– Я сделал это, чтобы сохранить все то, что уходит… Некоторые ковры посвящены ушедшим великим мастерам – Рафаэлю, Данте… Другие – никому не известным художникам. Но в любом случае я сделал эти ковры, чтобы про ушедших вспоминали чаще…
Они идут от ковра к ковру. Мария все больше и больше понимает, что ей удалось приблизиться к чему-то, где наверняка ей будет лучше. Это было так похоже на ее «африку». И в этом мире, так же как это делает Художник, ей предстоит создавать другую реальность, населяя циничный мир своими другими героями.
– Ты угадала… Не все хорошее и доброе, что ты хочешь донести до людей, делается с помощью твоей работы. Иногда просто образ женщины в тени, отраженной в зеркале, может объяснить мир людям лучше, чем бесконечный поток суетливых слов…
Глава 3
С шумом захлопнувшаяся дверь вытащила ее из сна. Еще не очень понимая, где находится, улавливая в воздухе лишь свежий запах дождя, Мария повернула голову. Василий стоял на пороге, промокший с головы до ног – он все-таки не взял зонт! – с резиновыми сапогами в руках. Она смотрела на него заспанными глазами. Заспанными и счастливыми.
Василий отбросил сапоги. Не снимая намокшей куртки, рухнул в постель. От него пахло дождем и Венецией. Мария прижалась к нему, губами впитывая и дождь, и Венецию.
– Нам повезло. – Василий тормошил ее волосы. – Прилив! Катаклизм! Холл гостиницы в воде. И кругом – вода. Представляешь? Люди сидят в барах и ресторанах по колено в воде. Здорово! А ты спишь. А там – такое!
– Уже не сплю.
– Да! У нас есть одноразовые сапоги. Мы пойдем по воде. На площади Сан-Марко выстроили специальные мостики, чтобы ходить по ним, но можно – по воде!
Сан-Марко, Бродский, «Смерть в Венеции», полузабытые старые открытки – все хлынуло разом, разбудив ее окончательно…
– Мы пойдем на площадь?
– Йес, мэм! Погуляем по городу, а вечером окажемся на площади Сан-Марко и, как последние лоховские туристы, будем потреблять ужин в самом знаменитом кафе. Ваши мечты сбываются, мадам?
– Да… Хорошо… – Она потянулась. – Жизнь продолжается…
– Нет, дорогая… Жизнь только начинается!
В резиновых сапогах, укутанные яркими дождевиками, они нисколько не походили на идиллическую пару с рекламной картинки, из условно-романтического пейзажа-клише, и были абсолютно счастливы. Бродили вдоль одиноких каналов, по маленьким извилистым улочкам, вдоль старых домов, галерей, соборов, сувенирных лавок. Болтали, на время забегали в кофейни и снова бродили по улицам.
Василий скрылся в книжной лавке. Мария сделала шаг вправо, нерешительно прошла по улице антикварных магазинов. Оглянулась. Вдруг поняла, что решительно заблудилась. Покрутилась в поисках книжного магазинчика. Или Василия. Не нашла.
Взгляд зацепился за витрину. Там, за стеклом, под стекающими струями воды ожили венецианские маски. Они плакали, ухмылялись, подмигивали, зазывая Марию в свой лицедейский мир. И она поддалась на их заигрывания, подобно провинциалу, жаждущему острых ощущений в необыкновенном городе.
Приветственно звякнул колокольчик.
– Can I help you? – Обаятельный молодой человек – хозяин антикварной лавки появился из глубины мгновенно, словно ждал ее в эту непогоду.
– Нет, спасибо, я только посмотрю, – ответила она по-английски.
Молодой человек, обласкав ее располагающей улыбкой, вернулся к своим делам за конторку.
Мария постояла возле старинных венецианских шкафчиков. Перешла к церковной утвари. Повертела в руках подсвечник на двух львиных лапах с потускневшей позолотой. Удивилась его легкости. Деревянный?
– Откуда это?
