Не станем утверждать, будто, начав чтение, Питу не отрывал глаз от книги и не поднимал их к окну, но так как в окошке, обрамленном настурциями и вьюнками, не появлялось девичье лицо, взгляд его вновь обращался к строчкам.
Но, несмотря на кажущееся глубокое внимание, его рука то забывала перевернуть страницу, то переворачивала сразу несколько, и это позволяло сделать вывод, что мысли Питу бродили далеко и он, вместо того чтобы читать, предавался мечтам.
Вдруг Питу показалось, что на страницы, доселе освещенные утренним солнцем, упала тень. Она была слишком темной, чтобы быть тенью облачка, и могла быть отброшена лишь непрозрачным телом; однако бывают непрозрачные тела, весьма приятные для глаза, и Питу живо обернулся, желая посмотреть, кто же это заслонил ему солнце.
Питу ждало разочарование. Да, действительно непрозрачное тело застило ему солнечный свет, тепло, точь-в-точь как Александр Македонский Диогену, что и возмутило философа. Но это непрозрачное тело отнюдь не было очаровательным и даже, напротив того, было крайне неприятного вида.
Мужчина лет сорока пяти, ростом и худобой превосходящий Питу и в такой же, как у него, поношенной одежде, стоял у него за спиной и через плечо читал книгу с интересом, сравнимым разве что с рассеянностью юноши.
Питу пребывал в крайнем изумлении. Мужчина в черном раздвинул в вежливой улыбке губы, явив взору четыре последних зуба – два сверху, два снизу, – торчащих вперед, точно клыки у кабана.
– Американское издание, – гнусавым голосом произнес он, – формат ин-октаво, «О свободе людей и независимости наций», Бостон, тысяча семьсот восемьдесят восьмой год.
Человек в черном сообщал это, а Питу в удивлении все шире и шире раскрывал глаза, так что когда тот кончил, глаза юноши стали совершенно круглыми и дальше открываться им было просто некуда.
– Бостон, тысяча семьсот восемьдесят восьмой год. Верно, сударь, – подтвердил Питу.
– Сочинение доктора Жильбера, – продолжал человек в черном.
– Да, сударь, – вежливо отвечал Питу.
И он встал, поскольку ему всегда твердили, что неприлично разговаривать сидя с теми, кто выше тебя по положению, а по простоте душевной Питу полагал, что любой человек имеет право считать себя вышестоящим по отношению к нему.
Встав же, Питу заметил в окошке движение чего-то розового и тотчас обратил туда взор. Этим розовым видением была м-ль Катрин. Она как-то странно смотрела на Питу и делала ему непонятные знаки.
– Сударь, не сочтите за нескромность, – спросил человек в черном, который стоял спиной к окну и потому не видел, что там происходит, – скажите, кому принадлежит эта книга?
И он указал пальцем, однако не касаясь страницы, на книгу, которую держал в руках Питу.
Питу собрался уже ответить, что книга принадлежит г-ну Бийо, но тут до него долетели слова, произнесенные чуть ли не умоляющим шепотом:
– Скажите, что она ваша.
Человек в черном, все внимание которого было приковано к книге, этих слов не расслышал.
– Сударь, книга принадлежит мне, – величественно объявил Питу.
Человек в черном поднял голову: он заметил, что время от времени Питу отводит от него удивленный взгляд и куда-то смотрит. Он оглянулся на окно, но Катрин догадалась о его намерении и, быстрая, как птичка, скрылась.
– Что это вы все смотрите наверх? – поинтересовался человек в черном.
– Сударь, – с улыбкой сказал ему Питу, – позвольте вам заметить, что вы чрезмерно любопытны. Curiosus, или вернее, avidus cognoscendi[52], как сказал бы мой учитель аббат Фортье.
– Значит, вы утверждаете, – спросил человек в черном, ничуть, похоже, не оробевший от доказательства учености, которое дал ему Питу, дал намеренно, дабы его собеседник составил о нем более высокое мнение, нежели у того сложилось с первого взгляда, – что эта книга принадлежит вам?
Питу скосил глаза так, чтобы окошко оказалось в поле его зрения. Там на миг возникла Катрин и кивнула.
