Она обернулась, придерживая на плечах расстегнутую блузку.
— Спасибо, Нелл. — Она слегка обняла свою подружку одной рукой. — Независимой я могла бы стать, но не знаю, что бы делала без тебя. Спокойной ночи. Отдохни сама как следует.
Шэрон Филдс стала подниматься по крытым коврами ступеням лестницы, ведущей к ее спальне на втором этаже. Она вспомнила о снимках ее владений, появившихся в одном из центральных журналов несколько лет тому назад. На двухстраничном развороте поместили снимок ее спальни, сделанный широкоугольным объективом. На нем крупным планом красовалась ее кровать королевских размеров, под балдахином, покрытая бархатным покрывалом. Текст под снимком гласил: «Если Овальный кабинет Белого дома в Вашингтоне, округ Колумбия, московский Кремль, Государственный дом в Пекине — политические столицы мира, то эта спальня в Бель-Эйре — его сексуальная столица. Роскошная комната, меблировка которой обошлась в 50.000 долларов — это гнездышко, в котором Шэрон Филдс, международная Богиня царства амура, прячется от всего этого, от обожания и страстных вздохов, чтобы поспать в одиночестве».
Она давно ненавидела всю эту рекламную чушь, но, вспомнив об этом сейчас, решила, что последняя фраза оказалась провидческой, и это изумило ее.
— Спать одной.
«Слава Богу, — подумала она, дойдя до площадки. — Благодарю тебя, мистер Бог», — сказала она про себя и с радостью направилась к спальне.
Через полчаса Шэрон Филдс, переодевшись в розовую, отделанную кружевом ночную рубашку, уютно закутавшись до подбородка в стеганое атласное одеяло, лежала под громадным балдахином в темноте своей спальни, все еще без сна, но уже ощущая сонливость.
Она проглотила и запила водой свой нембутал за десять минут до того, как легла, и знала, что не заснет еще минут десять. Удобно улегшись, расслабилась и вдруг осознала, что ее все меньше и меньше волнуют воспоминания о прошедших ночах — что было хорошо и указывало на душевное здоровье, — и все больше времени она уделяет мыслям о настоящем и мечтам о будущем.
В эту ночь она была весьма довольна собой и чувствовала себя в полной безопасности.
Для нее это было новым ощущением, так как совсем недавно Кровать была символом всего, что она ненавидела в своей жизни. Кровать была ареной, с которой безо всякой любви она начала свое восхождение к успеху. Как только Шэрон прославилась, Кровать стала публичным символом ее личности и привлекала к себе внимание миллионов людей. Для всех них там, снаружи, она была не человеком, как все они, а предметом, вещью, сексуальным объектом — пусть и самым желанным в мире, чье присутствие немедленно ассоциировалось с совершенным сексуальным приемником и чье место было в Кровати и нигде больше.
Сначала она сама добивалась такого образа, но, достигнув его, тщетно пыталась отвязаться от него, отделить себя от образа Кровати. Однако публике это не нравилось, студии — также, и даже ее собственный пресс-агент, Ханк Ленхард, не позволяла ей такое вольнодумство.
Наконец, она нашла в себе способ сжиться с этим образом — положив себя на Кровать любого мужчины — и совершила она это, познав свою сущность, поняв, что она нечто большее, чем объект на Кровати. Совершив такой поступок, она отделила себя от символа этой ненавистной Кровати в своем сознании. Фактически она умудрилась так хорошо это сделать, что теперь могла относиться к своей кровати как к дружественным и гостеприимным небесам покоя, укрытия и отдыха.
Она наслаждалась своей победой, силой воли и ума, которые в конце концов позволили ей существовать, при соблюдении остальными ее собственных правил. Это заняло долгое, долгое время, но, наконец, она смогла сама управлять собой и распоряжаться собственной судьбой. Стала свободной, впервые в жизни, от мужчин и их сексуальных требований, от необходимости насиловать свою личность и поведение, чтобы радовать их.
Впервые в жизни Шэрон смогла делать то, что хотела сама, и так, как ей хотелось. У нее была независимая душа, и, нравилось им или нет, теперь она не только сравнялась с мужчинами, она превзошла их.
После двадцати восьми лет пребывания в оковах и рабстве, знакомого большинству девушек и женщин, ее ум и тело, — да, и тело — принадлежат теперь только ей.