– Это восемнадцатый век, но не Венеция, – пояснил молодой человек, видя ее замешательство. – Слишком простые. Это Тоскана. Тосканские церковные подсвечники. Обычно их покупают, чтобы делать лампы. На них навешивают абажур…
– Как здорово…
Вспомнила, что Гуэрра живет недалеко от Тосканы. Представила себя хозяйкой палаццо. Она купила бы эти подсвечники. И обязательно расставила бы в залах венецианские шкафчики… «Ты совсем с ума сошла от романтики! – упрекнула она себя. – Замечталась! Василия искать надо, а не воображать невесть что…»
Она поставила подсвечник на место, в последний раз окинула взглядом помещение, где жались друг к другу одинокие осколки прошлого, разных судеб, где перемешались время и страны. Попрощалась с хозяином. Потянулась к ручке двери. И – замерла.
Из пыльного угла, где в тяжелой, почерневшей от времени раме стояло зеркало, на нее смотрела темная женщина без лица. Кто она? Мария подошла поближе. Амальгама местами стерлась, потрескалась, рассыпалась мириадами изломанных линий…
– Это зеркало, семнадцатый век…
Не в силах отвести взгляд, Мария рассматривала свое искаженное временем отражение. Это она? Нет, не может быть. Это – другая женщина. Или – она, но много старше.
Отражение притягивало. Мария сделала шаг навстречу и – замерла. Медленно, очень медленно антикварная лавочка начала приходить в движение. Стены сдвинулись по часовой стрелке, с каждым оборотом все ускоряя темп, закручиваясь в спираль. Отражение исчезло, трещины на амальгаме стали множиться, разрастаясь, увеличиваясь в размерах, давая выход чему-то неизвестному, страшному… Сквозь щели сочилось красное. Горло сдавило спазмом. Из глубины послышались стоны, детский плач, крики…
– Ах вот ты где?! – Знакомый насмешливый голос выдернул ее из кошмара. Мария отшатнулась. Два шага назад – и вот она уже рядом с Василием. Все мигом встало на свои места. – Я обыскался уже, начал бояться: ты ведь вообще не ориентируешься в пространстве! Ну что тут у тебя? Зеркало? Ух ты, наполеоновская эпоха! Красивое… старое. Наверное, стоит страшных денег. Пошли отсюда. Нам надо попасть еще в тысячу мест!
Василий потянул ее к выходу. Зеркало словно нехотя прощалось с ней. Мария бросила через плечо последний взгляд: темное отражение будто повернулось к ней спиной и… растворилось…
– А кстати, – обернулась Мария на пороге, – сколько стоит это зеркало?
Молодой человек снова улыбнулся, и в этот раз в его улыбке ей почудилась причастность к тайне:
– Мне жаль, синьора, оно не продается…
Глава 4
– Смотри, Мария, дождь закончился! Отлакированные водой автомобили стояли в лужах, где пузырились последние капли. Мария поежилась. Как будто кто-то специально включил дождь и теперь неожиданно выключил. И вдруг Мария как-то сразу, во всем теле – от головы до пят, – резко почувствовала усталость. Ну почему, почему, спрашивала она себя, она все еще старается удержать связь с реальным миром? А ведь это – ошибка… Может, лучше покориться? И наконец согласиться на предложенный плывущим городом сценарий?..
– Куда мы едем? – На пристани белел маленький пароходик.
– Догадайся с трех раз… – Они подошли к кассе. – Give me, please, two tickets to the cemetery…
– One-way or return? – сухо уточнил из окошка простуженный голос.
– Only one-way, please…
Мария рассмеялась первой:
– Два билета на кладбище только в одну сторону – звучит на грани абсурда…
– Я имел в виду – вернемся другим путем… Но, согласись, получилось неплохо… Для классического триллера сгодится…
Запыхавшись от смеха, взобрались на крепкую, аккуратную палубу. Пароходик величественно тронулся, с торжественностью, подобающей судну, переправляющему души через воды Стикса. Не прошло и получаса, а они уже стояли в абсолютной тишине на берегу острова Сан-Микеле – венецианского кладбища. Пароходик отчалил, неминуемо удаляясь… Огромные, тяжелые ворота кладбища невольно будили образ врат, за которыми нет возврата к мирской жизни.
– М-да. – Мария потерла вмиг озябшие руки. – А мы не погорячились, когда просили билет в одну сторону?
Шутка отчего-то не показалась такой уж забавной.
Они вошли в Город мертвых. Монументальное католическое кладбище и нельзя было назвать иначе. Дороги-улицы, выложенные по всем законам городского строительства, расчерчивали остров на кварталы усопших. Были здесь и широкие проспекты, и тихие аллеи с заботливо расставленными скамейками. По обе стороны от них – огромные склепы-дома, где каждому родственнику найдется место. И только сверх меры ухоженные дворики с их двухметровыми памятниками и искусственными цветами служили напоминанием, что жители никогда не нарушат своими голосами многовековой тишины…
– Ну, теперь все поняла?
– Угу, – ответила Мария. – Здесь похоронен Бродский, верно?
– Ну просто умница! А еще – Дягилев и Стравинский. Только я не знаю, как мы их найдем. Ни табличек, ни надписей, ничего…
– Давай попробуем. Как-нибудь набредем.
Но прошел час, а затем и второй, а их поиски все не приводили к успеху.
– Слушай, так мы долго будем блуждать. – Василий посмотрел на часы: близилось время закрытия кладбища. – Пора включать логику.
– Ты хочешь сказать, что мы не там ищем?
– Но здесь точно должны быть другие кварталы, в этом Городе мертвых…
Предположения оказались верны: одна из дорог вывела их к следующим воротам. Не таким величественным, как первые, – поменьше, со скромно притулившейся табличкой: «Греческое кладбище».
– Греция – это Византия, – вслух размышляла Мария. – Православие пришло из Византии, значит, это здесь… Логично?
Греческое кладбище выглядело несравненно беднее и заброшеннее католического. Трава стелилась под ногами, бесцеремонно взбиралась на кое-как засыпанные могилки-холмики. Колючие кустарники, разросшиеся в отсутствие ножниц садовника, обнимали покосившиеся кресты. Здесь не было высоких памятников, подстриженных газонов, ухоженных, гладких могил. Кое-где, беспорядочно, яркими мазками кисти спешащего художника, лежали увядающие цветы…
У дальней ограды Василий нашел две скромные насыпи – могилы Дягилева и Стравинского. Недалеко, в зарослях, порастая зеленым мхом, бесприютно валялся одинокий столбик.
– Графиня Мусина-Пушкина, – прочитала Мария. – Боже мой! Мы никому не нужны здесь… на чужой земле… ни живые, ни мертвые…
– Не расстраивайся, все объясняется легко: католические монашки-бенедиктинки ухаживают за католической частью кладбища. Это входит в их обязанности. Остальное – не в их епархии.
И сразу возникшая было оторопь – от этой бедности, которую невозможно даже назвать хоть сколько-нибудь чистой и скромной, от этой болезненно-острой заброшенности, отчаянной беспризорности – исчезла… На ее место медленно пришло успокоение.
Да, так и должно все быть. Трава, деревянные кресты, запустение… Чистенькое католическое кладбище с его помпезной торжественностью – город амбиций живых. А мертвым – им ничего не надо… Здесь все честнее. Роднее даже.
Пошли дальше. Натолкнулись на беспризорный могильный камень с надписью «Auf Wiedersehen». И больше ничего – ни имени, ни дат жизни. Такое вот «До свидания» из другого мира. Мол, не отчаивайтесь, ребята: вы тоже здесь скоро будете…
***
– Мария, слушай, мы никогда ее не найдем! Мы обошли весь остров вдоль и поперек! Скоро четыре. Мы точно заночуем на кладбище!
– Подожди. Смотри, вот указатель – «Евангелистское кладбище». Это может быть тем, что мы ищем?
– Пойдем… Все-таки он жил в Америке.
– Точно! Мы рядом, я чувствую. Осталось немного…
– О'кей, тогда – расходимся. Кто первый найдет – крикнет, договорились?
Евангелистское кладбище не слишком отличалось от греческого – здесь тоже царило полное запустение. Мария пошла от ворот налево. «Цветы! – рассуждала она. – Ну точно! Католики несут искусственные, а наши, русские, принесут живые! Нужно искать живые цветы!»
Вдали показался холм, усыпанный букетиками тюльпанчиков и роз. Подошла.
«Русский поэт. Иосиф Бродский». Присела. Позвала Василия.
Не чувствовалось в этом странном месте трагедии смерти. Да и вообще – трагедии. Оставленные Бродскому чекушка водки, бутылочка виски, сигареты – все говорило: каждый здесь – у него в гостях. Хозяин принимает допоздна, в любое время года… В небольшой тарелочке скопились визитки. От всех, проделавших этот путь.
– Нашла? Я был уверен: ты найдешь. – Василий стоял у нее за плечом… – Ну надо же, смотри: чекушка, сигареты…
Мария вытащила из пачки сигарету и тоже положила рядом с другими на каменную приступку.
