Добыча состояла из драгоценных камней, золотых и серебряных изделий, более или менее дорогих тканей и товаров, например пряностей, и, наконец, невольников, мужчин и женщин, захваченных во время экспедиции. Даже испанские священники и монахи не были ограждены от общего удела, несмотря на свое звание.
Обычно этим несчастным давали определенный срок, чтобы выкупиться.
Выкуп назначался втрое против суммы, за которую пленники уходили к своим хозяевам, всегда либо местным колонистам, либо буканьерам, то есть охотникам.
По окончании раздела флибустьеры часто не знали, как превратить в деньги драгоценности, выпавшие на их долю; тут они попадали в руки низких спекулянтов, которыми кишмя кишело в тех краях и которые скупали все их имущество за треть, а нередко и за четверть настоящей цены.
Тогда начинались оргии, не прекращавшиеся, пока флибустьеры не истратят или, вернее, не прокутят всё до последнего реала.
Когда у них ничего больше не оставалось, они весело отправлялись в новую экспедицию, результат которой был всегда одним и тем же.
Что им было до того, когда для них существовало одно только настоящее! Они чувствовали себя счастливыми.
Разве не были они правы?
Весьма может быть.
Вот каким простым и в то же время могучим устройством отличался союз Береговых братьев, когда, по их выражению, они ходили добывать испанца.
Этому-то устройству они были обязаны своими успехами и необычайными подвигами.
В три часа ночи, когда рулевой бил шесть склянок, Медвежонок вышел на палубу.
Все назначенные им офицеры уже ждали его.
Командир осмотрелся вокруг. Ночь была светлая; довольно крупная зыбь ходила по морю, ветер еще не стих. Впереди справа возвышалась темная масса, к которой фрегат быстро приближался. Это был остров Куба, берег которого находился не более чем в двух лье.
— Свистать всех наверх! — скомандовал капитан.
Раздался пронзительный свисток боцмана.
Через пять минут все матросы были на палубе около грот-мачты.
Им понадобилось совсем немного времени, чтобы встрепенуться от глубокого сна. Они лежали как попало на средней палубе или около пушек; койка считалась роскошью, непозволительной для флибустьеров.
Командир подозвал к себе шканцы своих помощников.
— Господа, — обратился он к ним, — помните, что не сражаться надо, но захватить врасплох; постараемся обойтись без единого выстрела. Наша главная цель теперь — добыть припасы. Поняли вы?
— Вполне, командир, — последовал ответ.
— Мы идем прямо к гавани Гуантанамо. Там лет двадцать как поселилась колония рыбаков; эти люди богаты и ведут с соседним городом Сантьяго торговлю зерновым хлебом, свининой и вяленым мясом, доставляемым из внутренних земель острова. Итак, там мы найдем все, что нам нужно. Вот каким образом следует приступить к делу: Польтэ и Олоне возьмут каждый по сто пятьдесят человек и опередят фрегат на пирогах с обернутыми ветошью веслами, чтобы подплыть неслышно. Польтэ обойдет деревню справа, а Олоне — слева. Потом вы оба останетесь на своих местах, зорко наблюдая, чтобы ни один беглец не смог ускользнуть и поднять тревогу в окрестностях. Я войду прямо в гавань. Мы сделаем дело даже прежде, чем испанцы заподозрят наше присутствие. Рассветет только через час; этого времени хватит с избытком, чтобы захватить этих соней в постели. Ступайте, господа.
Раздались слова команды, убрали часть парусов, и фрегат лег в дрейф.
Спустили шесть пирог. В них уселись Олоне и Польтэ со своими людьми, и вскоре лодки скрылись в тени, отбрасываемой высокими прибрежными утесами.
Медвежонок расхаживал большими шагами по юту, то всматриваясь в компас, то оглядывая берег, то окидывая внимательным взглядом снасти.
Протекло около получаса, когда старший капитан Пьер Легран подошел к командиру.
— Что случилось? — спросил тот.
— Часовой на мачте заметил лодочку, которая скользит вдоль берега; я сам в этом удостоверился, командир, и видел ее.
— Возьмите гичку11 с десятью матросами, любезный Пьер Легран, и посмотрите, что бы это было такое; мы сейчас пойдем.
