В голосе Калерии слышалось столько отчаяния, что Рита поежилась и столбом встала напротив подруги. Она знала нечто, о чем не сказала пока Лерке. Ждала. Теперь, не в силах вынести страданий близкого человека, сказала как можно небрежнее:
– Кажется, я знаю, у кого можно спросить их адрес.
– Девочки! Бегом вниз! – Перекошенное лицо Метелки показалось в дверях. – Мало что опоздали, еще расселись как кумушки, болтают! Возьмите цветы у старосты!
Рита соскочила с парты, на которой уселась только что, и заметила, как побледнела подруга.
– Бегом, бегом…
Девочки молча покинули класс и бок о бок быстро прошли по коридору.
– Юрина мама переписывается со Звягинцевыми. Они в нашем доме живут, и…
– Рита! Попроси у них адрес! – Брови Калерии болезненно взлетели вверх.
– Конечно, – заверила Рита. – Да не волнуйся ты так! Вон какая бледная…
Лера, услышав новость от подруги, уже не могла ни воспринимать что-либо, ни думать о чем-то, кроме того, что сказала Рита.
Красная площадь, трибуна, колонны – все слилось для нее в какую-то нудную киноленту. Сама она, когда шла в колонне с девочками, делала свои движения совершенно механически и не путалась лишь потому, что все было много раз, до отупения, отрепетировано.
Она шла в своей колонне, взмахивала бумажными цветами, но ее как бы и не было здесь. Она не чувствовала холода, хотя люди стояли в плащах и с зонтами; не слышала призывов, которые гремели над площадью. Только одно то, что Юрина мама спокойно переписывается с подругой, что Юра не умер, не разбился, не исчез с лица земли, а просто почему-то не пишет ей – одно это стучало у нее в голове сначала молоточком, а потом молотом по наковальне.
Сначала Лера смогла воспринять эту новость только одной гранью. С Юриной семьей все в порядке, и есть источник, где можно раздобыть адрес. Теперь же Ритино известие вошло в ее сознание в полном объеме, и она поняла, что у новости, как у медали, две стороны.
Когда девушки в синих шароварах прошли площадь и скомканную, сбившуюся их колонну подвели к автобусам, Калерия Подольская упала на руки своих одноклассниц. Поднялся переполох, который умела поднимать Метелка. И хотя у школьной медсестры нашелся нашатырь и Подольскую быстро удалось привести в чувство, все же этот случай грозил обернуться скандалом. Выручила все та же Рита.
– Я провожу ее, Анн Семенна! – затараторила она, преданно заглядывая в глаза классной. – Ей с утра нездоровится, поэтому мы и опоздали. Лерины родители даже не хотели пускать ее, но она же комсомолка, активистка! Она говорит: «Парад – дело политическое, и я, как комсомолка, обязана…»
– Ладно, Малышева, все понятно. Только проводи до самого дома, – строго приказала Метелка, глядя Рите в глаза из-под очков. – А ты, Подольская, смерь температуру, выпей чаю с малиной и сразу – в постель.
Раздав инструкции, Метелка оставила их в покое и отошла с чувством исполненного долга. Автобус довез девочек почти до самого дома. Рита намеревалась довести подругу до дверей, сдать с рук на руки благоухающей духами Татьяне Ивановне и заодно напиться чаю с плюшками, которые так вкусно стряпает домработница Подольских. Но Калерия ошарашила ее новым заявлением:
– Рита, ты со мной не ходи.
– Это как же? А если ты опять…
– Нет, не ходи! Ты лучше беги к Звягинцевым и поскорее возьми у них адрес. Я буду ждать.
– А как же…
– И родителям моим – ни слова о сегодняшнем. Поняла?
– Почему?! – искренне удивилась Рита. – А вдруг у тебя что-то серьезное?
– Глупости. Я не хочу, чтобы из-за меня попало Анне Семеновне.
– Метелке? А она-то при чем?
– Она отругала нас за опоздание, я расстроилась, и поэтому…
– Ты расстроилась из-за Метлы?! – вытаращилась на нее Рита. Но подошел ее трамвай, девушка побежала на остановку, успев лишь махнуть подруге на прощание береткой.
Лера дотащилась до своего подъезда и вызвала лифт. Она могла долго водить за нос кого угодно – вечно занятую собой мать, поглощенного новым проектом отца, обеспокоенных дисциплиной и успеваемостью учителей, радующуюся жизни подружку, но… Лизу? Вездесущую домработницу, добровольную няньку, которая учила маленькую Лерочку застегивать пуговки и завязывать шнурки на ботиночках? Лизу провести было трудно.
Едва Лера переступила порог отчего дома, а точнее – огромной четырехкомнатной квартиры, Лиза заметила неладное.
– Что стряслось, касатка моя? – забеспокоилась она, принимая у девушки плащ и косынку. – На тебе лица нет.
– Замерзла немного, – более-менее ровно ответила Лерочка, не в силах заставить себя улыбнуться.
Лиза с сомнением покачала головой. Она бы продолжила допрос, если бы ей не показалось, что из кухни доносится звук, которого быть не должно.
– Что это ты готовишь? – спросила Лерочка с выражением страдания на лице. По квартире гуляли запахи будущего праздничного стола.
– Гуся! – крикнула Лиза. – Гуся с гречневой кашей… Ох, окаянный… Дымит!
Лиза принялась устранять неполадки, продолжая при этом громко разговаривать с Лерочкой.
– Гости придут! – охотно пояснила она, радуясь возможности поговорить всласть. – У папеньки нашего радость. Планы его утвердили, Лерочка, и самый главный начальник Петра Дмитриевича похвалил его окончательно. Петр Дмитриевич велел готовить парадный обед. Готовь, говорит, Лизавета, гуся и пироги с палтусом. Ну это уж как он любит. Татьяна Ивановна, как водится, заказала салат «Столичный», я уж нарезала целую кастрюлю. Как велено – мелко-мелко. А вот гусь меня чуть было не подвел…
Наконец она оглянулась – Леры рядом не было. Лиза, немедленно припомнив бледный вид девочки, отправилась искать ее по квартире. Ни в столовой, ни в своей комнате Леры не оказалось. Подталкиваемая какими-то незнаемыми силами, Лиза приблизилась к ванной. Постояла, прислушиваясь, и открыла дверь.
Лерочка, скрючившись, стояла над ванной. Ее бледное, обезображенное гримасой страдания лицо говорило само за себя. Лиза заглянула в ванну. Не сдержалась, охнула. Ее испуг мгновенно передался обессиленной девушке. На глаза выступили слезы.
Лиза включила воду, помогла девочке умыться и убрать в ванной. Молча они пришли в Лерочкину спальню.
– Гусь, наверное, несвежий, – виновато взглянув на Лизу, предположила Лера и закуталась в шерстяной плед. – Пахнет так…
Лиза покачала головой. Она задумчиво смотрела на свою любимицу и сопоставляла случайные наблюдения, которые раньше все оставляла на потом, не додумывая до конца. С самого сентября Лерочка начала казаться другой, не такой, как всегда. Щечки, обычно розовые, как бочок не сильно спелого персика, вдруг осунулись, побледнели… Куда-то исчезли ямочки, появляющиеся вместе с улыбкой. Теперь Лиза поняла куда – ведь исчезла и сама улыбка. Лерочка больше не заливалась смехом, как раньше, а родным она свою серьезность объясняла подготовкой к предстоящим выпускным экзаменам.
Лизе вдруг представился весь ужас возможного несчастья. А если их Лерочка серьезно больна?! Если она начнет чахнуть, как бедная Клава, – ни с того ни с сего? Отказываться от еды, худеть и терять силы? Нужно же срочно принимать меры!
Лиза метнулась в столовую, но Лерочка проворно догнала ее, повисла на плече:
– Лиза, куда ты? Что собираешься делать?
– Звонить нужно! Родителей разыскать, доктору позвонить, который Клаву вылечил. Ты нездорова, детка… Я сейчас, я мигом…
– Нет! – закричала Лера и совершенно безумными глазами потащила Лизу назад, в свою комнату. – Не надо звонить, Лиза, пожалуйста! Я прошу тебя, посиди со мной!
Лерочка заплакала, прижалась к Лизавете, а та испуганно гладила ее по спине и сжималась от жалости и страха за свою любимицу.
Лерочка сидела на кровати, закутавшись в плед, и держала Лизу за руку. Та пристроилась рядом, сбитая с толку. Несмотря на свою домовитость и хозяйственность, которую обнаружили в ней еще в юные годы, Лиза оставалась совершенно неискушенной в делах амурных. Сколько себя помнит, она всегда что-то готовила, стирала, штопала, заготавливала, мыла, солила, сушила, убирала. Лизе не довелось побывать замужем, и когда ей перевалило за тридцать, то за ней среди далекой немногочисленной родни в курской деревне закрепилось звание старой девы. Звание это Лизу ничуть не огорчало, и она знала, что так называют ее те, кто черной завистью завидует ее счастью. Лиза была довольна своей московской жизнью, и ни на что не променяла бы ее никогда. Но, оставаясь в некотором смысле младенчески чистой, Лиза теперь не могла взять в толк, что же стряслось с ее любимицей и как поступить ей, Лизе.
Она не придумала ничего лучше, как начать уговаривать Лерочку, словно малого ребенка. Дескать, нужно показаться доктору, тот выпишет лекарство, Лерочка выздоровеет и станет снова здорова и весела.
Лера слушала Лизин лепет, держась с нею за руки. Ей было сейчас все равно, что говорит Лиза, но было немного легче уже от того, что добрый человек греет ее своим душевным теплом. В какой-то момент нервы не выдержали, и она разрыдалась, уткнувшись в теплое Лизино плечо.
– Я не больна, Лиза, – сквозь рыдания выговорила она. – Я… мне кажется, я… у меня уже давно нет месячных!
Самым трудным оказалось выговорить эти слова. Теперь она смотрела исподлобья на ошарашенную Лизу и ждала ее реакции. Лиза с реакцией запаздывала. Она смотрела на Леру и молчала. Она никак не могла сопоставить ту крепышку Лерочку, что за обе щеки уплетала плюшки с киселем, с тем, что сейчас услышала.
Лерина тайна придавила Лизу.
– Лерочка… как же это… случилось? – только и смогла выдавить Лиза, прикрыв рот краем фартука.
– Я люблю одного человека, – сказала Лера, с удивлением обнаружив, что теперь ей уже легче говорить. Лиза невольно становилась соучастницей, пока не подозревая об этом. – И мы… у нас была близость. Он тоже меня любит, Лиза!
– Где же он теперь? Почему ты не познакомишь его с родителями?
– Он уехал! Он очень далеко уехал, Лиза! И он ничего не знает…
– Нужно сказать Татьяне Ивановне, – промолвила Лиза, и тогда они обе понимающе уставились друг на друга.
– Нет! – вскрикнула Лера и схватила домработницу за плечи. – Ничего не говори! Не смей!
– Но как же, Лерочка…
– Мы потом, Лиза. – Лерочка говорила горячо, напористо, и Лиза совсем растерялась. Лицо девочки блестело от слез. – Сначала я должна написать Юре. Он ведь ничего не знает. Рита принесет его адрес. Пока ничего не говори! Папа убьет меня! Нет, нет! Это потом!
Лиза и сама начинала представлять, что поднимется в доме, узнай они о случившемся. Но и прятать такое нельзя…
– Лизонька! Я прошу тебя! – умоляла Лера, видя, что та колеблется. – Я ведь так тебя всегда любила! Неужели ты выдашь меня теперь, когда мне так плохо, так одиноко! Лиза, я умру тогда, я не вынесу!
Лиза не могла слушать такие слова. Она почувствовала, как горячие слезы начали катиться по щекам. Крепко прижала к себе дрожащую, словно воробей, Лерочку.
– Нет, касатка моя, не бойся. Я всегда буду с тобой, маленькая, – приговаривала она, целуя свою любимицу в макушку. – Я не выдам. Пиши своему милому, подождем. Все образуется… Все будет хорошо…
В этот день Калерия не вышла к гостям, а вечером к ней прибежала Рита Малышева, и они весь вечер шушукались в Лериной комнате.
В конце месяца генерала Подольского провожали в командировку.
– Еду, дочка, на местах смотреть воплощение своего плана! – говорил генерал, прохаживаясь по небольшой, но светлой комнате дочери. – Ответственно, конечно, но и честь большая…
– Ты поедешь в Европу… – полувопросительно проговорила Лерочка, изо всех сил сжимая в пальцах учебник биологии. Она представила, что отец совсем скоро будет так рядом с Юрой, возможно, будет разговаривать с его отцом… У нее перехватило дыхание. – Как бы я хотела поехать с тобой!
– Будет, дочка, в твоей жизни еще и Европа, и все. Учись только хорошенько, не подведи батьку… – своим обычным, смешливым тоном прогремел генерал. – Осталось всего ничего, большая уже…
– Папа, – вдруг заговорила Лерочка, опустив глаза в пол и поставив на колени учебник. – Ты всегда будешь любить меня? Всегда-всегда?
– Что за вопросы, маленький? – не понял генерал и остановился посреди комнаты.
Он внимательно взглянул на дочь. Бледный профиль, закутанная в шаль фигурка. Вроде бы дома тепло, а она мерзнет. Как-то не может он привыкнуть, что дочь уже барышня. Ему удобнее говорить с ней как с маленькой. Пробуешь как со взрослой – она вдруг задает странные вопросы. Нет, лучше как с маленькой.
– О чем ты, Лелик, не пойму? – Генерал часто называл дочь детскими именами. Но тут дочь вскинула на него глаза, полные слез. Он поспешил уверить: – Конечно же, я всегда буду любить тебя, котенок! Как же иначе?
– А если… если, папа, я не оправдаю твоих надежд? Тогда…
– Ах вот ты о чем! – всплеснул он руками. Он взял маленькую детскую табуреточку, что стояла у дочкиной кровати, подвинул поближе, сел. – Ты о медали… – протянул он и тоже взялся за выставленный как щит учебник. При этом его большие грубые пальцы накрыли дочкины – тонкие и нежные. – Знаешь, золотая медаль – оно, конечно, хорошо, но это не главное. Есть в жизни вещи поважнее…
Лера с надеждой вскинула глаза на отца:
– Какие вещи, папа?
– Петя! Машина пришла! – Татьяна Ивановна заглянула в комнату.
Генерал потрепал дочь по голове и поднялся:
– Думаю, ты сама знаешь.
– Не омывай отца слезами, – одернула мать. – Не на войну отправляем!
Началась суматоха последних минут, наставления, просьбы. Никто не обращал внимания на заплаканную девушку, которая льнула к отцу, но у которой уже не было шансов остаться с ним наедине хотя бы минуту.
Поезд ушел. Мать и дочь вернулись с вокзала домой. Квартира показалась им огромной и пустой. Громко стучали настенные часы в гостиной, шумно опускалась гирька на цепочке. Было слышно, как простучал копытами по мостовой патруль конной милиции.
– Лиза, поставь самовар, – размякшим голосом попросила Татьяна Ивановна. – Посидим втроем, посумерничаем…
В прихожей раздался звонок. Лиза пошла открывать.
Когда Лера выглянула в коридор, увидела домработницу с конвертом в руках. Та крутила конверт, словно была не в состоянии понять, что это такое.
– Лиза, это мне! Мне?
Лера выхватила конверт, глазами схватила имя на конверте, покраснела, побледнела, прижала письмо к груди и побежала в свою комнату. Лиза слышала, как щелкнул дверной замок.
– Лиза, что за шум? Кто приходил? – Татьяна Ивановна выглянула из комнаты.
– Почтальон приходил. Письмо для Лерочки, – тихо ответила Лиза и, не глядя на хозяйку, поспешила шмыгнуть на кухню.
– Какое письмо? От кого? – Татьяна Ивановна толкнула дверь в комнату дочери, но та оказалась заперта. Она пожала плечами. В ожидании чая Татьяна Ивановна уселась за свою работу – она крючком вязала новую салфетку на стол. Навыки, полученные в деревенском детстве, Татьяна Ивановна сумела превратить в хобби и теперь с удовольствием рукодельничала, украшая дом. Повсюду лежали белые крахмальные ажурные скатерти и салфетки, что придавало убранству одновременно простоту и шик.
Отъезд мужа в заграничную командировку несколько расстроил ее. Не то чтобы Татьяна Ивановна оказалась к нему не готова, не в этом дело. Нужно признаться, ей весьма хотелось самой сопровождать Петра Дмитриевича. Ведь для нее командировка мужа могла стать увлекательным путешествием. Она любила бывать за границей. Особенно Татьяну Ивановну привлекали магазины. Маленькие лавочки в полуподвальных помещениях, с колокольчиками при входах. Спустишься в такую лавочку, и словно в другой мир попал. Сколько красивых вещей! А продавцы? Даже ни слова не понимая по-русски, они умудряются угадать каждое твое желание. Не то что в наших магазинах! Татьяна Ивановна помнит историю каждой вещи, купленной там . Помнит все магазинчики и даже запахи, царящие в той или иной лавке. Сколько там вещей, которые и не снились нашим товароведам! Да, неплохо было бы теперь на полгодика отправиться вместе с мужем в Европу! Но как оставить дочь накануне выпускных экзаменов? Об этом не могло быть и речи. Золотая медаль – дело серьезное. Можно представить, сколько найдется желающих почесать языки, если, не дай Бог, Калерия срежется на экзамене или по конкурсу не пройдет в институт! Нет уж, Татьяна Ивановна этого не допустит. Она будет рядом и за всем проследит.
– Лиза, я чаю дождусь?
Татьяна Ивановна вдруг ощутила непривычную тишину в квартире. Даже часы вроде стали тише себя вести. Затихло все, как бывает в природе перед грозой. Она отложила вязанье, вышла в коридор и увидела домработницу. Та держала самовар, но весь ее корпус был вытянут в струнку и устремлен в сторону двери Лерочкиной комнаты. Лиза как будто силилась что-то услышать. Заметив хозяйку, Лиза отпрянула от двери и быстро засеменила в гостиную.