Наконец дверь открылась, и оттуда вышла завхоз и, гремя ключами, заплюхала по коридору.
Иринка поспешила к дверям кабинета и лбом стукнулась о жесткую грудь директора.
– Это что за явление? – спросил он. – Почему не в кино? Ирина Новикова, кажется?
Иринка поспешно закивала.
– Да, Ирина Новикова. Вы меня извините, Пал Николаич, – выпалила она заготовленную фразу. – Но у меня к вам дело… Очень важное.
– Ну входи, коли важное.
Директор вернулся к столу, спрятал в карман приготовленную папиросу.
– Садись, Новикова.
Но Иринка садиться не стала. Она облизнула вмиг пересохшие губы и вспомнила:
– Пал Николаич! Я хотела бы посмотреть свои документы.
Директор несколько секунд внимательно взирал на нее. Словно то, что она сказала, могло быть еще и написано на ней.
– Документы? – переспросил он. – А что именно тебя интересует?
– Все!
Иринка догадывалась, что директор может по-разному отнестись к ее просьбе. Он может не понять ее. А слова, приготовленные для этого случая, от волнения куда-то испарились. Вместо этого на лицо выползли беспомощность, отчаяние и упрямство.
– Боюсь, мы не найдем в твоих документах того, что ты ищешь, Новикова, – вздохнул директор.
– Вы не понимаете! – воскликнула Иринка, едва сдерживая слезы. – Я хочу знать о себе хоть что-то! Хоть что-то – это лучше, чем совсем ничего! Вы… я…
Она задохнулась бы от обилия теснящихся в горле слов, которые мешали друг другу… Но директор кивнул и двинулся к выходу.
– Пошли.
Она, все еще не веря в удачу, двинулась за ним. Пришли в канцелярию. Директор включил свет, и Иринкиным глазам предстали полки с одинаковыми серыми папками. Документы.
На полках сбоку значились года.
– С какого ты у нас года?
– С пятьдесят седьмого, – с замиранием сердца ответила Иринка.
Директор забрался на лестницу-стремянку и вытащил одну из папок.
Он слез, подошел к столу и включил настольную лампу. Иринка жадно следила за его движениями. Вот он развязал тряпочные шнурки на папке, вот взял листок, лежащий сверху.
– Ну что там? – робко спросила она, не смея заглянуть в документ.
– Тут ничего нет, – вздохнул директор. – Ничего нового.
Он не знал, как, какими словами объяснить девочке то, что от нее отказались. В документе значилось, что Ирина Новикова – отказник. Ей даже имя дали в Доме ребенка. На плотной коричневой бумаге значился ее вес, рост при рождении. К этой бумаге прилагалась расписка, начертанная красивым женским почерком. Там четко и ясно было изложено, что от ребенка отказываются и претензий к усыновителям иметь не будут. Вот и все. Иринка подержала в руках бумагу, разглядывая чужой почерк. Она не могла вникнуть в смысл жестких слов, она изучала глазами буквы. Округлые буквы с завитушками. Ведь их выводил близкий ей человек! Родной по крови…
Тогда она как последний аргумент достала из кармана заветные платочки.
– А как же тогда это?
Директор недоумевающе пожал плечами.
– Что это?
– Это было в моих вещах! – чуть не плача наступала Иринка. – Мне няня из Дома ребенка сказала, что я была в кружевных пеленках. И все мои вещи были вышиты! Неужели ребенку, который не нужен, будут вышивать?!
Директор с состраданием смотрел на воспитанницу. Помолчав, согласился:
– Да, Ирина, это аргумент.
Он уже жалел о том, что согласился на ее уговоры и пришел сюда. Иногда детям лучше не знать правды. Жить со своей сказкой в душе. Знать же, что самый близкий человек от тебя отказался… Всякий ли это выдержит?
Ирина теребила эти платочки, словно хотела еще что-то спросить, но не могла придумать – что. Словно он, директор детского дома, мог что-то знать, но недоговаривать.
– Я не знаю, Ирина, кто была твоя мать и что заставило ее так поступить… – начал он, глядя сверху вниз на гладко причесанную каштановую голову ученицы. – Но одно я могу сказать точно: платочки эти вышивались с любовью.
Иринка с робкой надеждой подняла на него глаза.