И все же, возможно, чего-то ей недостает. А может быть, и нет. В настоящее время она не испытывает вакуума вокруг себя. Может быть, пока? Возможно, что любви к себе недостаточно для человека, когда чувство обретения нового качества постепенно притупляется. Тогда может появиться потребность в ком-то еще, достойном, добром и нежном, чтобы делить с ним радости каждого дня при пробуждении. Роджер Клэй был ей симпатичен. Задумчивый, часто очень милый, рассудительный человек, хотя он был актером и по-своему эгоистичным человеком. В действительности они разошлись потому, что она была вольнолюбивой и слишком энергично защищала свою с трудом завоеванную независимость.
Теперь, ночью, к ней пришли новые мысли. Может быть, компромисс — совсем неплохая идея. Отдать часть отвоеванной территории в обмен на союзника, принесшего в дар свою любовь. Ладно, послезавтра, довольно скоро, она будет с ним в Лондоне, постарается получше изучить его и самое себя, оценить важность совместного существования. Она постарается сделать свой выбор независимым от обстоятельств.
Шэрон зевнула и повернулась на мягкой пуховой подушке.
Те французские книги, которые она недавно читала, в которой из них была эта фраза? Ах, это было… у Валери, да, точно, у Валери. «Должны пройти долгие годы, прежде чем истины, которые мы создали для себя, становятся нашей собственной плотью».
Все правильно. Так что, зачем торопиться? Метаморфозы могут случиться, случаются, могут произойти.
Последняя, последняя, последняя мысль перед сном: завтра будет удивительный, удивительный день.
Она заснула.
Действие второе
Глава 7
Черный грузовик-шевроле грузоподъемностью в три четверти тонны, на шасси выпуска 1964 года, на новехоньких шинах имел одинаковые надписи на обоих свежевыкрашенных бортах:
ПОЛНОЕ УСТРАНЕНИЕ ПОЖАРОВ КОНТРОЛЬ И ИСТРЕБЛЕНИЕ ДОМАШНИХ ПАРАЗИТОВ
1938 Западный Лос-Анджелес.
По мере того как грузовик прокладывал свой путь вверх по дороге Стоун-Каньон в Бель-Эйре, ничто в его внешнем виде не вызывало ни малейшего подозрения в том, что он не спешит по обычному служебному вызову.
Фактически в этот туманный час раннего утра (было всего пять минут седьмого) в среду в середине июня не было видно ни одного движущегося средства передвижения и ни одного человека в непосредственной близости от этого грузовика.
Сидя впереди, за рулем водителя, Адам Мэлон направлял грузовик все ближе к цели.
Хотя он спал мало и с перерывами в эту тревожную ночь, теперь был совершенно бодрым и внимательным. И все же чувствовал себя отстраненным от роли, которую играл последнее время. Это чувство было похоже на то, как если бы он спрятался за полупрозрачным стеклом и наблюдал за кем-то, похожим на него самого. Этот человек возглавлял команду из четверых мужчин, выходящих из фантастического мира желания и самодовольства в действительный мир с тремя измерениями, на землю, никому не принадлежащую, где гибель и опасность таились под каждым деревом и кустом.
Рядом с ним, склонившись на переднем сиденье для пассажира, сидел Кайл Шивли. Он казался спокойным и хладнокровным, хотя края мускулов, обозначившиеся на его худощавом лице, и выступающие жилы на шее выдавали внутреннее беспокойство. Он сидел с раскрытой на коленях картой Бель-Эйра; глаза его то смотрели на дорогу, то отмечали бело-синие знаки пересечения ее с улицами.
За ними, скорчившись на видавшем виды потертом коврике, сидели в глубине грузовика Говард Йост в костюме рыболова цвета хаки и Лео Бруннер в спортивной куртке и темных широких брюках.
Они ехали в полном молчании от бульвара Сансет, но вот Шивли выпрямился и нарушил тишину:
— Вот она, — шепнул он Мэлону. — Видишь? Левико Уэй.
— Вижу, — ответил Мэлон приглушенным голосом. — Который час теперь?
Шивли поднял к глазам руку с часами в металлическом корпусе:
— Две минуты седьмого.
Мэлон повернул руль влево, грузовик свернул и начал подниматься по дороге Левико.
Сзади раздался дрожащий голос Бруннера:
— Послушайте, — просил он, — у нас все еще есть время повернуть назад. Я боюсь, что мы…
— Будь ты проклят! Заткнись! — проворчал Шивли.
Они преодолели подъем и оказались на более широкой, ровной улице, заканчивающейся тупиком. Грозные ворота из гнутого железа, охраняющие владения Шэрон Филдс, засияли вблизи.
— Вы… вы уверены, что ворота откроются? — спросил Мэлон, с трудом выговаривая слова.
— Сказал же я тебе, что позаботился об этом, — взорвался Шивли, надевая рабочие перчатки. Они были у самых ворот, когда Шивли приказал:
— Хорошо, остановись здесь, но пусть двигатель работает.
Мэлон затормозил и, пока грузовик останавливался, держал ногу на тормозе.
Шивли молча нажал на ручку, открыл дверцу и спрыгнул на асфальт. Он резко оглянулся назад. Удовлетворенный, быстро пошел к воротам.
Сидя на своем месте, Мэлон с тревогой наблюдал, как Шивли сжал одной рукой в перчатке столбик одной половины ворот, затем другой рукой взялся за столбик второй половины и толкнул.
С кажущейся легкостью обе половины ворот подались, и прямо перед собой они увидели асфальтовую дорожку, которая вела мимо кустарника налево, затем мимо высоких тополей и массивных вязов уходила вправо, прежде чем изогнулась и исчезла за деревьями, скрывавшими в отдалении дом.
Шивли вернулся к грузовику, взобрался на свое сиденье, тихо закрыл дверь.
— Видишь, — сказал он, — говорил я тебе, что выполнил свою работу. — Сняв перчатки, он снова поднес к глазам руку с часами. — Если она не нарушит свое расписание, то должна выйти через три-четыре минуты. Ты хорошо помнишь, что собираешься ей сказать?
Мэлон нервно кивнул.
— Говори деловым тоном, как будто выехал на работу, — предупредил его Шивли. — Если как-нибудь дико поглядишь или будешь вести себя нервозно, то испугаешь ее. Так что помни об этом… Одну секунду. Позвольте проверить все остальное. — Он нагнулся, вынул бутылочку с хлороформом и комок ткани и положил все на сиденье рядом с собой. — Все нормально, малыш. Все на месте. Въезжай медленно.
Мэлон снял ногу с тормоза, сдвинул машину с места, прибавил скорость, грузовик прошел сквозь открытые ворота и двинулся по дороге внутрь владений. Он продвигался со скоростью улитки, постепенно приближаясь к плотной роще на повороте дороги.
Шивли склонил голову набок и схватил Мэлона за руку:
— Ты слышишь? Прислушайся…
Мэлон повиновался.
За деревьями отчетливо слышался громкий, звонкий лай собаки.
Сердце Мэлона оглушающе стучало. Он взглянул на Шивли.
— Ее собака, — прошептал он.
— Продолжай продвигаться, — сказал Шивли, подавляя волнение.
Мэлон слегка прибавил скорость. Внезапно его глаза расширились, а нога ударила по тормозу.
Собачка, косматый йоркширский терьер, выскочила из-за рощицы, остановилась, залаяла на кого-то, и в тот же момент появилась Шэрон.
Она не сразу заметила их, так как внимательно следила за собакой. Прошла за ней, полусмеясь, полубраня ее, а йорки, играя, бежал от нее, затем остановился, гавкнул счастливо и стал ждать хозяйку.
Сквозь ветровое стекло Мэлон наблюдал за ней, ослепленный, с благоговением следил за каждым ее движением. Сердце стучало у него в горле.
Она была невероятно прекрасна, точно такая, как он и думал, должна была быть и была совершенством.
Шэрон поймала собаку, встала перед ней на колени, ласково поглаживая ее и что-то нежно приговаривая.
За несколько секунд Мэлон запомнил все ее черты. Она была выше, стройнее, но фигура ее оказалась более роскошной, чем он представлял себе. Мягкие светлые волосы прядями рассыпались по плечам. На ней были огромные фиолетовые очки. Одета была в тонкую вязаную блузку с глубоким вырезом, застегивающуюся спереди. Широкий коричневый кожаный пояс с медными заклепками придерживал чрезвычайно короткую кремовато-бежевую кожаную юбку. На ногах были короткие из коричневой кожи сапожки на низких каблуках. Она была без чулок, и теперь, когда стояла на коленях перед собакой, половина ее бедра обнажилась. На ней было какое-то ожерелье, и сейчас подвеска качалась над животным.
