Внезапно разозлившись, Мереуин спросила себя – что за бред? В конце концов, она Макэйлис, а у бесстрашного клана Макэйлисов есть гэльский девиз, звучащий в переводе, примерно так; «Не сдавайся даже мертвый». Стало быть, твердила она себе, изо всех сил пытаясь не падать духом, желание погибнуть вместе с «Горянкой» есть трусость, и потому не имеет оправдания. Она обязана, по меньшей мере, объяснить Александру и Малькольму, что с ней стряслось, и намерена любой ценой пережить это плавание.
Постепенно устрашающие скачки кочующего по воле волн судна начали стихать, Мереуин села попрямее и внимательно прислушалась. Больше не слышалось ни воя ветра за бортом, ни тяжелых ударов волн о корпус. В темноте трюма раздавалось тихое перешептывание пассажиров, в котором уже не было страха, все чувствовали, что шторм миновал.
Улыбка облегчения появилась на измученном личике Мереуин, хоть никто ее и не видел. На самом деле ей вовсе и не хотелось утонуть, говорила она себе, грызя черствую лепешку. О, нет! Ей хочется снова увидеть Алекса, Малькольма, Энни и даже свою кобылу… каждую комнату Кернлаха, который она так нежно любит.
– Клянусь тебе, Алекс, – шептала Мереуин, сворачиваясь в клубочек, чтобы согреться и заснуть, – я вернусь домой, но не раньше, чем Кинкейд и его шайка заплатят за все, что сделали со мной!
Проснувшись, она почувствовала себя отдохнувшей и из приглушенных разговоров вокруг поняла, что и прочие пассажиры оправились наконец от морской болезни. Заслышав уже знакомый скрип откидывающегося деревянного люка, Мереуин с надеждой подняла глаза. Грубый голос разрешил обитателям трюма подняться наверх.
Выйдя на палубу, она едва поверила своим глазам, так тихи были синие воды после недавно бушевавшей бури. По лазурному небу плыли пухлые белые облачка, теплый бриз игриво перебирал золотые завитки у нее на висках. Девушка подняла лицо к солнцу, надеясь впитать живительную силу его лучей. Усталости как не бывало, молодое тело трепетало от жажды жизни. Мереуин начала, как обычно, быстро ходить по палубе в раздувающемся от ветра красно-коричневом платье.
– Мисс Макэйлис?
Она вопросительно оглянулась на боцмана, который был уже хорошо знаком большинству пассажиров судна. Он был моложе других членов команды «Горянки» и, на взгляд Мереуин, более вежливым и образованным. Среднего роста молодой человек имел приятные черты лица и спокойные, несуетливые манеры, выдававшие натуру сильную и честную.
Наблюдая за его работой на палубе, когда он посылал матросов на реи регулировать такелаж и паруса, Мереуин часто гадала, осведомлен ли он о преступной деятельности капитана Кинкейда. Временами ей казалось, что он человек честный и будет потрясен, узнав правду, но она не осмеливалась подойти к нему с этим вопросом, все же сомневаясь в своих предположениях и опасаясь усугубить свое положение попыткой завоевать его доверие.
Боцман редко заговаривал с ней, однако кивал при случае, а однажды даже дружелюбно улыбнулся.
– Мистер Уилсон? – Мереуин подняла вопросительный взгляд раскосых синих глаз на его чисто выбритое лицо.
– Вас просит капитан Кинкейд. Он у себя в каюте.
Мереуин судорожно сглотнула.
– Он… с-сказал, чего хочет?
Боцман удивился:
– Да нет, мисс. Наверное, решил дождаться вашего прихода, как вы считаете?
Пухлые губы девушки сжались.
– Наверное.
Карл Уилсон стоял и задумчиво глядел на нее сверху вниз, гадая о причине вспыхнувшего в необычайно синих глазах, страха и беспомощной покорности. Хотя он взял за правило не интересоваться ни одним пассажиром, Мереуин. Макэйлис привлекла его внимание с первой минуты своего появления на палубе. Перепачканная и явно испуганная, она, тем не менее, поразила его своим гордым и непокорным видом, а надменно вздернутая золотая головка напомнила ему женщин под вуалями, которых он часто видел в Лондоне, проезжающих мимо в дорогих экипажах.
Особенно понравилось Уилсону, как она отшвырнула руку этого идиота матроса Барроуза, исчезая в ведущем к каюте капитана коридоре, и отряхнула бархатный рукав, словно Барроуз замарал его своим прикосновением. С тех пор боцман присматривался к девушке всякий раз, как она выходила на свежий воздух, прохаживаясь взад-вперед по верхней палубе с решительным выражением на нежном личике, явно не замечая никого вокруг.
Хотя ее красно-коричневое бархатное платье было покрыто пятнами и измято, он видел, что сшито оно прекрасно, и догадывался, что какой-то период своей жизни она прожила в богатстве, потом попала в беду – может быть, после смерти родителей – и была вынуждена закабалить себя. Просто жалость и стыд охватывают, как об этом подумаешь, частенько говаривал он себе, но что тут поделаешь?
– Мистер Уилсон?
Он очнулся от своих мыслей, сокрушенно признав, что забыл обо всем, любуясь раскосыми синими глазами, в глубине которых сверкали золотые искорки, вздернутым носиком и полураскрытыми мягкими алыми губами.
– А? Вы что-то сказали, мисс?
– Я спрашиваю, капитан желает видеть меня прямо сейчас? – повторила Мереуин со снисходительной улыбкой, пытаясь скрыть нетерпение. Она уже дважды задала этот вопрос, а он только глядел на нее, как баран на колоду мясника. Что это с ним такое?
Боцман густо покраснел под ее пытливым взглядом.
– А… о… да, конечно, мисс Макэйлис. Он вас ждет.
Она вежливо поблагодарила и отвернулась, тут же позабыв о нем, поскольку ее начали терзать иные заботы. Чего теперь хочет от нее Кинкейд? С пересохшим ртом она тихо стукнула в дверь каюты и получила краткое разрешение войти.
Капитан Кинкейд сидел за уставленным аппетитными блюдами столом, перед ним вновь стоял роскошный обед, но на сей раз Мереуин удалось побороть усилившееся при виде еды чувство голода. Она все еще злилась, что не сумела совладать с собой при первом свидании с капитаном, и теперь со сдержанной победной улыбкой отклонила предложение пообедать с ним.
– Вы улыбаетесь, мисс Макэйлис, – заметил Кинкейд, внимательно изучая ее. – Почему?
– Вам не понять, – холодно ответила Мереуин. Он продолжал любезным тоном:
– Я смотрю, вам удалось после всего происшедшего за последнее время сохранить хорошее расположение духа. Остается надеяться, что вы так же перенесете и дальнейшее плавание.
Сердце Мереуин екнуло при этих словах.
– И долго еще оно будет длиться? – тревожно спросила она.
– Пять недель. – Капитан рассмеялся, увидев, как она потрясена, и принялся ловко снимать кожуру с мясистого лайма.[15] – Вы, конечно, не станете утверждать, будто время летит незаметно, – поддразнил он.
– Нелегко различать дни и ночи, когда тебя вынуждают жить в темноте, – хмуро заметила она.
– Приношу извинения за апартаменты, – проговорил капитан, изображая очередную улыбку, настолько самодовольную, что ей страшно захотелось влепить ему пощечину – но хоть я и решил позаботиться о том, чтобы вы прекрасно выглядели, делить с вами свою каюту не собираюсь. Ах, кстати, это напомнило мне о вопросе, который я хотел вам задать. Вы уверены, что до сих пор сохранили девственность?
Щеки Мереуин полыхнули румянцем, капитан захохотал, а его желтые глаза выразили искреннее наслаждение.
– Великолепно. Это позволит поднять на вас цену.
– Какое значение имеет моя… моя… – Мереуин задохнулась.
Капитан, все еще занятый чисткой фрукта, пожал плечами:
– Это имеет значение для того, кто вас купит.
Ее настиг взгляд наглых глаз, и устрашенная намеком девушка отвернулась, чтобы не видеть появившегося в них выражения жестокого веселья. Неужто правда, что тот, кто ее купит, может попробовать… потребовать… Она прижала ладони к горящим щекам и страдальчески застонала.
– Ох, да не переживайте вы так, – спокойно посоветовал ей Кинкейд. – Я ни на секунду не поверил, будто вы проститутка, как отрекомендовал вас Эдмунд. Совсем, не тот тип, и поверьте, – глаза его сверкнули, – я достаточно опытен, чтобы отличить один тип от другого. Только ведь все равно вы едва не ограбили джентльмена, так откуда мне было знать наверняка?
Мереуин, не понимая, смотрела на него лихорадочно блестевшими синими глазами.
– Вам прекрасно известно, о ком я толкую, – нетерпеливо продолжал капитан Кинкейд, кладя в рот ломтик лайма и морщась от брызнувшего на губы кислого сока. – Об Уильяме Роулингсе. Вы пытались украсть у него перстень.
– Откуда вы обо мне столько знаете? – шепотом спросила Мереуин и попятилась к двери.
– Я знаю все о каждом заключенном подавляющего большинства шотландских тюрем и даже некоторых английских, включая Нью-гейт. Умный бизнесмен ведет дела в обширном географическом пространстве.
– Вы чудовище, – выдохнула Мереуин, борясь с поднимающимся в душе ужасом.
– Вы мне уже говорили об этом, – невозмутимо ответил Кинкейд. Разговор вдруг надоел ему, и он неожиданно заявил: – Я хочу, чтоб вы стали моим коком.
– Что?
– Я сказал, вы станете коком на «Горянке».
– Да вы с ума сошли! – закричала она, вполне в этом уверенная.
Он покачал коротко стриженной темноволосой головой:
– О, уверяю вас, вовсе нет. Я потерял своего кока в шторм вчера ночью. Его смыло за борт. Какая жалость, он готовил превосходнейшее консоме!
– Среди членов команды есть, разумеется, и другие, способные…
Он нетерпеливо отмахнулся:
– Конечно, вы не будете готовить еду на всех. Только для офицеров и для меня самого. Ничто не доставит мне такого наслаждения, как обед, приготовленный вот этими ручками.
От его тона у Мереуин свело желудок.
– Я не смогу…
– Безусловно, сможете и согласитесь. Я хочу, чтобы вы больше времени проводили наверху, и таким образом решу все проблемы. Вы похудели и побледнели с тех пор, как мы покинули Глазго.
– Не соглашусь! – упрямо крикнула Мереуин. – Вы не можете заставить меня работать, как… как простую рабыню!
Кинкейд оскалил зубы в жуткой улыбке:
– Вам надо привыкать, дорогая мисс Макэйлис.
Она ничего не сказала, только отвернулась. Капитан встал и направился к ней в обход стола. Мереуин старалась устоять на месте, крепко стиснув зубы и решительно вздернув подбородок, но губы предательски тряслись, и она содрогнулась, когда капитан протянул руку и коснулся мягких золотых прядей, зашпиленных на затылке.
– Вам нечего опасаться меня, – сказал он. – Я не собираюсь сбивать цену на свой товар. Надеюсь заработать на вас много денег, моя дорогая.
Она вновь отвернулась, дрожа всем телом.
– Могу я рассчитывать на вашу помощь на камбузе, мисс Макэйлис?
Она молчала, и капитан, грубо взяв девушку за подбородок, заставил ее повернуть голову, впившись жестоким взглядом в широко распахнутые, наполненные страхом глаза.
– Мисс Макэйлис? – угрожающе повторил Кинкейд.
– Да, – с трудом выдавила Мереуин.
– Превосходно.
Капитан отпустил ее и, подойдя к двери, прокричал что-то в коридор. Мереуин отошла на безопасное расстояние, борясь с подступившей к горлу тошнотой.
Постепенно успокаиваясь, она начала видеть определенную выгоду в полученном предложении. Во-первых, она будет проводить больше времени за пределами провонявшего рвотой трюма, а во-вторых, окажется рядом с продуктовыми запасами… У девушки потекли слюнки при мысли о вкусной еде, которую можно съесть сразу или запасти на будущее; очень заманчивая перспектива после ее скудного рациона на протяжении нескольких последних недель.
– Отведи мисс Макэйлис на камбуз.
Мереуин обернулась и увидела перед собой ухмыляющуюся бородатую физиономию матроса Барроуза. Она безмолвно застонала от ненависти к гнусному типу с бычьей шеей, который неизменно оказывался поблизости, когда она выходила на палубу, таскался за ней с полуприкрытыми глазами и слюнявыми губами. От такого кого угодно стошнит!
Следуя за шаркающим по коридору Барроузом, Мереуин пыталась подавить охватившее все ее существо невероятное волнение. Теперь, когда ей придется готовить для капитана, наверняка удастся проводить больше времени в его каюте и со временем отыскать свой контракт.
