. Я не знала, как смогу выжить без моего друга. Дом стал моей зависимостью. Он как будто был частью меня, такой же важной, как рука или нога. Я отчаянно нуждалась в его присутствии, чтобы продолжать двигаться вперёд и избавиться от панического страха, сдавливающего мою грудь каждый день. Доминик был моим спасательным кругом.
Мой друг прищурился и покачал головой, раскусив мою уловку. Но все же позволил сменить тему. Пока. Он всегда так делал.
— Хорошо, Толстушка, давай тебя накормим, — сказал Доминик и ущипнул меня за полоску голой кожи, виднеющейся из-под джинсов, плотно облегающих бедра.
Я закатила глаза. До последнего инцидента я была тяжелее на добрых семь килограмм, и не набрала вес до сих пор.
— Я действительно хочу, чтобы ты со мной поговорила, — сказал Дом тихо. — Мне не нравится, что ты страдаешь молча, Кам.
На его лице промелькнула мгновенная вспышка боли и тут же исчезла. Он был так же эмоционально закрыт, как и я.
— Я знаю, ты хочешь, чтобы я открылась. И я это сделаю. Однажды. — Я нервно теребила прядь волос, пытаясь произнести слова. — Это всего лишь... Это было просто имя, Дом.
Прежде чем я успела объяснить, его глаза тревожно расширились, и он притянул меня к себе, защищая.
— Что случилось? Он нашел тебя? Он контактировал с тобой? Скажи мне, что случилось, Кам.
Я отрицательно покачала головой, надеясь развеять его тревогу.
— Нет, ничего подобного. Я написала новое имя. — Я попыталась продемонстрировать ему свою самую уверенную улыбку, но у меня вышло довольно жалко. — Это не то, что ты подумал. На самом деле я не боюсь этого человека. Меня страшит моя реакция на него. Каждый раз, как он оказывается рядом, моя кровь наполняется чистым адреналином. Когда он произносит моё имя, я ощущаю странное волнение. Его взгляд каким-то образом проникает под мою маску, в надежде разглядеть меня настоящую. Я ненавижу его из-за этого. Но особенно меня пугает то, что мне это нравится.
Дом застыл с открытым ртом, и я могла бы поклясться, что за это время там могло бы поселиться семейство мух. Наконец, по прошествии не менее тридцати секунд после моего признания, он сказал:
— Ты встретила парня? И ты боишься его?