«Сегодня у меня настроение как раз для соболей», – подумала Рене, когда Тони пошел выполнять ее просьбу.
Чем богаче, тем лучше.
2
Долина и вздымавшиеся над ней холмы были покрыты тонким слоем снега. Виноградные лозы, подобно дерзким и честолюбивым солдатам, карабкались по склонам; их обнаженные стебли пронзали неподвижный туман, размывавший очертания пологих холмов до едва различимых слабых теней.
Виноградник, окутанный жемчужным сумраком, спал, чуть вздрагивая во сне.
При виде этой мирной сцены как-то не верилось, что здесь идет бесконечная азартная игра, причем на кону стоит целое состояние. Игра с природой, которая является твоим партнером и соперником одновременно.
Для Софии виноделие было искусством, бизнесом и наукой. И в то же время самой захватывающей игрой на свете.
Она стояла у окна бабушкиной виллы и смотрела на раскинувшийся перед ней виноградник.
В городе все ее силы были отданы семейному бизнесу. Выполняя свои профессиональные обязанности, она редко вспоминала о виноградниках. Но когда возвращалась, то не могла думать ни о чем другом.
Теперь она была даже рада этому неожиданному вызову.
И все же долго пробыть здесь не могла. В Сан-Франциско ее ждали дела. Необходимо было завершить проект новой рекламной кампании. Приближался столетний юбилей фирмы «Джамбелли».
«Старое вино в новом тысячелетии», – думала она. «Вилла Джамбелли: второй век отличного качества».
Нет, для завоевания молодых потребителей требуется что-то свежее, что-то неизбитое. Для людей, которые покупают вино второпях, спеша на вечеринку.
Придется пораскинуть мозгами… Что ж, такова ее работа.
К тому же это позволит ей отвлечься от мыслей об отце и интригах Рене.
Это меня не касается, напомнила себе София. Какое ей дело до того, что отец хочет связать свою жизнь с бывшей манекенщицей, демонстрировавшей нижнее белье? У этой Рене сердце размером с изюминку. А мозги и того меньше. Что ж, отец уже не раз ставил себя в дурацкое положение. Очевидно, так будет и в этот раз.
Софии хотелось ненавидеть его за слабость характера и очевидное равнодушие к собственной дочери. Но с любовью, въевшейся в плоть и кровь, трудно сладить. Наверно, она такая же дура, как ее мать.
Он заботился о них не больше, чем о покрое собственного костюма. И забывал об их существовании через две минуты после окончания встречи. Тони был настоящим ублюдком. Крайне эгоистичным, время от времени любящим и всегда беспечным.
Впрочем, в этом заключалась значительная доля его обаяния.
София жалела, что не высказала ему этого накануне вечером, жалела, что продолжает поддерживать отношения с отцом. Несмотря ни на что.
Впрочем, пусть все остается как есть. Она будет жить так, как жила последние несколько лет. Путешествовать, работать, выполнять свои профессиональные и общественные обязанности.
Два дня, решила она. Она уделит бабушке два дня, проведет их с семьей, побудет на винограднике и винодельне. А потом с новыми силами вернется к работе.
София обвела взглядом холмы и увидела две фигуры, пробиравшиеся сквозь туман. Высокий жилистый мужчина в старой коричневой кепке. И женщина с идеально прямой спиной, в мужских сапогах и брюках, с волосами белыми как снег. Рядом с ними брела колли. Дед и бабушка совершали утреннюю прогулку со старой, бесконечно преданной Салли.
От этого зрелища у нее улучшилось настроение. Как бы ни менялась ее жизнь, что бы ни происходило, но это всегда оставалось неизменным. La Signora и Эли Макмиллан. Да еще виноградная лоза.
София отошла от окна, взяла куртку и поспешила к ним навстречу.
Ум шестидесятисемилетней Терезы Джамбелли был острым как бритва, и тело не уступало уму. Она училась искусству виноградарства, сидя на коленях у деда. В три года вместе с отцом уехала в Калифорнию, чтобы превратить долину в виноградник. Она владела двумя языками и переезжала из Калифорнии в Италию с такой же легкостью, с какой другие девушки ездили на теннисный корт.
Она научилась любить холмы, рощи и звук американской речи.
Америка не стала и не могла стать ее домом. Домом Терезы был castello, однако она обосновалась в Калифорнии и была этим вполне довольна.
Она вышла замуж за мужчину, которого выбрала семья, и научилась любить его. Родила от него дочь, но, к ее неизбывному горю, не сумела доносить двух сыновей.
В тридцать лет Тереза похоронила мужа. Она не брала его фамилию и не передала ее своей дочери. Она принадлежала к роду Джамбелли; это наследие и этот долг были более важными и более священными, чем узы брака.
У нее был любимый брат; он стал священником и служил в Венеции. Еще один брат Терезы был солдатом и погиб, не успев толком узнать, что такое жизнь. Она чтила память павшего, хотя едва его помнила.
Кроме того, у нее была сестра, которую Тереза считала набитой дурой. Эта сестра произвела на свет сына, который был немногим умнее матери.
Продолжать род и семейное искусство было некому. Поэтому она сделала это сама.
Ее брак с Эли Макмилланом был хорошо обдуман и тщательно спланирован. Тереза решила объединить их виноградники, расположенные в долине по соседству. Он был хорошим человеком и отличным виноградарем; второе было важнее.
Он ухаживал за ней – как и многие другие. Его общество доставляло Терезе удовольствие – впрочем, как и общество других мужчин. В конце концов она начала думать о нем как о нежном и сладком мерло, хорошо сочетающемся с ее более крепким и терпким каберне-совиньоном.
Правильно составленная смесь могла дать прекрасные результаты.
Тереза приняла предложение руки и сердца после долгих и сложных расчетов. Получалось, что их брак пойдет на пользу обеим компаниям; это ее вполне устраивало.
Тереза удивлялась редко, однако ей пришлось удивиться, когда выяснилось, что этот брак не просто выгоден и удобен, но приятен и прочен. Приближался их двадцатилетний юбилей.
Эли все еще был привлекательным мужчиной. Тереза не сбрасывала это со счетов, но полагала, что здесь нет особой заслуги – все определяли гены. А вот что действительно было для нее важно, так это способность человека самостоятельно добиться высокого положения.
Хотя Эли был на десять лет старше ее, но поддаваться возрасту не собирался. Он по-прежнему вставал на рассвете и каждое утро гулял с ней независимо от погоды.
Она доверяла Эли, как доверяла только собственному деду, и любила так, словно он был ее кровным родственником.
Он знал все ее планы и большинство секретов.
– Вчера поздно вечером приехала София.
– Угу. – Они шли между рядами лоз; рука Эли лежала на ее плече. Это был простой и привычный для него жест. Терезе понадобилось время, чтобы привыкнуть к непринужденному прикосновению мужчины – ее мужа. Еще больше времени понадобилось, чтобы начать получать от этого прикосновения удовольствие. – Ты думала, что она не приедет?
– Я знала, что она приедет. – Тереза слишком привыкла к повиновению, чтобы сомневаться в нем. – Если бы она прибыла прямо из Нью-Йорка, то успела бы раньше.
– Наверно, у нее было свидание. Или поход по магазинам.
Тереза прищурила глаза. Они оказались пронзительными и почти черными. Голос тоже был резким, хотя и хранил экзотическую мелодичность, свойственную итальянкам.
– Или встреча с отцом.
– Или встреча с отцом, – согласился сговорчивый Эли. – Тереза, ты всегда высоко ценила преданность семейным узам.
– Только если человек заслуживает такой преданности. – Как ни любила она Эли, временами его уступчивость выводила Терезу из себя. – А Энтони Авано не заслуживает ничего, кроме презрения.
– Жалкий человек, плохой муж и никудышный отец. – В точности такой же, как мой собственный сын, с горечью подумал Эли. – Но он продолжает работать на тебя.
– В первые годы я слишком многое ему позволила.
Тереза высоко оценивала возможности Энтони, но зять обманул ее ожидания. Простить это было невозможно.