– Да, сударь, – подтвердил Питу. – Вы хотели бы почитать ее? Avidus legendi libri или legendoe historioe[53].
– Сударь, – сказал человек в черном, – мне кажется, ваше положение выше, чем можно было бы подумать, судя по вашему платью: Non dives vestiti sed ingenio[54]. Вследствие чего я вас арестую.
– Как арестуете? – вскричал совершенно потрясенный Питу.
– Да, сударь, вы арестованы. Прошу вас, следуйте за мной.
Питу оглянулся вокруг и обнаружил двух полицейских стражников, ожидающих распоряжений человека в черном; они, казалось, выросли из-под земли.
– Составим протокол, господа, – распорядился человек в черном.
Один из стражников связал Питу руки веревкой и забрал у него книгу доктора Жильбера.
Второй веревкой он привязал Питу к кольцу, вбитому под окном.
Питу намеревался протестовать, но услышал, как тот же самый голосок, имевший такую власть над ним, шепнул:
– Не противьтесь.
Поэтому Питу покорно позволил себя связать и привязать, чем очаровал стражников, а главное, человека в черном. По этой причине они спокойно оставили его, а сами вошли в дом, где оба стражника уселись за стол, а человек в черном… Впрочем, о его действиях мы узнаем чуть позже.
Чуть только стражники и человек в черном скрылись за дверью, как тот же самый голос произнес:
– Поднимите руки.
Питу поднял не только руки, но и голову и увидел бледное, растерянное лицо Катрин, в руках у нее был нож.
– Выше, еще выше, – прошептала она.
Питу встал на цыпочки.
Катрин свесилась из окна, лезвие перерезало веревку, и руки Питу снова стали свободны.
– Возьмите нож, – сказала Катрин, – и перережьте веревку, которой вы привязаны к кольцу.
Питу не заставил повторять дважды: он перерезал веревку, и теперь был полностью свободен.
– А теперь вот вам двойной луидор, – продолжала Катрин. – У вас быстрые ноги, спасайтесь. Бегите в Париж и предупредите доктора.
Она успела закончить; в дверях показались оба стражника, и двойной луидор упал к ногам Питу.
Питу мигом поднял его. А стражники стояли в дверях, застыв от изумления при виде представившейся им картины: тот, кого они так хорошо связали, освободился. У Питу же при виде стражников волосы зашевелились на голове, чем-то смутно напоминая in crinibus angues Эвменид[55].
Питу и стражники какое-то мгновение, замерев, смотрели друг на друга, точь-в-точь как заяц и гончая. Но как заяц при малейшем движении собаки задает стрекача, так и Питу, стоило стражникам шевельнуться, совершил чудовищный прыжок и перемахнул через ограду.
Стражники издали согласный крик и ринулись к полицейскому в черном, который держал под мышкой небольшую шкатулку. Тот не стал тратить время на выяснение и бросился в погоню за Питу. Стражники последовали его примеру. Однако у них недостало бы силы перемахнуть, подобно Питу, через забор высотой в три с половиной фута, и потому им пришлось обежать его.
Когда же они добежали до края ограды, то обнаружили, что Питу опередил их шагов на пятьсот и прямиком устремился к лесу, до которого ему не больше четверти лье, так что через несколько минут он в нем скроется.
В этот миг Питу оглянулся, увидел, что стражники намерены преследовать его – скорее для очистки совести, чем в надежде догнать, – наддал еще, достиг кромки леса и исчез.
Так Питу бежал еще минут пятнадцать, хотя мог бы бежать и два часа, будь в том необходимость: дыхание и скорость у него были, как у оленя.
Но через четверть часа, инстинктивно сообразив, что опасность миновала, он остановился, отдышался, прислушался и, убедившись, что погони нет, пробормотал:
– Просто невероятно, сколько событий может произойти за три дня.
Потом осмотрел двойной луидор, нож и подумал: «Да, неплохо было бы разменять золотой и вручить мадемуазель Катрин два су, а то боюсь, как бы этот нож не перерезал нашу дружбу. Ну, да не важно, раз она велела сегодня быть в Париже, пойду в Париж».