– Ну посиди, посиди… Покури с ним…
С ушедшими все говорят на «ты»… Почему здесь? Почему именно здесь, в Венеции, ты наказал похоронить себя? Какую свою гармонию ты искал? И можно ли найти ее, обрести заветное счастье потом, после смерти?
– Венеция для него была своего рода Африкой, – пробормотала она…
– Может быть… – Василий опустился рядом с ней на корточки. Закурил.. – Его эссе о Венеции – очень личное. В одном интервью он как-то сказал, что человек в определенном возрасте становится некой сущностью. И с этого момента она, сущность, начинает перемещаться с места на место в поисках представления о вечности. Может, в Венеции он ее наконец обрел?
– Угу…
– Мария, алло! Опять улетела?
– Не знаю, что со мной… Всего так много. Ты, Гуэрра, Венеция, Бродский, вода… Меня тащит куда-то… Счастье на грани катастрофы. Его переживать так же трудно, как и горе. Надо отдохнуть, что ли… Как-то отойти в сторону. Что называется, «невыносимая легкость бытия»… – помолчала, снова задумалась. – А его описание Венеции… ты знаешь, да: оно действительно похоже на прикосновение к Вечности…
***
Весь следующий день снова шел дождь. Поздно вечером площадь Сан-Марко была погружена в воду, напоминая огражденное галереями небольшое озеро, в котором отражается изящная колокольня.
Мостки-дорожки соединяли между собой знаменитые кафетерии Европы: «Florian», «Lavena», «Quardi»… Здесь, на старых изогнутых стульях, под звуки классической музыки в исполнении духового оркестра, одинокие посетители наслаждались горячим кофе, как когда-то – быть может, даже на этом самом месте – неспешно пили кофе и Байрон, и Хемингуэй.
Резиновые сапоги были у всех – у невозмутимых официантов в безупречных смокингах, у одиноких пар, бредущих но деревянным настилам, у редких в этот час любителей кофе…
Мария и Василий последними покинули закрывающуюся кафешку. Пораженные фантастической красотой, молча брели через площадь. И как будто для них духовой оркестр на прощание заиграл вальс Шостаковича.
Подхваченная музыкой, площадь словно сдвинулась и вдруг закружилась. Раз-два-три, раз-два-три. Отраженные в воде звезды, колонны, купол собора – все подчинилось этому ритму. Хозяева кафе понимающе улыбались, глядя на танцующую в воде пару: мужчину и женщину, не выдержавших напора городских декораций.
Мария закрыла глаза и отдалась ощущению счастья. Мелькали улочки, мансарда, кладбище, антикварный магазин… Что-то темное, покрытое трещинками, надвигалось, постепенно принимая форму зеркала… Звуки вальса смешались с криками, плачем…
Выстрел!
Мария испуганно распахнула глаза.
***
…На полу, в луже крови, – распростертое тело. Двое мужчин в масках склонились над ним. У стены – в страхе отпрянувшие люди.
– Зачем? – услышала Мария собственный, разом охрипший, голос. – Это же мирные люди! – Перешла на крик: – Они не виноваты!!!
– Заткнись! – Перед глазами мелькнул автомат. – Заткнись! Никакой паники.
Никого не тронем, если не будут дергаться. Этот – дернулся…
Мария сжала кулаки. Сердце бешено колотило по ребрам. Надо замереть. Не шевелиться. Главное – ничем не выдать свой страх. Нет, не страх даже – панический ужас.
– Хочешь всех спасти – молчи и жди переговоров. – Бас террориста с силой вжимал ее в стену. – Все поняла?
Она кивнула. Все чувства и эмоции хлынули разом и затопили ее: усталость, бешенство, ненависть… Она закрыла глаза, чтобы никто не успел понять, как она ненавидит всех… Себя – за беспомощность. Их – за пролитую кровь…
Часть IV
В ПОИСКАХ АФРИКИ
Сегодня, я вижу, особенно
грустен твой взгляд
И руки особенно тонки,
колени обняв.
Послушай: далёко, далёко,
на озере Чад
Изысканный бродит жираф…
Н. Гумилев
Глава 1
Три месяца спустя
– Заседание правительства планируется на восемнадцатое число. – Звонок застал ее в машине. – У нас осталось всего три недели. Вы будете готовы?