– Он знает толк в сбыте. Хороших исполнителей следует ценить. Я бы давно выгнала его. Это доставило бы мне удовольствие, но с точки зрения дела было бы неразумно. Что хорошо для Джамбелли, хорошо и для меня. Однако мне не по душе, что мою внучку все еще тянет к этому человеку. Фу! – Она нетерпеливо махнула рукой, отгоняя мысли о зяте. – Посмотрим, как он примет сегодняшнюю новость. София наверняка сказала отцу, что я ее вызвала. Значит, он приедет.
Эли остановился и обернулся.
– Именно этого ты и добивалась. Ты знала, что она скажет ему.
Темные глаза Терезы блеснули, на губах заиграла слабая улыбка.
– А если и так?
– Тереза, ты опасная женщина.
– Да. Спасибо.
Он засмеялся, покачал головой и снова пошел рядом.
– Твое сегодняшнее заявление вызовет большие сложности. И недовольство.
– Надеюсь. – Тереза остановилась и осмотрела молодые растения, обвившие проволочные шпалеры. Здесь потребуется тщательная обрезка, подумала она. Расти и развиваться должны только самые сильные побеги.
– Эли, благодушие приводит к загниванию. Традиции нужно чтить, но кое-что следует менять.
Тереза обвела взглядом свои владения. Стоял густой туман, воздух был пропитан влагой. Едва ли сегодня солнце сумеет пробиться сквозь эту сырость.
«Зимы с каждым годом становятся все длиннее», – подумала она.
– Некоторые из этих растений я сажала своими руками, – продолжала Тереза. – Лозы, которые мой отец привез из Италии. Когда они состарились, их заменили новыми. Эли, чтобы новые лозы пустили корни, им нужно освободить место, как бы мы ни чтили старость. Я делаю то, что считаю нужным для будущего.
– Ты всегда поступала так. Тут я с тобой согласен. Как в большинстве случаев. И все же не думай, что предстоящий сезон будет для нас легким.
– Зато урожай будет отменным. Особенно в этом году… – Она протянула руку и поправила оголенную ветку. – Редкостным. Я знаю.
Тереза обернулась и увидела внучку, бежавшую к ним по холму.
– Эли, какая она красивая!
– Да. И сильная вдобавок.
– Ей это потребуется. – Тереза шагнула вперед и обхватила ладонями руки Софии. – Здравствуй, милая. Как добралась? – по-итальянски спросила она.
– Отлично.
Они поцеловались и обменялись крепкими рукопожатиями. София слегка отодвинулась и посмотрела бабушке в лицо. В нем уже ничто не напоминало прелестную девочку со старой этикетки. Это было красивое лицо, сильное, даже неистовое, казалось, оно было высечено из камня, так обычно думала София. Высечено честолюбием и временем.
– Чудесно выглядишь, Nonna. – София называла бабку на итальянский манер. – И ты, Эли, тоже.
Она повернулась и обняла старика. Тут все было просто. Эли был Эли, единственным дедом, которого она знала. Добрым, любящим и бесхитростным.
Эли обнял ее и слегка приподнял. София засмеялась, прильнула к нему и поцеловала в щеку.
– Я видела вас из окна. – Когда ноги Софии вновь коснулись земли, она сделала шаг назад, наклонилась и погладила Салли. – С вас троих нужно писать картину. И назвать ее «Виноградник», – продолжила она, выпрямилась и застегнула верхнюю пуговицу куртки Эли. – Ну и утро!
Она закрыла глаза, откинула голову и сделала глубокий вдох. Влажный воздух пах бабушкиным мылом и табаком, который Эли прятал в одном из карманов.
– Поездка была успешной? – спросила Тереза.
– Я привезла с собой заметки. Есть что вспомнить! – Она снова засмеялась, взяла стариков под руки и пошла вместе с ними. – Nonna, ты будешь довольна. Кроме того, у меня появились блестящие идеи для рекламной кампании, – без ложной скромности сказала София.
Эли поднял взгляд, увидел, что Тереза возражать не собирается, и погладил Софию по руке. «Ох, что-то будет», – подумал он.