Пьер Легран опять поклонился и ушел. Спустя минуту он уже отчаливал от судна и, так как дул попутный ветер, поднял парус и погнался за примеченной часовым небольшой лодочкой.
Но тут произошло нечто странное: подозрительная лодочка не юркнула наутек, как можно было ожидать, а напротив, повернула назад и пошла прямо на гичку флибустьеров.
Или то была безумная смелость, или крайняя глупость со стороны людей, находившихся в лодочке.
Пьер Легран велел приготовить оружие и все летел вперед под парусом.
Вскоре расстояние между лодками составляло уже не более половины пистолетного выстрела.
Флибустьеры уже изготовились броситься на абордаж, когда увидели, что перед ними всего два противника: белый человек и негр.
Борт лодки зацепили абордажной кошкой.
— Кто вы и куда направляетесь? — спросил Пьер Легран на самом чистом кастильском наречии.
— Я лоцман, ваша милость, — смиренно ответил белый, тогда как негр дрожал всем телом, — увидев вдали большой корабль, я подумал, что к нам идет судно из Сантьяго. Я и вышел тотчас в море, но если ошибся, немедленно вернусь в гавань.
— О нет, черт возьми! — воскликнул молодой человек со смехом, — Напротив, вы не могли явиться более кстати; мы нуждаемся в ваших услугах.
— Но мне кажется, досточтимый господин капитан, что вы не…
— Испанец, — перебил Пьер Легран, — еще бы, черт возьми! Мы флибустьеры, к вашим услугам.
— Господи Иисусе Христе и Пресвятая Дева! — воскликнул лоцман, оторопев и с отчаянием всплеснув руками.
— Успокойтесь, любезнейший, — дружески сказал ему флибустьер, — зла мы вам не причиним, кто знает даже, не счастье ли ваше, что вы нам попались! Эй вы! Четверо в лодку и ждать на веслах приближения «Задорного».
Ожидание продлилось недолго; почти мгновенно их взяли на фрегат. Пьер Легран поднялся на трап вслед за своими пленниками.
Негр был ни жив ни мертв от страха; ничто не могло успокоить его.
Когда молодой человек отдал командиру отчет в том, что произошло, тот подозвал испанца.
— Ты лоцман? — спросил он, глядя ему прямо в глаза.
— Лоцман, ваше превосходительство, — смиренно сказал пленник, — не только на море, но и на суше, когда понадобится.
— Ага! — с улыбкой отозвался Медвежонок и прибавил: — Можешь ты быть верен?
— Как не мочь, ваша милость!
— Вход в гавань Гуантанамо затруднителен?
— Нисколько, ваша милость, стоит лишь держаться самой середины похода в гавань.
— Город велик?
— Это деревня, ваша милость.
— Очень хорошо. Есть там военные силы?
— Отряд в пятьдесят человек при земляном редуте.
— Черт возьми!
— Но, — поспешил договорить лоцман, — сооружение редута еще не докончено и пушки не прибыли из Сантьяго, хотя их ждут с часа на час!
— Тем лучше! Это во многом упрощает дело; как ты полагаешь, заметили наше приближение?
— Наверняка нет, ваша милость; я заметил вас около часу назад, когда все жители спали непробудным сном.
— Так слушай же меня: ты знаешь, кто мы, не правда ли? Берегись, если ты меня обманешь, я вздерну тебя на верхушке мачты, которая над твоей головой. Если же ты окажешь мне хорошую услугу, то получишь за это десять унций золота. Я никогда не изменяю своему слову. Что же ты выбираешь?
—Десять унций, ваше превосходительство, — с живостью вскричал лоцман, глаза которого заблестели от жадности.
— Хорошо, договорились; теперь принимай управление судном и веди нас в гавань.
Лоцман поклонился и приступил к исполнению того, что ему приказали.
Испанец примирился со своей невольной ошибкой, когда обещанная щедрая награда в десять унций золота превратила его, по крайней мере на время, в приверженца Береговых братьев.
Он с необычайным искусством провел судно по узкому проходу в гавань, и вскоре фрегат был на расстоянии половины пушечного выстрела от деревни, все еще погруженной в глубочайшее безмолвие.