– Но это тебя не должно обнадеживать, Новикова. Скорее всего ее уже нет в живых. Иначе она разыскала бы тебя.
Подавленная, она стояла посреди канцелярии.
– Ты уже решила, куда пойдешь учиться?
– На повара, – еле слышно прошептала она.
– Вот и хорошо. Вот и славно.
Директор закрыл канцелярию, достал папиросу и поспешно спустился вниз, чтобы на крыльце, на воздухе, выкурить ее.
А Иринка вернулась в спальню, достала из тумбочки коробочку со своими детскими сокровищами, сложила на дно платочки с голубками. Хрупкая надежда сегодня рухнула. Нужно было как-то жить дальше.
Общежитие кулинарного техникума все-таки существенно отличалось от детского дома. На втором, «женском» этаже был длинный коридор, по двум сторонам которого располагались комнаты.
Комнаты эти не были такими огромными как в детском доме. Они были рассчитаны на трех человек. В конце коридора имелась просторная кухня с плитами и большим столом посередине.
– Прошу соблюдать правила общежития. – Большая комендантша грозного вида с усиками над верхней губой собрала всех жильцов в актовом зале и сразу расставила все точки над i.
– На кухне дежурить по графику, в комнатах соблюдать чистоту, в туалетах – тоже. Парней не водить!
На последнее замечание девчонки переглянулись и захихикали.
Новых соседок Ирины звали Надя и Люба. Надя была худенькой и ростом не выше Иринки. А Люба – рослая, крепкая, казалась старше. И в ее манерах присутствовала некоторая взрослая степенность.
– Я деревенская, – сказала Люба, когда они остались одни в комнате и начали знакомиться. – Буду, как мамка, на полевом стане поварихой работать.
Люба достала из сумки банку кремовой деревенской сметаны и узелок, от которого пошел одурманивающий запах сдобы. У Иринки даже голова слегка закружилась. Она вспомнила, что с утра ничего не ела.
Надя тоже выгрузила на стол продукты, привезенные из дома: завернутое в белую тряпочку сало, лук в авоське и банку меда.
– В общий котел, – сказала коротко.
– Я сейчас.
Иринка вылетела из комнаты. В кармане у нее лежали деньги – целых десять рублей. Огромное состояние. У нее никогда раньше не водилось собственных денег. А тут в детском доме выпускникам выдали подъемные. Вручили вместе с одинаковыми чемоданами. В чемодане у Иринки оказалась одна теплая кофта, белое платье, сшитое ею самой к выпускному, да ботинки, прохудившиеся еще прошлой зимой, но которые она все же собиралась починить. Старую школьную форму она не взяла с собой, потому что хотела скорее забыть о детдомовском детстве.
Иринка пошла в магазин и в нерешительности прошлась, не зная, к какому отделу подойти в первую очередь. Ее привлекал кондитерский, но она все же сначала свернула в колбасный и остановилась перед витриной. Чего здесь только не было! Колбаса с жиром и без жира, толстая, перетянутая шпагатиками, и совсем тонкая, темная, сухая. Тонкие молочные сосиски и толстые сардельки, такие аппетитные на вид!
Рядом была витрина с сырами. Она и не знала, что сыра может быть столько! Желтая голова, красная голова – с большими дырками, с маленькими… Она читала названия: «Голландский», «Российский», «Костромской»…
– Девушка, вы берете?
Она увидела, что позади нее выстроилась очередь.
– Да, – поспешно кивнула она. – Мне сыру… и колбасы… и сарделек.
– Сколько взвешивать? – равнодушно спросила продавщица, отвернувшись от покупательницы.
– Я не знаю… – растерялась Иринка. – Ну чтобы троим хватило.
Иринка имела в виду, что ей не надо кормить огромную детдомовскую ораву, а теперь их в комнате только трое, и…
– Смотря какие у вас троих аппетиты! – хмыкнула продавщица и обратила наконец свой взор на Иринку. Достала палку колбасы, примерилась. – Триста граммов хватит?
– Девушка, да вы берете или так, поболтать пришли? – зашумела сзади очередь.
– Беру! – нахмурилась она. Только бы денег хватило!