Вилла Джамбелли стояла на холме рядом с рощей, оставленной в неприкосновенности. В лучах солнечного света ее каменные стены и многочисленные окна казались золотыми, красными и янтарными. Винодельня, построенная как точная копия итальянской, не раз расширялась и перестраивалась, но все еще действовала.
К винодельне был пристроен просторный, уютно обставленный дегустационный зал, где хозяева по предварительной договоренности могли пробовать образцы собственной продукции с хлебом и сыром. Здесь четыре раза в год проходили расширенные собрания членов клубов любителей вина; заявки на участие принимались как в здешнем офисе, так и в Сан-Франциско.
Выкопанные в холмах холодные, влажные погреба использовались для хранения и выдержки вин. Во время сбора урожая виноградники Джамбелли, тянувшиеся на сотню акров с лишним, благоухали ароматами будущих вин.
Двор виллы, выложенный красной керамической плиткой цвета кьянти, украшал фонтан, в центре которого улыбающийся Бахус поднимал ввысь вечно полный кубок. Когда кончались зимние холода, здесь размещали десятки глиняных горшков и в воздухе стоял аромат живых цветов.
На вилле было двенадцать спален и пятнадцать ванных, солярий, зал для танцев и парадная столовая, которая могла вместить шестьдесят человек. Имелись комнаты для чтения и музыкальные салоны. Комнаты для работы и раздумья. Местной коллекции произведений итальянского и американского искусства не было равных.
Кроме того, здесь были внутренние и внешние бассейны, гараж на двадцать машин и фантастический сад.
Галереи были облицованы камнем; многочисленные лестницы позволяли и хозяевам, и гостям входить и выходить незаметно для остальных.
Несмотря на размеры, внушительный внешний вид и хранившиеся здесь бесценные сокровища, вилла была уютной и представляла собой настоящий домашний очаг.
Увидев ее впервые, Тайлер решил, что перед ним настоящий замок с огромными помещениями и сложными, запутанными ходами. На мгновение вилла показалась Макмиллану тюрьмой, где он будет заключен на долгий срок вместе с огромным количеством людей.
Вот и сейчас Таю хотелось быть на свежем воздухе, ухаживать за лозами и пить кофе из термоса. Вместо этого он был вынужден сидеть в семейной гостиной и потягивать великолепный шардонне. В камине весело потрескивал огонь; по всей комнате были расставлены изысканные hors doeuvres[2] на тарелках из итальянского цветного фаянса.
Он не понимал, зачем тратить столько времени и сил на приготовление микроскопического количества еды, если сделать сандвич куда быстрее и проще.
Черт побери, зачем вообще делать из еды культ? Впрочем, Тайлер прекрасно понимал: вздумай он высказать столь еретическую мысль в итальянском семействе, его линчевали бы на месте.
Ему пришлось сменить рабочую одежду на слаксы и свитер: именно так он понимал официальный стиль. Будь он проклят, если напялит на себя костюм, словно этот… как его там… ах да, Дон. Дон из Венеции с женой, на которой слишком много косметики, слишком много украшений и по младенцу на каждую часть тела.
Эта женщина слишком много говорила, но никто не обращал на нее внимания, включая собственного мужа.
Зато Франческа Джамбелли-Руссо молчала как рыба. «Поразительный контраст с La Signora, – подумал Тай. – Ни за что не скажешь, что они сестры». Эта худая рассеянная маленькая женщина сидела в кресле с отрешенным видом и могла бы умереть от страха, если бы кто-то обратился к ней лично.
Тай всегда боялся этого и не делал ничего подобного.
Маленький мальчик – если дьявола из преисподней можно было назвать мальчиком – валялся на ковре и стучал друг об друга двумя игрушечными грузовиками. Шотландская овчарка Салли лежала у ног Софии.
«Великолепные ноги», – привычно подумал Тай.
Как всегда, София выглядела роскошно. Словно только что сошла с экрана. Казалось, она была увлечена словами Дона, потому что не сводила с его лица больших темно-шоколадных глаз. Но Тай видел, что она исподтишка сунула Салли печенье. Движение было незаметным, тщательно рассчитанным и нисколько не отвлекло Софию от беседы.