Сориентировавшись, Питу понял, что находится между Бурсоном и Ивором, и взял направление на Кондревильские вересковища, через которые проходит дорога в Париж.
VIII. Для чего человек в черном явился вместе со стражниками на ферму
А теперь вернемся на ферму и расскажем о случившейся там катастрофе, развязкой которой был эпизод с Питу. В шесть утра в Виллер-Котре явился из Парижа полицейский в сопровождении двух стражников, представился комиссару полиции и получил сведения о местонахождении фермера Бийо.
Не доходя шагов пятьсот до фермы, полицейский увидел работающего на поле поденщика. Он подошел и справился, дома ли г-н Бийо. Поденщик ответил, что г-н Бийо никогда не возвращается домой раньше девяти, то есть только к завтраку. Но в этот миг поденщик случайно поднял взгляд и показал пальцем на верхового, который беседовал с пастухом примерно в четверти лье от них.
– Вы его ищете, – сказал поденщик, – а он вот он.
– Господин Бийо?
– Да.
– Этот всадник?
– Он самый.
– Послушайте, друг мой, а не хотели бы вы доставить радость своему хозяину? – поинтересовался полицейский.
– С огромным удовольствием.
– Тогда подите и передайте ему, что на ферме его ждет один господин из Парижа.
– Уж не доктор ли Жильбер?
– Идите, идите, – произнес в ответ полицейский.
Поденщик тотчас же пошел через поле к хозяину, а полицейский и оба стражника затаились за полуразрушенным забором, как раз почти напротив входа в дом.
Очень скоро послышался цокот копыт: это прискакал Бийо.
Он въехал во двор, соскочил с коня, бросил поводья конюху и поспешил на кухню в полной уверенности, что сейчас увидит доктора Жильбера в широком дорожном плаще; однако в кухне была только матушка Бийо: она сидела на стуле и со всем тщанием и старательностью, каких требует подобное занятие, ощипывала уток.
Катрин же у себя в комнате шила чепец к следующему воскресенью. Катрин готовилась к нему загодя: женщинам доставляет одинаковое удовольствие не только, как они выражаются, принарядиться, но и сам процесс принаряживания и подготовка к нему.
Бийо остановился на пороге, оглядел кухню и поинтересовался:
– Кто меня спрашивает?
– Я, – ответил за спиной у него приятный голос.
Бийо обернулся и увидел человека в черном и двух стражников.
– Вот те на! – воскликнул он, отступая назад. – Что вам от меня нужно?
– Сущий пустячок, господин Бийо, – сообщил обладатель приятного голоса. – Произвести у вас обыск, только и всего.
– Обыск? – удивился Бийо.
– Да, обыск, – подтвердил полицейский.
Бийо бросил взгляд на ружье, висящее над очагом.
– А я-то думал, – сказал он, – что с тех пор как у нас образовалось Национальное собрание, граждане больше не подвергаются притеснениям, которые свойственны прошлым временам и отдают старым режимом. Я смирный человек, законов не нарушаю. Чего вы от меня хотите?
У всех полицейских мира есть нечто общее: они никогда не отвечают на вопросы своих жертв. Только обыскав их, арестовав, связав, они начинают сострадать этим несчастным; такие-то опаснее всего, потому что кажутся лучше других.
Тот же, кто заявился к фермеру Бийо, был из школы Тапена и Дегре, людей елейной доброты, всегда готовых пустить слезу над участью тех, кого они преследуют, однако руки у них при этом заняты отнюдь не утиранием глаз.
И вот полицейский, испустив горестный вздох, дал знак стражникам, которые шагнули к Бийо, однако тот стремительно отскочил назад и попятился к ружью. Но рука его, чуть было уже не схватившая оружие, вдвойне в этот миг опасное, потому что оно убило бы и того, кто им воспользовался бы, и того, против кого оно было бы использовано, так вот рука его была удержана парой ручек, силу которым придал ужас, а любовь придала твердости.
Дело в том, что Катрин вышла на шум и вовремя подоспела, чтобы не дать отцу стать преступником, взбунтовавшимся против правосудия.