Страшное пробуждение предстояло ей.
Командир фрегата велел бросить якорь и убрать паруса, потом передал командование Пьеру Леграну и съехал на берег, захватив с собой лоцмана.
Три лодки с сотней флибустьеров следовали за командиром.
Пристани достигли в несколько ударов весел.
Из опасения быть захваченными врасплох Медвежонок приказал лодкам, когда все высадились, отплыть и держаться поодаль от берега.
— Какие власти в деревне? — спросил он лоцмана.
— Всего одна, ваша милость: алькальд12.
— Где он живет?
— В большом доме перед вами.
Большой дом на самом деле был хижиной, немного менее жалкой, чем остальные.
— Вот и прекрасно, — продолжал Медвежонок, — алькальд этот храбр?
— Не могу сказать вашей милости; знаю только, что это злой скряга, которого все ненавидят; но он племянник губернатора в Сантьяго и потому делает что вздумает.
— Вот тебе на! — вскричал Медвежонок, смеясь. — Уж не призван ли я здесь разыграть роль Провидения? Смешно было бы!
— О! Ваша милость, — вскричал лоцман умоляющим тоном, — весь наш край был бы очень счастлив избавиться от такого изверга; нет ни одного ужасного деяния, которого он не совершал бы ежедневно!
— Неужели? Ну, так я пойду поздороваться с этим достойным алькальдом; что же касается тебя, то ступай за мной и ничего не бойся.
Дом алькальда стоял в нескольких шагах от берега.
Медвежонок велел окружить его, потом выхватил пистолет из-за пояса и выстрелил в дверной замок, разлетевшийся вдребезги.
Но дверь не отворилась: она была крепко заложена изнутри.
— По-видимому, мы имеем дело с человеком осторожным, — сказал командир экспедиции, вновь заряжая пистолет, — Хватите-ка тут раза два топором!
В то же мгновение настежь распахнули окно, и в нем показалось бледное от испуга лицо человека в ночном одеянии, вооруженного длинным мушкетом.
— А! Мерзавцы! — пронзительно крикнул он. — Убить меня хотите! Постойте, я вас!
— Заткнуть рот этому крикуну, — холодно сказал Медвежонок.
Выстрелом из ружья мушкет разбило и вышибло из рук алькальда; осколки попадали наземь.
Алькальд буквально нырнул в глубь комнаты.
Выстрелы и удары топором в дверь разбудили жителей, повсюду в домиках робко приотворились двери, и показались бледные, с заспанными глазами лица; однако выйти не осмеливался никто.
Дверь дома алькальда наконец подалась под учащенными ударами сильного матроса.
— Приведите-ка сюда этого негодяя, — приказал Медвежонок двум флибустьерам, — а вы, — обратился он к остальным, — постройтесь и смотрите в оба.
Алькальд появился полунагой, в рубашке и подштанниках; он дрожал всем телом, скорее от страха, чем от холода, хотя ветер был довольно чувствителен — ночи очень холодны в тех местах. Два матроса, которые вели алькальда, не скупились на удары прикладами, чтобы подгонять его.
— Вы алькальд? — резко спросил Медвежонок.
— Алькальд, — последовал едва слышный ответ хриплым голосом.
— Связать ему руки, а пальцы перевить серными фитилями. При первом моем знаке зажечь фитили.
Приказание было исполнено с быстротой и ловкостью, свидетельствовавшими о долголетнем опыте.
Алькальд понял, в чем дело, и ужас его не знал меры.
— Теперь отвечайте и смотрите, не вздумайте обманывать, а то поплатитесь, — с двусмысленной улыбкой произнес Медвежонок, указывая на его пальцы.
— Спрашивайте, — тотчас отозвался алькальд.
— Ваша деревня в моей власти, вы и все жители — мои пленники. Но у вас есть возможность откупиться.
— Увы! Мы так бедны!
— Быть может, но у вас есть склады съестных припасов. Где они?
— Клянусь спасением души, все склады пусты.
— Где они?
— Там, — указал алькальд на два больших сарая из досок.
— Осмотреть, — коротко приказал Медвежонок. Человек двадцать флибустьеров бросились туда и через четверть часа вернулись с отчетом, что сараи пусты.
