Фотографии – газетные вырезки – журнальные страницы.
Хотя, скорее – журнальные страницы – фотографии – газетные вырезки.
Они расположены в один длинный ряд или следуют друг за другом, занимая три коротких ряда (один под другим) – о-о!.. «charogne-charogne-charogne», – при этом фотографии всегда оказываются зажатыми между журнальными страницами и газетными вырезками.
Я сосредотачиваюсь на одном из снимков – европейца средних лет с хорошо развитой нижней челюстью, с подбородком, решительно рассеченным надвое. Его лицо пострадало меньше других лиц, и черты не так искажены, и кровь залила лишь правую половину, и не слишком испачкала костюм (пара мелких брызг и одно пятно в форме трилистника – не в счет). Впрочем, какая мертвому разница – пострадал его костюм или остался чистым, дело совсем в другом: решительную складку на подбородке можно идентифицировать.
Складка смотрит на меня с журнальной страницы, прикрепленной рядом с фотографией, она даже не помышляет о пятне крови в форме трилистника, а обладатель складки еще жив. Жив-здоров, жив-живехонек, чего и вам желает.
Крутой парень, настоящий Бэтмен, настоящий Спайдер-мен, настоящий капитан Сорвиголова. Но зовут его по-другому:
Фабрициус Тилле.
Типичный немец, возможно даже – уроженец Нюрнберга.
Статья (или часть статьи) написана на английском, в котором я не слишком-то сильна, но уловить общий смысл удается: mr. Тилле – крупный бизнесмен, владелец концерна, занимающего ведущие позиции на европейском рынке сталепроката; mr. Тилле – большой любитель «малых голландцев»; mr.Тилле – известный коллекционер; mr.Тилле – типичный self-made man, и если Бог создал Землю за пять дней, то mr.Тилле легко обошелся бы тремя. Мг.Тилле дважды совершал восхождение на Эверест. Благотворительная деятельность mr.Тилле позволила сохранить популяцию гималайских носатых обезьян и продвинуться в области исследования стволовых клеток. Имя mr.Тилле легко обнаружить в титрах бесконечного жизненного сериала «Богатые и знаменитые». Мг.Тилле находится в расцвете творческих и жизненных сил и еще долгие годы будет радовать нас и вселять в нас надежду.
Глянцевое пророчество не оправдалось.
Об этом свидетельствует фотография, а из газетной вырезки я узнаю подробности: mr.Тилле был убит в номере одного из отелей Акапулько, куда прибыл с частным визитом. Баллистическая экспертиза установила: пуля выпущена из снайперской винтовки, что явно указывает на заказной характер преступления. В связи с этим разрабатываются сразу несколько версий происшедшего.
Стволовые клетки полны скорби.
Вот для чего существует странный триумвират (фотография, газетная вырезка, статья из журнала) – он делает историю мертвой головы более выпуклой, более объемной и исполненной тайного философского смысла. Быть может, неизвестный мне расклейщик и не преследовал такую цель, а просто составлял наглядный отчет о проделанной работе – этот смысл для меня очевиден:
никто не может чувствовать себя в безопасности.
С тех пор как существуют снайперские винтовки.
Это касается не всех, в основном – богатых и знаменитых, у людей попроще есть множество других способов умереть. Не таких экзотических. Не таких пафосных. Не таких заметных, а иногда и вовсе незаметных. Смерть от голода целого африканского племени? – да и черт с ним, они всегда умирали. Цунами, унесшее жизни десятков, а то и сотен тысяч человек? – да и черт с ним, цунами существовали всегда. Как и землетрясения. Но представить mr.Тилле умирающим от голода, или унесенным волной, или раздавленным балкой в многоквартирном доме невозможно.
Смерть mr.Тилле – штучный товар.
С соответствующим ценником. И за половину стоимости, указанной на нем, можно купить не только винтаж-костюм от Biba, но и реанимировать сам модный дом. И запустить линию по пошиву курток для популяции гималайских носатых обезьян.