Шивли опять схватил Мэлона за руку:
— Продолжай движение, идиот. Увеличь скорость и подъезжай к ней, чтобы она заметила нас.
Его взгляд все еще не мог оторваться от нее. Мэлон делал все движения совершенно механически. Он повышал скорость, пока грузовик не издал громкий визжащий звук, затем сдвинулся с места и начал продвижение вперед.
Шэрон Филдс, услышав шум, поглядела через плечо, затем высвободила из объятий собаку, выпрямилась и подошла к краю дороги, обозревая непонятно как оказавшийся здесь грузовик. Она с удивлением наблюдала, как он движется по направлению к ней и останавливается возле нее.
Из открытого окна водителя Мэлон смотрел на Шэрон Филдс; она была всего в нескольких футах от него, почти рядом, он мог дотянуться до нее рукой. Ее любопытные глаза, скрытые очками, прелестный нос и полные губы, округлости полных грудей, подчеркнутые прилегающей вязаной блузкой, близость ее плоти мгновенно лишили его дара речи. Он почувствовал, как Шивли ткнул его пальцем под ребра, и вернулся в реальность.
В отчаянии он попытался вести себя нормально. Она стояла рядом, с откинутой назад головой, глядя прямо в его бородатую физиономию.
Адам нервно сглотнул и высунулся из окна:
— Доброе утро, мадам. Извините за беспокойство, но нам позвонили рано утром по поводу уничтожения термитов по соседству с вами. Но мы, видимо, спутали адрес. Мы разыскиваем дом Галло — это где-то на боковой улице с тупиками, недалеко от 1200-го квартала Стоун-Каньона. На вашем владении нет адреса, так что мы подумали, что может быть…
— Сожалею, но вы приехали по неправильному адресу, — сказал Шэрон Филдс. — Номер, который вы ищете на Стоун-Каньон, вероятно, расположен на три-четыре квартала дальше, вверху.
Мэлон пытался выразить благодарность:
— Я… мне сдается, мы просто заблудились здесь, — сказал он. — Никто из нас никогда не был в этих местах. Не окажете ли такую любезность, покажите моему партнеру на карте, где мы сейчас находимся.
Разговаривая, Мэлон уловил слабый запах хлороформа из бутылочки, которую откупорили и, прикрыв, поставили под приборной доской. Он слышал, как Шивли открыл дверцу машины и вылез на дорогу.
— Сомневаюсь, что смогу быть… — начала отвечать Шэрон Филдс, но ее отвлекло появление Шивли с картой в одной руке. Он быстро обошел машину спереди и пошел по направлению к ней.
Она стояла, слегка озадаченная, переводя взгляд с Шивли на Мэлона и обратно. Затем стала смотреть только на Шивли.
— Очень не хотелось бы тревожить вас, мадам, — сказал Шивли. Он разложил карту перед ее глазами. — Вот наша карта этого района. Так что, если вы…
Она игнорировала карту. На лбу появились морщинки, глаза вопросительно уставились на него.
— Как вы проехали внутрь? — отрывисто спросила она. — Ворота всегда…
— Мы говорили по переговорке, — прервал ее Шивли. — Ладно, мадам, если вы посмотрите на эту карту…
Он придвинул карту ближе к ее лицу, и расстроенная Шэрон автоматически стала разглядывать ее.
Молниеносно другая рука Шивли появилась из-за спины, охватила ее плечи и сунула ей под нос комок мокрой ткани. Он совершенно закрыл ей нос и рот, так что видны были только ее ошеломленные глаза под солнцезащитными очками.
Они расширялись от ужаса. Она пыталась протестовать, задыхаясь, приглушенным голосом: «Ох, нет…»
Шивли ухватился за прядь ее волос и, потянув, плотно прижал ее голову к своей груди, удушая смоченной в хлороформе тряпкой. Она отчаянно пыталась высвободиться, отталкивая его руками, но другая рука Шивли обняла ее, прижав руки, и она утратила возможность двигаться.