– Но ведь банкир не нуждался в нас?
– А я думаю – напротив: он не хотел поручить такого прекрасного судна грубым китайцам, привыкшим только к своим джонкам; к тому же они не умеют обращаться с паровыми машинами. Словом, все это очень просто и вполне понятно.
– Для тебя, милейший мой Ланжале!
– Наконец, я согласен с тобой, что это плавание имеет важную цель, о которой знают только трое здесь: Саранга, Ли Ванг и Гроляр. Цель эта, как думается мне, имеет близкое отношение к делу Бартеса, которого покойный Фо избрал своим наследником, то есть поставил во главе Общества Джонок.
– Все это известно мне; но каковы интересы Гроляра в этом деле? Всюду, где я его ни встречаю, он вселяет недоверие к себе. Быть может, он вошел в сделку с банкиром: «Я, мол, оставлю в покое Бартеса и его трех китайцев, а ты за это дай мне возможность изловить этих трех молодцов», то есть меня, Пюжоля и Данео. Иначе что ему тут делать? Он не с пустой головой явился сюда!
– Послушай, Порник! – сказал очень серьезно Парижанин. – Я всего два раза видел банкира, но голову даю тебе на отсечение, что он не способен на такой низкий поступок, как предательство! Скорее, он способен принести большие жертвы, чтобы спасти вас от беды! Он знает, до какой степени вы преданы Бартесу, и, скорее всего, он для того пристроил вас сюда, на свою яхту, чтобы отдалить вас от «Бдительного», не упускающего вас из виду. Наконец, вот еще одно доказательство, что ты ошибаешься в твоих подозрениях: ведь Гроляр не знал, что вы здесь находитесь, и когда узнал о вашем присутствии на яхте, а особенно – о твоем, то впал в такой страх и ужас, что мне большого труда стоило ободрить беднягу! Я удивляюсь, что мне раньше не пришла в голову эта мысль, потому что она решительно опровергает все твои опасения и подозрения!
– Хорошо! – заключил Порник, немного поколебленный в своей idee fixe. – Но при первом сомнительном флаге, который замечу на горизонте, я, несмотря на Сарангу, возьму судно в свои руки и начну охоту на зверя! Я уже настолько изучил достоинства этой чудной яхты, что считаю ее способной выдержать самую серьезную схватку с каким угодно опасным врагом.
XVIII
Ловкая политика. – Гроляр не выдержал. – Постепенное открытие тайны. – «Немного глупое» путешествие, но с решающим значением.
Частые разговоры с Порником о цели путешествия, которая не была известна ни ему, ни Ланжале, навели последнего на мысль – выведать эту загадочную цель у Гроляра. Он знал, какой политики держаться ему относительно полицейского сыщика, чтобы расположить его к откровенности.
Он стал избегать разговоров с сыщиком, отвечая ему односложными «да» или «нет» и вообще выказывая ему неудовольствие чем-то, о чем не находил, по-видимому, нужным объясниться с ним. Так он вел себя весь вечер после беседы с Порником и все утро следующего дня до обеда включительно, а после обеда даже не простился со своим «патроном», уходя к себе в каюту.
Для Гроляра это было уже слишком: он любил Ланжале, как любят вообще слабые натуры более сильных людей, на которых в случае опасности всегда могут рассчитывать, и потому непонятное поведение Парижанина обижало его, и он решил во что бы то ни стало объясниться с ним.
Увидев дверь его каюты незапертой, он прямо вошел в нее и застал своего компаньона уже в постели.
– Что это значит, почему ты избегаешь разговоров со мной? – спросил он Ланжале.
– Я? Кто вам это сказал? – отвечал тот с изрядной дозой бесстыдства.
– Да ты же сам, неблагодарный! Ведь ты едва раскрываешь рот, чтобы только поздороваться со мной утром и проститься вечером, не сказав более ни полслова за весь день, несмотря на все мое внимание к тебе.
– Что мне в этом внимании, если нет доверия ко мне?
– Как?! Я тебе не доверяю?! Я, который посвятил тебя во все секреты моей тайной миссии? Я, который смотрит на тебя, как на самого себя?
– Да, хороши ваши секреты, которые всем известны! Последний из матросов на борте «Бдительного» знает то же, что и я. «Догадайся, если можешь» – вот откровенность и доверие маркиза де Сен-Фюрси! Очень просто – я солдат морской пехоты, бежавший к тому же из пенитенциарного заведения, так стоит ли дружить со мной, в особенности, когда нет больше нужды во мне?
– Замолчи, несчастный, замолчи! Ты разрываешь мне сердце на части, говоря таким образом, – мне, который любит тебя, как сына, пойми ты это!
– Оставьте вашу «любовь»! С сегодняшнего вечера вы можете поберечь ее для себя или поискать другого человека, более меня достойного…
– Это удивительно! – воскликнул Гроляр, ничего не понимая. – Скажи мне, по крайней мере, в чем я провинился перед тобой, чтобы я мог исправить то зло, которое невольно причинил тебе?
– Не стоит труда, – ответил Ланжале сухо.
– Однако же?
– Я слишком ничтожен для этого.
– Опять ты за прежнее?
– Может быть.
– Да скажи толком! Не мучай меня!
– Вы желаете знать что меня обижает? – спросил наконец Парижанин, как бы смягчившись.
– Непременно!
– Ну, так вот в чем дело: вчера утром мне сказал Порник..
– Опять этот человек! Я думал, что дело обойдется без него.
– Ну, если вы будете перебивать меня…
– Ну, ну, говори! Я не скажу более ни слова, уверяю тебя, – поспешил поправиться сыщик, боясь, что компаньон его рассердится окончательно.
– Так вчера утром Порник, между прочим, вдруг сказал мне: «Я препровождаю тайную миссию – везу посланников с секретными поручениями, о которых ты, в твоей теперешней роли, должен знать что-нибудь побольше меня!» Когда я с удивлением посмотрел на него, ровно ничего не понимая из его загадочных слов, он расхохотался, продолжая: «Ах, шут тебя возьми, право! Для чего же ты здесь, на этой яхте, если не знаешь ничего, если не имеешь никакого поручения? Простительно, если мы, составляющие экипаж судна, не знаем ничего о том, куда и зачем нас послали, так как сочтено излишним сообщать нам это; но чтобы ты ничего не знал, ты, который теперь в иной сфере, чем мы, грешные, я этого никак не могу допустить! Для чего же ты здесь, скажи на милость? Для компании или, может быть, для услуг маркиза де Сен-Фюрси?..»
– Ах, подлец! – воскликнул совершенно искренне Гроляр.
– Вовсе нет! – холодно возразил Ланжале. – То, что он сказал мне, была не подлость, а правда! На «Бдительном» я знал все ваши секретные дела и даже мог, при случае, помогать вам в них, а здесь, на этой яхте, я ничего не делаю, потому что ничего не знаю, и служу вам, действительно, чем-то вроде компаньона для более или менее приятного препровождения времени.
– Итак, ты желаешь знать, куда, собственно, мы плывем.
– Конечно, желал бы! Это меня подняло бы в моих собственных глазах!
– Но пойми ты, что это не моя тайна, а чужая!
– Но коль скоро она вам известна…
– А если я дал честное слово никому другому не говорить о ней?
– Я из числа других могу быть, кажется, исключением, так как вы сами много раз уверяли меня, что смотрите на меня, как на самого себя.
– Гм! Оно, конечно, я говорил это… Ну, так поклянись мне, что будешь нем, как рыба, и никому и глазом не моргнешь о том, что узнаешь сейчас.
– Клянусь и обещаю все, что хотите!
– Хорошо! Так вот в чем дело, голубчик: этот Ли Ванг направляется туда, где находится дворец Квангов, чтобы найти там «кольцо власти»; найдя его, он намерен провозгласить себя Квангом, в чем, я полагаю, будет иметь успех, потому что тот, кого сделал своим наследником покойный Фо, не имеет, как европеец, никакого значения в глазах китайцев, смотрящих на всех иностранцев вообще как на варваров.
– Значит, мы, в настоящем нашем положении, действуем во вред господину Бартесу?
– Не мы, а Ли Ванг, хочешь ты сказать.
– Не будем играть словами! Сознательно или бессознательно, но мы тут все, начиная с Ли Ванга и кончая последним матросом, действуем более или менее во вред Бартесу… Оставим, впрочем, в покое других, а обратимся исключительно к вам: не может быть, чтобы вы только из любви к приятным морским прогулкам решились пуститься в плавание на этой прекрасной яхте; нельзя также предположить, чтобы вы пожелали сопровождать Ли Ванга единственно для того, чтобы составить ему компанию в его путешествии к этому таинственному дворцу. Выходит, стало быть, что вы имеете свою цель в его предприятии, и вот эту-то цель и соблаговолите открыть мне, чем и докажете ваше ко мне доверие– Начинайте же, не тяните долго и не останавливайтесь на полпути!
– Так что же, я и открою тебе ее, потому что ты не менее меня заинтересован в ней.
– Это любопытно!
– Скажи сначала, чего бы ты желал за свои услуги тем, кто послан нашим правительством по важному делу, очень важному… а именно по делу возвращения короне одной драгоценности, называемой «Регентом», о чем ты уже отчасти знаешь?
– Я бы желал полного прощения и, по истечении двух лет службы в полку сенегальских стрелков, эполеты подпоручика, Так как моя вина, за которую я сослан, есть нарушение военной дисциплины, а не преступление, пятнающее честь.
– Ну так вот, милейший мой, все это зависит от настоящего нашего путешествия…
– Опять загадка!
– Ты не даешь мне докончить! Сейчас я все объясню тебе подробно…
– Извините, но вы говорите так длинно, как будто придумываете какую-нибудь вымышленную историю, чтобы угостить ею меня.
– Нисколько! Я тебе открою сию минуту подлинную правду, потому что, повторяю, смотрю на тебя, как на сына. Итак, да будет тебе известно, что, лишь только Ли Ванг овладеет «кольцом власти», банкир Лао Тсин возвратит мне «Регент», который отдан ему китайцем на хранение до этого события, столь важного в китайском мире. А овладеть «кольцом власти» – это то же, что стать Квангом, пойми ты это! Тогда Бартес, как иностранец да еще как беглый преступник, будет устранен с этого слишком высокого для него поста, а мы с тобой возвратимся на родину, где и получим награду за наши услуги! Понял ты теперь, куда и зачем мы плывем и какое решающее значение имеет это, немного глупое, путешествие не только в нашем деле, но и в целой нашей жизни?
XIX
Хаос мыслей, в которых трудно разобраться – Точка опоры найдена! – Беседа с малайцем. – Тайна отчасти разгадана. – «Бедный Гроляр!» – Что делать дальше?
Гроляр еще долго говорил о важности поручения, возложенного на него французским правительством, и о том, как ему, Ланжале, можно сделать блестящую карьеру, пристегнув себя к этому важному поручению, для чего он, Гроляр, дает ему полную возможность; но Парижанин уже не слушал своего патрона, выведав от него самое главное. Он теперь желал, чтобы Гроляр поскорее ушел от него – ему необходимо было остаться одному для зрелого обсуждения того, что он узнал от «маркиза»… Он прикинулся, что сон одолевает его, и даже сделал вид, что уснул. Тогда полицейский сыщик с добродушной улыбкой ушел наконец из его каюты, сказав себе вполголоса: «Этот бравый малый уже спит! Не будем ему мешать, а лучше завтра возобновим нашу беседу!»
Как только он ушел, Ланжале вскочил с постели и, заперев дверь на задвижку, уселся на край кровати, погрузившись размышления. Он не мог ни на чем сосредоточиться в этом хаосе самых разнообразных мыслей, возбужденных открытием ему Гроляром тайны их путешествия… Итак, они не более как сопровождают Ли Ванга в его экскурсии за «кольцом власти»! Может ли это быть? И если это правда, в чем нельзя сомневаться, то как ему быть теперь, какого образа действий держаться? Необходимо посоветоваться с кем-нибудь, например с Порником, который не менее его будет поражен этим открытием… И Ланжале вышел из каюты на палубу, чтобы освежить кстати голову, горевшую от хаоса неожиданных для него мыслей.
В особенное недоумение повергло его кажущееся противоречие между преданностью банкира Лао Тсина Бартесу и его намерением оказать в то же время услугу Ли Вангу, очевидному сопернику и врагу молодого Кванга. Как это согласуется? Он оберегает Бартеса от всяких опасных случайностей – и в то же время не прочь содействовать претенденту на место главы Общества Джонок добыть «кольцо власти», которое и даст ему возможность занять это место. Как это понять, что это значит?. Неужели Лао Тсин не таков на деле, каким кажется на словах, и ведет какую-то непонятную двойную игру?.
На палубе благодаря свежему ночному ветру мысли Парижанина прояснились. Он припомнил слова Лао Тсина, сказанные ему во время их беседы в павильоне: «Придет время – и изменники будут наказаны, заботу о чем я беру на себя!»
Значит, если яхта, по приказанию Лао Тсина, как бы содействует планам Ли Ванга, везя его на поиски «кольца власти», то здесь надо понимать нечто иное, противоположное, может быть, планам этого честолюбца и изменника… Еще лучше – не трудиться более над разрешением этой загадки, а верить в добро и ждать, потому что Лао Тсин благороден, честен и постоянен в своих словах и симпатиях, раз выказанных им.
Рассудив таким образом, Ланжале поднялся на мостик, где было еще свежее, чем на палубе. Было около часу ночи, и погода стояла прекрасная. Яхта легко скользила по совершенно спокойному морю, оставляя за собой светлый след…
На мостике Ланжале увидел Порника, занятого своей службой, потому не решился заговорить с ним, зная, что друг его не любит этого. Порник давно уже перестал «забавляться вином» – под влиянием тех же серьезных и неотвязных мыслей, которые изведал и Ланжале.
Парижанин опять сошел на палубу и увидел Сарангу. Малаец относился к нему с полным вниманием, помня приказание Лао Тсина спасти его во что бы то ни стало. Заметив подходящего к нему Ланжале, он приветствовал его своим «саламом», на что Парижанин ответил тем же.
– Отличная погода! – сказал Ланжале. – Как нельзя более удобная для плавания.
– Да, и наша яхта отличное судно, капитан! – отвечал Саранга.
Для малайца все белые были капитанами.
– Да, это правда! Я никогда не видел ничего подобного ей!
– Ни в Батавии, ни в каком другом месте нет ни одного судна, которое могло бы ходить быстрее нашей яхты! – с гордостью заметил малаец.
– Кстати, – спросил как бы ненароком Ланжале, – не знаешь ли ты, когда мы придем?
Саранга пытливо посмотрел на Парижанина, готовясь и ему сказать то же, что и другим, то есть отделаться уклончивым ответом, но вдруг Ланжале осенила неожиданная мысль, и, наклонясь к малайцу, он таинственно шепнул ему:
– Я знаю все! Малаец вздрогнул.
– Господин мне все открыл! – продолжал Ланжале. Тогда малаец встал и, коротко бросив: «Пойдем ко мне!», – повел его в свою каюту.
Когда они очутились с глазу на глаз в уединенной каюте малайца, последний, посмотрев на своего гостя так же внимательно, спросил его резким голосом:
– Что ты знаешь?
Сообразив, как надо держать себя с этим человеком, что сказать и о чем умолчать, Парижанин начал:
– Я знаю, что час правосудия пробил для изменников… Я знаю, что честолюбец, который продал своих братьев, увидит скоро свои дерзкие планы разрушенными: он никогда не овладеет «кольцом власти», и его судьба решится завтра, когда луна исчезнет в волнах океана.
Малаец слушал его с возраставшим волнением. Ланжале как раз попал на дорогу успеха, переводя на язык вдохновенного ясновидящего простые, но полные правды слова, услышанные им от Лао Тсина.
И Саранга не стал более сомневаться, что банкир сказал Ланжале все, и ощутил полное доверие к нему. Парижанин поспешил вызвать малайца на откровенность, и хотя последний не переступал видимых пределов благоразумия, рекомендованного ему, но и то немногое, что он сказал Ланжале, повергло спутника Гроляра почти в ужас.
– Да, – задумчиво произнес Саранга, употребляя тот же язык ясновидящего, – час правосудия пробил! Но ты, зачем ты сел на это судно с твоим другом? Господин ведь не хотел этого! Не для того ли, чтобы исполнить последние обязанности по отношению к нему, к твоему другу?
И он добавил, понизив голос и так невнятно, как если бы говорил сам с собой:
– Гроты Мары не щадят тех, кто отважится пренебречь их гневом!
Дрожь пробежала по телу Парижанина. О каком «друге» говорит малаец? Не разумеет ли он под этим именем бедного Гроляра? В таком случае он все сделает, чтобы спасти своего спутника от грозящей ему какой-то страшной опасности, которая неведома ему. Он не будет входить в подробности этой роковой истории, имеющей отношение к Обществу Джонок, но должен непременно уберечь от участия в ней Гроляра, миссия которого не имеет ничего общего ни с планами, ни с намерениями этого честолюбца Ли Ванга… Приняв такое решение, Ланжале прямо приступил к делу.