Но денег хватило. После колбасного она посетила кондитерский отдел и набрала самых дорогих конфет, которых никогда в жизни не пробовала: «Мишку на Севере», «Красный мак», «Грильяж». С полной сеткой возвратилась в общежитие, где ждали новые подруги. Когда она выложила на стол свои богатства, девочки только ахнули.
– Ну и пир закатим! – всплеснула руками Надя.
– Щас! – оборвала практичная Люба. – Набегут из других комнат, сметут подчистую. Никаких пиров!
И осмотрительно спрятала в тумбочку сметану и сало. Ее опасения оправдались. Едва девчонки накрыли стол, на запахи стали заглядывать соседи, не дожидаясь приглашения, усаживались за стол, деликатесы быстро испарились.
Так же скоро испарились и Иринкины подъемные. Уже через пару дней она обнаружила, что ей не на что жить. Столовая в техникуме еще не работала, и хотя Иринке выдали талоны на питание, она не могла ими воспользоваться.
Неделю питалась вместе с соседками, а в субботу, когда они уехали домой, вымыла комнату и обнаружила, что в тумбочках совсем не осталось еды, кроме двух одиноких луковиц.
В субботу она осталась на этаже совсем одна и решила занять себя делами, чтобы заглушить чувство голода. Она выстирала свою одежду, помылась в душе, сходила погулять. Но на улице то и дело попадались напоминания о том, что денег нет. На углу продавали мороженое, разносчица с плетеной корзинкой предлагала пирожки. В кинотеатре показывали новый фильм, но все эти удовольствия были недоступны для нее. Она вспомнила слова тети Поли, которая давно когда-то предупреждала: «Там, чай, тоже не мед», имея в виду жизнь вне детского дома. Только теперь до Иринки доходил смысл этих слов. В детдоме о ней – плохо ли, хорошо ли – заботились другие. Ее быт хоть и не был настолько хорош, как у домашних детей, но все-таки был определен. Она всегда знала, что получит свою порцию каши на завтрак и тарелку супа в обед. Иногда они таскали хлеб с подносов, чтобы вечером перед сном пожевать его в компании соседок по комнате. Считалось везением схватить горбушку. Как бы она сейчас съела хотя бы полгорбушки серого детдомовского хлеба…
Не заметила, как ноги привели к железной дороге. Перейдя полотно из многочисленных полос рельсов, Иринка оказалась перед знакомым бараком. И зачем она сюда пришла? Здесь ее уже давно никто не ждал. В прошлом году Оксана уговорила мужа уехать на Украину, где ее родители начали строить дом. Тетя Поля вышла на пенсию и подалась вслед за семьей сына – нянчить внуков. Теперь в их комнате жили чужие люди. Пришлось вернуться в общежитие.
Когда Иринка проходила по коридору, поймала на себе суровый, исподлобья взгляд комендантши. Та всегда, казалось, была чем-то недовольна, и взгляд ее говорил о том, что она особо-то никому не доверяет. Иринка поспешно взяла ключ и скрылась в своей комнате.
Долго не могла уснуть – в животе урчало от голода, голова разболелась.
Утром первым делом вскипятила чайник и попыталась кипятком заглушить голод. Воскресное утро не принесло ничего нового. Идти никуда не хотелось. Она включила радио и забралась с ногами на кровать. Достала свою любимую книгу «Дикая собака Динго». Открыла наугад – попала на страницу, где Таня приходит в гости к отцу и там ее угощают пельменями. И героиня делает вид, что не голодна, а сама так хочет этих пельменей! Вот и Иринка так хочет этих пельменей, что давится слюной!
Она захлопнула книжку и взялась за учебу. Но увы! И в тетрадях были сплошные лекции о вкусной и здоровой пище…
В обед к ней постучала комендантша. Заглянув в дверь и окинув хмурым взглядом единственную обитательницу, поманила ее пальцем. Иринка попыталась догадаться, чем могла прогневить комендантшу. Ничего не придумала и все же послушно встала и последовала за грозной женщиной. Комендантша привела ее к себе в кабинет, где стояла гладильная доска, хранились ведра и щетки. На столе стояла алюминиевая кастрюля. Запах, что распространяла кастрюля, моментально вызвал у девушки головокружение и усиленное слюноотделение. Она сглотнула.