— Других нет? — спросил Медвежонок у алькальда.
— Нет, — пробормотал пленник.
— Точно нет?
— Клянусь спасением души…
— Хорошо, хорошо, — перебил капитан, — это мы знаем. Берегись.
— Но клянусь же вам, что нет, — осмелился повторить алькальд, начиная успокаиваться.
Однако вдруг отступил на шаг.
— Это что за дьявол! — вскричал он, увидав лоцмана, который до сих пор скрывался в толпе Береговых братьев.
— Этот человек обманывает вас, ваша милость, — с живостью вскричал лоцман, — и обманывает заведомо.
— То есть?
— Склады пусты, это правда, но это потому, что он захватил, несмотря на протесты законных владельцев, все товары, сложенные в магазинах, и велел перенести их на свой собственный склад, чтобы продать в свою пользу.
— Правда это? — спросил Медвежонок, обращаясь к толпе, стоявшей поодаль.
Когда жители удостоверились, что флибустьеры не имеют злого умысла собственно против них, они понемногу осмелились выйти из своих домов. Скопление народа увеличивалось с каждой минутой.
— Правда, ваша милость, — ответили они в один голос.
— Так этот человек, который должен бы по своему положению служить вам покровителем и защитником, напротив, грабит и притесняет вас?
— По миру пускает, берет все, что мы накопим; если же кто посмеет жаловаться, он тотчас подвергает строптивца пытке.
— Где склады этого человека? Алькальд издал горестный стон.
— Молчать, презренная тварь! — грозно вскричал Медвежонок.
— За его домом, — сказал лоцман, — они набиты битком, ваша милость, не только вяленым мясом, соленой свининой и зерновым хлебом, но и вином и водкой.
— Хорошо, он будет наказан по заслугам. Слушайте все: я мог бы взять с вас выкуп, но не хочу. Мне требуется только ваша помощь, чтобы переправить на мое судно припасы, в которых я нуждаюсь. Но так как люди вы бедные, я не хочу обижать вас, отнимая то, что вам принадлежит. Итак, во-первых, я предоставляю вам ограбить этот дом; во-вторых, вы получите от меня пять тысяч пиастров, которые поделите между собой.
Оглушительные клики радости служили ответом на эту речь. И чуть ли не громче всех кричали солдаты, которые с грозным видом подошли было под командой альфереса, однако, услыхав в чем дело, немедленно побросали оружие и разбежались, оставив офицера одного иметь дело с неприятелем.
Альферес был храбрый офицер, трусость солдат возмутила его и вызвала прилив краски к лицу.
С минуту он оставался неподвижен, нахмурив брови и с презрением глядя на своих подчиненных, которые так и рассыпались при слове «грабеж», но его колебания длились всего один миг.
Он гордо поднял голову и подошел твердыми шагами к Медвежонку.
Тот глядел на него с улыбкой на губах.
— Сеньор капитан, или какое бы там ни было у вас звание, кабальеро, — обратился к нему офицер с надменной вежливостью, — я пришел не сдаваться вам.
— Зачем же вы пришли, если так? — спросил Медвежонок, и взгляд его сверкнул.
— Один я не могу оказывать сопротивления, — холодно продолжал альферес, — я пришел заявить от имени Испании решительный протест против невиданного нападения, жертвой которого мы сделались; а шпагу мою… — заключил он, выхватив из ножен и взмахнув ею над головой.
— Постойте, альферес, — сказал флибустьер, спокойно взяв у него шпагу и вложив опять в ножны, пока офицер стоял неподвижно в сильнейшем изумлении, — вы храбрый воин. Если бы правительство, которому вы служите, имело побольше таких, как вы, быть может, мы не были бы так могущественны. Оставьте себе шпагу; если бы вы сломали ее, мне пришлось бы ее заменить, а признаться вам, я очень дорожу своей.
Слова эти были произнесены тоном такого сердечного добродушия, что тронули офицера.
— Что же вы за люди? — пробормотал он.
— Мы люди, — ответил Медвежонок с особенным ударением, — но уйдите, альферес; здесь произойдет то, что вам не подобает видеть.
— Капитан, неужели этот бедняга?.. — начал было офицер умоляющим голосом, указывая на алькальда.