Штучного товара, подобного смерти mr.Тилле, – целая пробковая стена. Тех, кто получил пулю в голову, а до этого играл на бирже, или бурил нефтяные скважины, или занимался фармацевтикой, или существовал на ренту от виноградников, или скупал участки под строительство в сейсмически опасных зонах. Изучать их жизнь, а тем более – смерть – в подробностях у меня нет желания, одного mr.Тилле хватило с головой. Да и газетные вырезки, и журнальные описания – не всегда на английском, и далеко не всегда – на французском. То, что можно определить визуально: испанский – с перевернутыми вопросительными и восклицательными знаками в начале предложений; иврит и иероглифы, для расклейщика (фотоохотника, снайпера) границ не существует.
«Я убиваю меньшинство, которое убивает большинство», – говорил мне Алекс, вот черт, нет же!.. Он говорил совсем другое: «Я манипулирую меньшинством, которое манипулирует большинством». И убийства здесь совершенно ни при чем.
Это стена так на меня повлияла. Стена и фотографии на ней.
Я совершенно разбита.
И это при том, что невостребованными остались лотки и поддоны с папками. Сейф и компьютер. Прошло довольно много времени с тех пор, как я оторвалась от него: теперь на экране монитора плавает заставка Windows2000.
Ну хорошо. Последняя попытка.
Поглаживая левой рукой притихшего Сайруса, пальцами правой я набираю на клавиатуре:
«Acapulco»
(именно там смерть настигла mr.Тилле, надеюсь, что слово написано правильно) – никакого результата.
«Фабрициус». «Тилле», «Эверест» и «Джомолунгма», «Las Brisas» (название отеля в Акапулько), «GTR-industry» (название концерна mr.Тилле), – ничего, ничего, ничего!
Очевидно, смерть mr.Тилле не произвела должного впечатления на человека, скрывающегося под именем «Merche – maravillosa!» и это – не та пуля.
И это – не та голова.
– А у тебя какие варианты, Сайрус? – спрашиваю я у кота.
Вариант, который устроил бы Сайруса, – миска с едой и плошка с молоком, я напрасно мучаю бедное животное и себя заодно, пустые хлопоты, мартышкин труд!.. В папках (я заглядываю в них лишь мельком) – проспекты оружейных салонов с пометками «TOP SECRET» – красными, черными; топографические планы каких-то строений, испещренные стрелками и цифрами; панорамные снимки домов и пустынных улиц, следы маркера заметны и на них. Все это лежит вперемешку с проспектами выставок, галерей, фестивалей и биеналле, часто – заляпанными пятнами от еды и вина. Есть даже несколько обширных каталогов, отпечатанных на хорошей мелованной бумаге – пятна на них смотрятся особенно живописно. Похоже, современное искусство не вызывает должного почтения не только у меня.
Надо бы ознакомиться с папками повнимательнее – может, тогда удастся найти хоть что-то, что объясняет их нахождение в потайной комнате, я займусь этим не сейчас, а…
А когда?
Я же собиралась убраться отсюда навсегда – еще когда наткнулась на гардеробную, полную дорогих вещей. Потайная комната – не гардеробная и заключает в себе гораздо больше опасностей, один арсенал чего стоит, одна пробковая панель с фотографиями мертвецов! Невозможно поверить в то, что это добро никому больше не понадобится. Останется невостребованным.
Человек, более искушенный, чем я, наверняка нарыл бы здесь гору полезного материала, запустил бы механизм часовой бомбы, которая рванула бы в самом неожиданном месте и похоронила бы под осколками самых неожиданных людей.
Алекса Гринблата – наверняка.
Я думаю об этом совершенно отстраненно: Алекс остается для меня тем, кем был раньше, – Спасителем мира с чертовски красивыми глазами. Пастухом, выпасающим свой скот на полях, взятых в аренду у Бога. На подошвах его ног – слой дорогой кожи (крокодиловой, змеиной, антилопьей), так что заноза нашей с ним ночи вряд ли серьезно обеспокоила его. Это я не могу вытащить ее до сих пор, а ему – наплевать. Но даже если абстрагироваться от дурацкой ночи, и не думать о нем как о любовнике, и не думать о нем как о проповеднике… зачем Алексу убивать серьезных и почтенных людей? Их легко можно представить клиентами Алекса, скупающими псевдоконцептуальную трихомундию, которую господин Гринблат выдает за шедевры современного искусства. Конечно, я неправа, и современное искусство существует, как существуют по-настоящему серьезные произведения, тогда тем более – зачем? Зачем пастуху резать скот, когда его можно просто доить?
Не моего ума это дело.
Я не хочу думать об Алексе и не хочу думать о Мерседес, я не хочу видеть снайперские винтовки и простреленные головы, я не хочу находиться в этой проклятой квартире и еще больше не хочу, чтобы со мной произошло то же, что и с mr.Тилле, и со всеми остальными. Хотя вряд ли моя смерть удостоится двух строк в газетной рубрике «некролог», я принадлежу к большинству. К тем, ради которых затеваются землетрясения, наводнения, засухи, цунами, эпидемии и террористические акты.
Я не хочу думать обо всем этом, но все равно думаю. Алекс, Мерседес, снайперские винтовки – отдельно, простреленные головы – отдельно. Отдельно от всего, даже от своих имен. Это при жизни им посвящали журнальные обложки, а смерть оказалась стыдливо упакованной в газетную бумагу. Простреленную голову на журнальную обложку не поместишь.
Не моего ума это дело.
– И не твоего, Сайрус.
Кот больше не сидит у меня на руках.
Больше всего я боюсь, что он отправится в прихожую и начнет орать прямо у входной двери – с требованием выпустить из западни.
– Понимаю, Сайрус… Ты настрадался, но скоро все закончится. Совсем скоро, обещаю тебе.
«Совсем скоро» – я не обманываю Сайруса. Единственное, что могло бы меня задержать, – сейф. Но замков на нем нет, только квадратная панель с цифрами от 0 до 9. Это означает, что ключ Ясина мне не помощник: ведь для того чтобы открыть дверцу сейфа, мне пришлось бы подобрать комбинацию цифр. Код. Он может быть трехзначным, пятизначным, девятизначным, он может содержать в себе сведения о дне рождения матери Мерседес или о дне, когда сама Мерседес потеряла девственность. Он может содержать в себе сведения о дате высадки союзнических войск в Нормандии, об октановом числе в бензине, очищенном от примесей; о стоимости молочного коктейля в ближайшем баре или о стоимости бутылки вина в одном из баров на острове Реюньон.
Он может содержать в себе все что угодно. Так же, как и пароль к компьютеру «Merche – maravillosa!». Мне ни за что не открыть его.
Ни за что.
Помнится, Фрэнки говорил мне, что работал менеджером в фирме по изготовлению металлических сейфов. Помнится, Слободан намекал, что секретов в любой охранной системе для него не существует. Вот если бы Слободан был здесь!.. Вот если бы Фрэнки здесь оказался!.. Но Фрэнки мертв, а Слободан… Я искренне надеюсь, что никогда больше не увижу его.
У меня под рукой только черный кот, ждать от него помощи не приходится. Он и так много для меня сделал. Так много, что я не знаю, как уложить все это в голове.
– …Эй, Сайрус! Нам пора.
Прежде "чем убраться, я решаю прихватить из гардероба подходящую случаю сумку. Не потому, что мне хочется взять что-нибудь на память о Мерседес, а потому, что книга о китах и дельфинах и журнал с кроссвордом слишком неудобны, чтобы все время таскать их в руках.
Мерседес точно не обеднеет.
А еще я могла бы умыкнуть из комнаты с сейфом несколько виниловых пластинок. Если бы когда-нибудь задалась целью выработать безупречное испанское произношение. Наскоро перебрав стопку, я нахожу в ней конверты с «Аббой», Майклом Фрэнксом и группой «Fleetwood Mac» (датированные серединой семидесятых), но львиную долю винила составляет совершенно незнакомая мне испаноязычная музыка, все эти
EI Camison De Pepa
Ahora Me Da Репа
Son De La Loma
Chachacha Cachibache
Они нисколько не свежее группы «Fleetwood Mac», такие же раритеты.
Зачем они здесь? Чтобы под глухое потрескивание голосов из прошлого века изучать фотографии на пробковой панели?.. Мерседес Торрес, испанка из Нюрнберга, слушает испанскую музыку – ничего удивительного в этом нет. Такой же исполненный достоверности знак, как и диван в гостиной. Как кровать в спальне. Как иссушенная джакузи в ванной комнате.
Не моего ума это дело.
Сейчас я закрою полог потайной комнаты, опушу занавес и забуду о ней навсегда. Я совсем не уверена, что у меня хватит сил забыть.