– Садись, – сурово приказала комендантша и глазами указала на табуретку.
– Я… зачем… – заблеяла Ирина, наблюдая за действиями суровой женщины.
Та налила в тарелку два полных половника душистого супа и поставила перед девушкой.
Ирина страшно покраснела, но повторять приглашение не заставила.
Что это был за суп! Он пах укропом, в нем плавали тугие круглые зерна перловки, морковь и нарезанная соломкой картошка. Сварен он был на тушенке. На поверхности блестели круглые капельки желтого жира.
Иринка быстро расправилась с угощением, а комендантша, не спрашивая, подлила добавки. Теперь уже Иринка ела не торопясь, изредка улыбаясь непонятной грозной женщине, которая, подперев щеку кулаком и сведя брови к переносице, смотрела на нее.
– Голодаешь? – все так же сурово поинтересовалась комендантша, на что Иринка пожала плечами и ответила вопросом:
– А как вы догадались?
– А нечего здесь и догадываться. Не ты у меня первая, детдомовская. Это уж у вас так: спустите все деньги в первые же дни, а потом ходите раздетые да голодные. То государство об вас пеклось, а то самим надо. А никто не научил… Так?
– Так, – согласилась Иринка и отодвинула тарелку. – Большое спасибо, Зинаида Ивановна. Я теперь неделю есть не захочу.
– Как же! Не захочешь… То-то и оно, что захочешь! Стипендию-то еще не получала?
– Нет.
– Так вот. Получишь – не трать сразу-то. Это только поначалу кажется, что денег много. Мало их! Ведь на целый месяц хватить должно.
– У меня талоны есть на питание. Вот столовая откроется…
– Талоны… Талоны – это хорошо. Только они тебя к зиме не оденут. А зима быстро придет. Никто, кроме тебя, о тебе не позаботится, девонька. Ты вот тетрадку заведи. В одной стороне – приход. Это деньги, что получишь. В другой – расход. И все в столбик подсчитывай. Вот тогда научишься концы с концами сводить. И колбасы эти, сыры не покупай – без штанов останешься. Это не еда, а баловство. Вот супа наварила – и сыта.
Долго еще вела беседу с Иринкой грозная комендантша. Потом Иринка убедилась, что на самом деле никакая она не грозная. И поняла, что внешность бывает обманчива.
Советы Зинаиды Ивановны ей очень помогли. К Новому году она сумела накопить на пальто, а к дню рождения, который отмечала в апреле, купила себе новые туфли.
Впрочем, к дню рождения ее ждал сюрприз.
Примерно за неделю до этого события ее соседки по этажу собрались на кухне. Собрание было тайной для именинницы. Надя дежурила у двери, а собрание вела практичная Люба.
– У Ирины Новиковой скоро день рождения, – начала она с главного. – Вы все знаете, что Ирина – детдомовская и, кроме нас, ее поздравить некому.
– Хорошая девчонка! – раздались реплики.
– Безотказная!
– И заводная, на вечере всегда на аккордеоне сыграет, не ломается, как другие!
– Ну так вот, – подвела Люба итог. – Предлагаю совместными усилиями оказать ей посильную помощь.
– Давайте скинемся со стипендии, купим ей что-нибудь полезное! – крикнула Наташка, самая шумная на этаже.
– А что полезное-то? Аккордеон?
– Аккордеон в красном уголке есть. Нет, нужно что-нибудь из одежды.
– Ну! Надо, чтоб память была, а вы – из одежды…
– Чтоб память – можно книги. Или набор кастрюль.
Девушки никак не могли сойтись во мнениях, пока не вмешалась одна из старшекурсниц. До сих пор она молча стояла у плиты, что-то помешивая в своей кастрюльке. Девушка эта слыла самой главной модницей на этаже.
– Я слышала, Новикова хорошо шьет?
Девчонки переглянулись.
– Да, шить она умеет, – подтвердила Люба, все еще не догадываясь, к чему ведет старшекурсница.
– Можно сложиться и купить ей швейную машину, – предложила та. – Только это дорогой подарок. Я, конечно, понимаю – она сирота, и я согласна сложиться. Но пусть тогда она не отказывается шить для нас…
Тут в общей кухне на некоторое время воцарилось молчание. А потом заговорили все разом: