Сердце вдруг болезненно заколотилось где-то в горле, но фигурант мысленно сам себе погрозил кулаком. В истерику впадать вздумал? Какой другой раз? Вот он, твой первый раз, он же последний и единственный. Все будет как надо! Раз ящик заперт, значит, в нем ключик-то и спрятан.
То есть ящик был заперт минуту назад, а сейчас уже нет. На столе лежали большие ножницы: сунуть лезвие в щель, нажать крепче… Ну да, вот она, пожелтевшая газета, вот и ключ.
Было бы от чего переживать!
Фигурант подошел к сейфу и начал его отпирать.
Он не хотел никуда спешить. Он с удовольствием растянул бы процесс открывания этого простенького замочка. Столь тщательно обдуманное преступление требовало чего-то большего, чем вот так просто подойти к столу, достать оттуда ключ, открыть сейф и взять деньги. Гораздо большего! Но с другой стороны, фигурант понимал, что не стоит испытывать удачу до бесконечности. Он и так слишком долго провозился с Лукьяновым. Растягивал удовольствие… Так что сейчас следовало поджаться, поторопиться.
Он повернул ключ, дождался щелчка и резко крутанул ручку.
Сейф открылся.
Фигурант заглянул туда и в очередной раз за эту многотрудную ночь покачал головой. Беспечность работников сберкассы была поразительна! Деньги в банковских пачках даже не убрали в меньшее отделение сейфа, которое запиралось еще одним ключом!
Впрочем, смысла в этой предосторожности никакого не было: во-первых, такое количество пачек в маленьком отделении не поместилось бы. Во-вторых, ключ от меньшего отделения так и лежал на верхней полочке сейфа.
Нет, это просто умора. Умора – и все тут!
Фигурант вынул из внутреннего кармана пиджака загодя приготовленную матерчатую, изнутри простеганную полиэтиленом сумку, сложенную столь тщательно, что она занимала совсем мало места, и принялся укладывать туда пачки. Одну, с рублевыми бумажками, он небрежно отшвырнул. Брал только крупные деньги. Десятки, четвертные, полусотенные. Пятерки и трешки. Восемьдесят тысяч рублей. Восемьдесят тысяч…
Он мотнул головой, как бы отгоняя мысли о том, что дадут ему эти деньги, какие предоставят возможности. Рано и глупо предаваться бесполезным мечтам. Глупо и рано.
Пачек было не так уж много, а именно двадцать четыре, и это порадовало фигуранта. Легче вынести. Он даже подумал, что можно было бы обойтись и без сумки. Распихать пачки по карманам… Но тотчас покачал головой. Э-э, нет. Сложить все в сумку как можно компактней, а ее спрятать под одеждой. Если что… – мало ли, какие случайности он не предусмотрел! – если что произойдет, от сумки легче избавиться, чем от разрозненных пачек. Сунуть ее в придорожные кусты, в траву, но приметить место, чтобы потом можно было прийти и забрать.
Фигурант прокашлялся. От одной только мысли о том, что он может по какой-то неведомой случайности лишиться этих денег, у него начало першить в горле, а легкие словно бы стиснуло от удушья.
Нет. Никаких случайностей! Никто не встанет ему поперек дороги, а если встанет, этому же дураку хуже, потому что, убив один раз, он не замедлит повторить начатое.
Если его к этому вынудят, конечно. Сам-то он не убийца по сути своей. Ну какой он убийца?
Фигурант пожал плечами и еще раз окинул взглядом кассовый зал. Ну, кажется, он сделал все, что мог. Ах да, дверцу сейфа лучше прикрыть, чтоб не бросалась в глаза. Довольно того, что здесь весь пол в кровавых пятнах, не стоит нервировать людей еще и открытой дверцей.
Он хотел вытащить ключ и положить на место, однако тот заело, и фигурант не стал тратить время, поворачивая его.
Вот теперь уж точно все! Пора уходить. Впереди – главное: добраться до тайника и спрятать деньги. Причем так, чтобы за те несколько дней, а может, и недель, пока он не сможет к ним подобраться (ясно же, что за ним будут следить, сейчас все мужики в деревне окажутся под наблюдением!), с добычей ничего не произошло.
Это первое. И это самое простое.
А потом он займется самым трудным – обеспечит свое алиби.
АВГУСТ 2001 ГОДА, ЗЕЛЕНЫЙ ГОРОД
– Ну да, – угрюмо сказал Александр. – Ну да, я видел ее первый раз в жизни.
За спиной раздалось негромкое хмыканье.
Александр передернулся. Там Серега, за спиной-то. Стоял и стоял себе, молчком слушал их с Манихиным разговоры, а тут вдруг не выдержал. И в этом хмыканье не просто насмешка над мужиком, который едва голову не сложил, потому что бабий подол ему свет заслонил. В этом хмыканье прозвучало такое презрение!..
Не стоит стараться. Больше, чем сам Александр, его никто презирать не сможет. Это просто нереально!
– Первый раз в жизни… – повторил Манихин. Голос его звучал вроде бы бесстрастно, однако Александр отчетливо расслышал в нем тот же оттенок презрения, что и в Серегином хмыканье. Он дернулся, как от болезненного тычка в бок, но Манихин продолжил все так же спокойно:
– В принципе, я могу понять, как от женщины голову теряешь. Со мной это произошло, правда, только один раз, но на всю жизнь. Когда я первый раз Анну увидел, я только об одном и думал… – Он слабо улыбнулся. – Но она была девушка строгих правил, к тому же мы жили в деревне, где все тайное мгновенно становится явным, и мне пришлось ждать до свадьбы. Но если б она подала хоть один знак, что согласна, я бы, конечно, не устоял. То есть, повторюсь, я вас в принципе понимаю. Но зачем вы напились до потери сознания? Вы же знали, что вам вечером на поезд, утром из Москвы на Дальний Восток? Мы же с вами заключили договор, а вы…
– Я не пил, поймите! – с тихой яростью проговорил Александр. – Я не пил! То есть какую-то ерунду, бокал сухого вина. Там на столике стояла бутылка с белым вином, она налила в стаканы, она сама пила…
– Если бы она пила, согласитесь, то ее нашли бы рядом с вами. Вы ведь не можете точно сказать, что видели, как она пила?
Александр свел брови, изображая задумчивость.
На самом деле этот вопрос он задавал себе огромное количество раз. И отвечал одно и то же: не видел. У самого настолько в горле пересохло, что выхлебал свой стакан огромными глотками. Оторвался, увидел, что она смотрит на него с улыбкой, улыбнулся в ответ… И все как-то разом смерклось в глазах.
Надо полагать, улыбка ее была исполнена коварства и скрытого торжества, хотя ему казалось, что в ней то же счастье, которое испытывал он сам. Наверное, в стакане был клофелин, наверняка, ведь невозможно вусмерть упиться со стакана белого вина, это все же не водка, стакан которой вполне мог бы сбить Меншикова с ног!
Хотя и после этого он какое-то время еще потрепыхался бы. Понадобилось бы не меньше бутылки, чтобы свалить его, никак не меньше. Хотя, как ему сказали в больнице, принял он приблизительно пол-литра алкоголя. Причем не водки, а спирта. Хорошо, хоть не этилового…
Значит, сначала это был не клофелин? Потому что с клофелина человек отключается, теряет сознание и пить больше не в состоянии. Каким же образом в его желудок попало такое количество спиртного?
В одной из книг любимого Дика Фрэнсиса враги главного героя пытаются скомпрометировать его очень хитрым образом: ударом по голове лишают сознания, а потом внутривенно, через капельницу, вливают бутылку джина. В результате наш герой в состоянии дикого опьянения найден на улице полицией… и все такое. А чтобы скрыть укол, его крепко ударили по руке.
Хитро. Но в данном случае не жизненно. Потому что никаких следов от ударов, а также уколов на руках пострадавшего Меншикова не было найдено ни в больнице, где его пытались привести в сознание и даже предполагали наркотическое отравление, ни им самим – впоследствии. К тому же вливание такого количества алкоголя через капельницу и даже с помощью шприца предполагает немалое время. А Витек нашел Александра уже через часа полтора. Пребывавшего в полной отключке. И в это время в квартире уже давно никого не было.
С другой стороны, у Александра слегка першило в горле. И если допустить, что ретивая девица просто ввела в его желудок резиновую трубку, зонд, а потом через воронку влила туда спирт, то многое становится понятным. Дело это, кстати, не столь затейливое, как может показаться. Главное, чтобы трубка дошла до желудка, вот и все. Если имеешь элементарные медицинские навыки, то с этим запросто справишься, причем довольно быстро. Очевидно, обладательница темно-рыжих волос и зеленых глаз, от которых у доктора Меншикова так основательно поехала крыша, такими навыками обладала. Ну, может статься, она была медработником или ей приходилось ухаживать за тяжело-больными…
Он все свои размышления выложил Манихину, даже Дика Фрэнсиса упомянул, – а вот насчет волос и глаз промолчал. Тем более что не в них было дело, факт. Ему, строго говоря, никогда не нравились зеленоглазые и рыжие: Александр интуитивно не доверял такому зловещему, ведьминскому сочетанию. Но даже если бы он увидел эту женщину в чадре, парандже и вдобавок в такой бесформенной хламиде, которую носят мусульманские дамы, прячась от глаза постороннего мужчины, у него все равно зашлось бы сердце точно так же, как оно зашлось при виде ее в откровенном платьице. Платьице просто спровоцировало его реакцию и усилило его… ну, это самое, не в приличном обществе будь сказано. А стойку-то он сделал (опять же, пардон!) на тот аромат женственности, который от нее исходил: она его подкосила даже не видом своим, а женской сутью. Нет, это все слова, слова, не имеющие смысла, потому что нет точных слов, чтобы передать, почему Александра так возбудила именно она!
Странно и пугающе – он не чувствует на нее никакой злости и обиды. Он должен ненавидеть ее, а вместо этого в глубине души чувствует, что уже простил ее – то есть признал ее право поступить так, как она поступила. «Мне ненавидеть тебя надо, а я, безумный, все ж люблю!» Дурацкая песенка, пошловатая банальность. Но очень точная, как все банальности на свете.
Или вот еще цитата к месту: кузнец Вакула в гоголевской «Ночи перед Рождеством» с тоской бормочет: «Через эту глупую любовь я одурел совсем!»
Чушь, какая чушь! Любовь, любовь! Перепихнулся с какой-то шлюхой, которая отдалась первому встречному, а потом набухала ему в алкоголь клофелинчику и…
Он настолько углубился в свои размышления, что вздрогнул от неожиданности, когда мимо прошел Манихин.
Петр Федорович остановился возле стойки с цветами, начал задумчиво ворошить землю, иногда разминая пальцами комочки земли. Не зря он говорил, что возня с цветами его успокаивает. Да, сейчас самое время искать какое-то сильное успокаивающее средство.
Александр с раскаянием смотрел в его тяжелое, набрякшее бронзовыми складками лицо. Он уже успел привыкнуть к этому человеку – его уродство не вызывало отвращения, а только жалость. Получается, жалость бессмысленную…
Самое гнусное во всей этой истории, что из-за нее он не смог выполнить свое обещание. Полет в Хабаровск отложен на неопределенное время. Прошло уже три дня после оговоренного срока, а Александр все еще в Нижнем. Пока неведомо, когда он сможет выполнить свое обещание: в милиции и прокуратуре дело завели о нападении на врача «Скорой помощи», причем попался какой-то жутко дотошный молоденький следователь, который ведет первое в своей жизни расследование почти с садистской тщательностью. Ничего и никого не нашел, но достает Александра своими вопросами так, что у того печеночные колики начинаются!
А может, не следователь садист, а он сам мазохист? Наверняка! Если он не хочет, чтобы нашли ту девушку…
Нет. Он сам хочет найти ее, сам, но вовсе не для того, чтобы наказать.
– Так что мы будем дальше делать? Вы намерены все-таки отправиться в Хабаровск или нет?
Александр невольно вздрогнул. С покаянным выражением лица повернулся к Манихину:
– Надо же, только что об этом думал. Поймите, я хоть сейчас готов ехать. Но с меня зачем-то взяли подписку о невыезде. Как будто я преступление против самого себя совершил! Как будто не я в этой истории пострадал! Еще хорошо, что у меня с собой тех ваших денег не было, я их дома оставил. Если бы они пропали, я вообще оказался бы сейчас в еще более дурацком положении.
– Вы что, думаете, на вас напали, чтобы ограбить? Вы кому-нибудь говорили о том, что можете получить крупную сумму?
– Нет, что вы! Никому! А что до грабежа… нет, вряд ли. У меня не взяли даже тех жалких двух сотенных, которыми я на тот момент располагал. И ключи не забрали от квартиры, где, правда, все равно деньги не лежат. И никаких лекарств не тронули в чемоданчике, а ведь там были и наркотики. Вообще необъяснимая ситуация…
– Петр Федорович, можно я спрошу? – подал голос Серега.
«Ого, – подумал Александр, – вот это субординация! Здорово Манихин вышколил своего качка. Товарищ генерал, разрешите обратиться к товарищу старшему лейтенанту!»
– Конечно, давай, – кивнул Манихин.
– Слушай, Алехан, а твоя девушка не могла против тебя сыграть? – повернулся Серега к Александру. – Та, хорошенькая, пухленькая? Ниной, кажется, зовут? К примеру, решила тебе за что-нибудь отомстить, уговорила какую-нибудь подружку поучаствовать… Ты ведь вроде обмолвился, что после моего вторжения у тебя с ней дружба врозь?
– Ну, так оно, – буркнул Александр. – Но ты тут практически ни при чем, ты только поводом послужил, а не причиной. Я тебе, если хочешь знать, по большому счету даже благодарен. Была без радости любовь – разлука будет без печали. Словно о нас сказано, так что не бери в голову.
– Никто и не говорит, что ваша подруга сама принимала участие во всей этой истории, – сказал Манихин. – Серега правильно предположил: она могла кого-нибудь нанять…
– Нинка-то?! Да у нее ума на такие изыски не хватит. И потом, нанимать – это же платить надо, а у нее вечно денег нет. Скорей она бы сама нанялась к кому-то за деньги. Да и зачем ей что-то надо мной устраивать? Просто отомстить? Тогда логичнее ждать нападения из-за угла, мордобоя какого-нибудь, а не такой романтической истории.
– А может, эта девка тебя СПИДом заразила, откуда ты знаешь? – вдруг ляпнул Серега и тут же растянул губы в ухмылке: – Шутка, не дергайся.
– СПИДом? Это что же, Нина нашла зараженную дамочку и заплатила ей, чтобы она меня… – Александр нашел в себе силы усмехнуться. – Говорю, она с лишним рублем ни за что не расстанется. А вообще-то надо провериться, спасибо за подсказку. Все под богом ходим, чем черт не шутит.
– А от вас, простите за вопрос, никто не ждет никакого наследства? – спросил Манихин. – На квартиру, в которой вы живете, никто не зарится? Может быть, у вас вклад какой-то громадный есть, акции, ну, не знаю, на территории дачи клад зарыт и все такое?
– Шутки продолжаются? – невесело усмехнулся Александр. – Понятно… Наследства не жду и не дождусь, надеюсь. Хотел бы, чтобы родители как можно подольше пожили, да они еще и не старые, слава богу. Мы, правда, отдельно живем, но отношения нормальные. По принципу, чем родственники дальше, тем они ближе. Я человек взрослый, у меня своя жизнь. Наследство… какое там наследство, только народ смешить. Отец врач-терапевт, мама учительница русского языка и литературы, так что… без комментариев насчет богатств и накоплений. А по поводу акций, вкладов и кладов одно могу сказать: мы ведь не в романе Иоанны Хмелевской. Это все какая-то необъяснимая нелепость, поймите!
– А вы не заметили, как врач, как мужчина: у этой вашей случайной… партнерши, не побоюсь этого слова, не было никакой сексуальной патологии? – вприщур глянул на него Манихин.
– То есть?
– То и есть, о чем спросил. Почему вы убеждаете меня и себя, что это происшествие – чистая случайность? Если у вашей загадочной незнакомки нет такой сексуальной патологии – вступать в случайные связи именно с врачами «Скорой помощи», – значит, целью этой тщательно продуманной и разработанной операции были именно вы, Александр Данилович Меншиков. Такой вывод сам напрашивается. И если все было так, как вы говорите, если бы ваш водитель не наткнулся на соседку с ключами и сообразительной собачкой, вы могли бы невесть сколько лежать в той квартире связанный, одурманенный. А если бы вас не нашли? Если бы вы погибли? Ну взгляните же в лицо фактам: объектом нападения были вы, именно вы!
– Я не понимаю, почему! – взорвался Александр. – У меня вообще создалось впечатление, что я оказался не в то время не в том месте, а ждали там другого человека, все это подстроено для кого-то другого. Помните, у Пушкина в «Метели» Бурмин рассказывает Марье Гавриловне, как барышня, с которой он из озорства стал рядом перед аналоем, вдруг после венчания восклицает: «Ах, не он, не он!» И падает без чувств. Вот и мне кажется, что эта женщина обнаружила, что я – не он, не он, и…