Но никогда сюда не возвращаться я постараюсь. Во всяком случае, мне нужна будет очень веская причина, чтобы вернуться.
…Рюкзаки – большие, маленькие, для похода на блошиный рынок, для автостопа. Кожаные, замшевые, холщовые, сшитые из гобеленовой ткани. Я могу выбрать любую из сумок (среди них есть эксклюзивные дизайнерские модели, и модели без роду и племени – просто симпатичные) – но почему-то останавливаюсь на рюкзаках. Рюкзак подойдет моим демократичным джинсам, супердемократичной футболке и мечтательному свитеру с оленем Рудольфом, накинутому на плечи и узлом завязанному на груди.
Вот этот. Комбинированная кожа прекрасной выделки, мягкая и нежная, как щека Джамиля. Или Джамаля.
Расстегнув замок, я обнаруживаю в рюкзаке несколько пластинок жевательной резинки, мелочь (монеты по пятьдесят центов и по одному евро – всего около десяти: тариф на удивительные вещи и поступки, установленный Алексом), зубочистки и ушные палочки, использованный билет в кино, брелок без ключей в виде мексиканского сомбреро с римской цифрой «XX» в центре; обрывок записки «mardi38, 14.00, Le Sedillot», штраф за неправильную парковку.
У Мерседес есть машина, ничего удивительного, ведь ее водительские права у меня.
Если у мелкой сошки Слободана Вукотича такой роскошный «Рено», трудно даже представить, на каком авто раскатывает Мерседес! «Бентли», не иначе. «Роллс-Ройс» ручной сборки, с зубочистками и одиноким билетом в кино на двенадцатый ряд это не вяжется.
Мерседес – великая модница, великая путешественница, великая загадка.
То, что я испытываю к ней, пусть даже умершей, пусть даже ушедшей безвозвратно и прихватившей с собой несколько десятков простреленных голов, определяется коротким словом -
pelusa.
Детская зависть. Детская ревность. Откуда мне известно это слово – непонятно.
Рыскать по чужим сумкам – последнее дело. Но после того как я влезла в чужой дом, как я обшарила (пусть и поверхностно) потайную комнату и попыталась взломать чужой компьютер – уже ничто не покажется неприличным. Напротив, кожгалантерейный шмон безумно увлекает меня, я перебираю содержимое сумок едва ли не с упоением, к трофеям из рюкзака прибавились три тюбика с почти нетронутой помадой, кораллового, черного и нежно-перламутрового цветов, пудреница, духи «L'Interdit»39 (это выглядит почти предостережением), засохший цветок фиалки; еще с десяток штрафов за неправильную парковку, с десяток крохотных, величиной со спичечную коробку, упаковок гостиничного мыла – «PensioneNuova Medusa» (Римини), «Aster House» (Лондон), «Executive Inn» (Лиссабон), «AmbosMundos»(Baлеарские острова) и что-то там еще. Я втайне надеюсь обнаружить обмылок, прихваченный Мерседес из «Las Brisas» – напрасно.
Мерседес просто коллекционирует упаковки мыла из гостиниц, где когда-то побывала.
Хобби, достойное великой путешественницы.
Я нахожу еще несколько билетов в кино, билет в «Альберт Холл» на двадцать пятое декабря прошлого года (корешок на билете так и не был оторван), связку ключей с брелком, нетронутые спички из заведения «Cannoe Rose», две пустых пачки сигарет «Lucky Strike» и одну – только начатую. Sim-карты для мобильных телефонов, ручку «Монблан», огрызок карандаша, мумифицированный огрызок яблока, проспект Музея курьезов в Сан-Марино, проспект Национального музея мотоциклов в итальянском Римини (опять – Римини!), «выставка-обмен старинными мотоциклами и велосипедами каждое третье воскресенья месяца». На полях проспекта написано:
URBINO, Via delle Mura 28, «Bonconte»
И еще какие-то цифры. «Bonconte» может быть названием очередного отеля, а Урбино – городом. Точно, Урбино – город, в котором родился художник Рафаэль, так же, как Римини – город, в котором родился режиссер Феллини: эти знания свалились на меня еще в далеком стылом Питере, они абсолютно бесполезны в Эс-Суэйре. И в Марракеше, в Касабланке, в Рабате. Но все еще помогают мне считать себя цивилизованным человеком.