Она едва слышала скучные разъяснения Барроуза по поводу расписания капитанских трапез и ничего не разглядела на самом камбузе, заметив только, что он оборудован не хуже подвальных кухонь Кернлаха. Мереуин лихорадочно перебирала в уме все возможные места, где скорее всего могли храниться бумаги. С губ ее не сходила радостная улыбка, пока она усиленно кивала, соглашаясь со всем, что бубнил бородатый матрос, и совершенно не замечала взгляда налитых кровью глаз, не отрывавшегося от выреза красно-коричневого платья, обрисовывающего крепкие, налитые груди.
Сегодня же, взволнованно думала девушка, надо начать поиски, и, если все пойдет хорошо, к моменту прибытия в Уилмингтон она завладеет бумагами. Без них капитан Кинкейд не сможет опровергнуть ее заявления о похищении и шантаже.
– Мисс Макэйлис, я должен сделать комплимент вашему супу.
Эти слова принадлежали боцману Уилсону, мужественное лицо которого вспыхнуло, когда Мереуин ответила признательной улыбкой.
– Благодарю вас, мистер Уилсон. Сказать по правде, я сама удивляюсь. Дома я редко готовила.
– А где ваш дом? – полюбопытствовал первый помощник капитана, вступая в беседу.
Нынешним вечером первый помощник и боцман были гостями капитана Кинкейда и составляли компанию коренастому, плотному человеку за столом, покрытым элегантной льняной скатертью. Все трое только что покончили с супом, который Мереуин приготовила по такому случаю, и, хотя это был ее первый опыт, результат изумил и даже обрадовал девушку.
Убирая со стола суповые чашки, она замерла от неожиданного вопроса первого помощника. Мереуин вовсе не желала сообщать что-либо о своем доме и о себе. Пускай Льюис Кинкейд по-прежнему верит, что она шлюха или воровка, ибо Мереуин планировала в нужный момент воспользоваться своим настоящим именем как оружием против него.
– В Глазго, мистер Эймс, – поспешно ответила она. – Семья моя была столь многочисленной, что нам всегда кто-то готовил еду.
Слава Богу, первый помощник вроде бы не собирался продолжать эту тему, и разговор между тремя мужчинами перешел к навигационным проблемам, в которых Мереуин ничего не смыслила. Убирая со стола, она незаметно обшаривала глазами каюту, выискивая возможные тайники.
В каюте капитана Кинкейда кроме стола, за которым он ел, были только шкаф, стоявший напротив койки, и большой сундук. В шкафу, как было известно Мереуин по прошлому визиту, хранились бутылки с бренди, а в нижнем отделении – кое-что из одежды. Шкаф был заперт, несомненно, в целях охраны изысканных спиртных напитков от членов команды, и девушка гадала, не там ли спрятаны документы.
Мереуин сгорала от нетерпения заглянуть туда, волнение нарастало с каждым часом, а капитан никак не проявлял намерения отпустить офицеров и подняться наверх. Не говоря ни слова, она подала остальные блюда и вернулась на камбуз, где принялась помогать застенчивому юнге мыть тарелки, хоть это и не входило в ее обязанности.
Девушке нравился кудрявый четырнадцатилетний парнишка. Несмотря на свой юный возраст, Дэвид Браун уже служил на борту мощно вооруженного британского фрегата, вынесшего в ходе Семилетней воины множество стычек с французами. В 1756 году Дэвид, восьми лет от роду, участвовал в нескольких крупных морских сражениях, рассказы о которых заставляли Мереуин содрогаться от страха. В последнем бою он потерял несколько пальцев на правой руке, прищемленных пушкой, но с легкостью пережил крушение мечты стать когда-нибудь морским капитаном.
– Я и правда не возражаю, мисс Мереуин, пускай всю жизнь буду юнгой, – не раз заявлял он, когда они трудились бок о бок за большим деревянным столом. – Покуда я в море, вижу разные интересные места, я счастлив.
– Тебе повезло, Дэвид, – с грустью ответила Мереуин. – Не каждый может утверждать, что счастлив, занимаясь своим делом.
– Ой, да в колониях все будет прекрасно, – поспешно заверил юнга, не желая видеть печаль на ее лице, поскольку успел сильно привязаться к золотоволосой неулыбчивой девушке, которую капитан взял на место Мартина Барнса.