После этого Бийо уже не оказывал никакого сопротивления. Человек в черном велел запереть его в комнате на первом этаже, Катрин – в комнате на втором этаже, что же касается г-жи Бийо, то он счел ее совершенно безвредной и, не испытывая на ее счет никаких опасений, позволил ей остаться в кухне. После чего, сочтя себя хозяином положения, принялся обшаривать секретеры, шкафы и комоды.
Бийо, оказавшись в одиночестве, решил бежать. Однако на окнах этой комнаты были решетки. Человек в черном сразу приметил их, а вот Бийо, который сам их ставил, про них запамятовал.
Тогда он приник к замочной скважине и увидел, что полицейский и два приспешника перевернули всю кухню вверх дном.
– Эй, вы! – закричал Бийо. – Вы что делаете?
– Вы сами отлично видите, милейший господин Бийо, – отвечал полицейский, – мы ищем некую вещь, которую пока еще не нашли.
– А вдруг вы грабители, разбойники, воры?
– Сударь, вы обижаете нас, – укоризненно произнес полицейский. – Мы такие же честные люди, как и вы, но только мы состоим на службе его величества и, следовательно, обязаны исполнять его приказания.
– Приказания его величества! – возопил Бийо. – Значит, это король Людовик Шестнадцатый приказал вам рыться в моем секретере и все переворошить в моих шкафах и комодах?
– Да.
– Его величество? – повторил Бийо. – Но почему-то его величество не соизволил побеспокоиться о нас, когда в прошлом году настал такой страшный голод, что мы уже думали, что придется съесть лошадей, и в позапрошлом году, когда тридцатого июля град побил все наши посевы. Чем же сейчас его заинтересовала моя ферма, которой он никогда не видел, и я, которого он не знает?
– Сударь, сейчас вы меня, вне всякого сомнения, извините, – промолвил полицейский, осторожно приотворив дверь и показывая Бийо приказ, подписанный начальником полиции, однако начинающийся, как обычно, словами «Именем короля». – Его величество слышал о вас, и даже если он вас лично не знает, не отвергайте чести, которую он оказывает вам, и примите, как надлежит, тех, кто пришел к вам от его имени.
Полицейский отвесил учтивый поклон и, дружелюбно прищурив глаз, закрыл дверь, после чего обыск возобновился.
Бийо молчал, скрестив на груди руки, метался по низенькой комнатке, словно лев в клетке; он понимал, что находится во власти этих людей.
Обыск продолжался в полной тишине. Казалось, эти люди упали с неба. Никто их не видел, кроме поденщика, указавшего им дорогу. Собаки во дворе даже не залаяли; надо полагать, глава экспедиции был опытен в своем деле, а подобная вылазка была не первой в его жизни.
Бийо слышал всхлипывания дочки, запертой в комнате над ним. Ему припомнились ее почти пророческие слова; вне всяких сомнений, преследование, которому подвергся фермер, имеет причиной книгу доктора Жильбера.
Но вот пробило девять, и Бийо уставился в зарешеченное окно, подсчитывая работников, которые один за другим возвращались с полей. Этот подсчет дал ему уверенность, что в случае столкновения если не право, то сила будет на его стороне. Когда он подумал об этом, кровь закипела у него в жилах. Он уже был больше не в силах сдерживаться и, подскочив к двери, так грохнул по ней кулаком, что второго подобного удара она бы не выдержала и сорвалась с петель.
Полицейские тут же открыли ее, фермер с угрожающим видом встал на пороге: все в доме было перевернуто вверх дном.
– Черт возьми, так что вы ищете у меня в доме? – крикнул Бийо. – Говорите, а иначе, клянусь, я заставлю вас сказать!
Приход работников не ускользнул от наблюдательного, в чем можно не сомневаться, взгляда человека в черном. Он прикинул число батраков на ферме и понял, что в случае конфликта поле боя отнюдь не обязательно останется за ним. Поэтому он с преувеличенной учтивостью подошел к Бийо, поклонился чуть не до земли и произнес:
– Дорогой господин Бийо, сейчас я вам все объясню, хотя это и против моих правил. Мы ищем у вас подрывную книгу, поджигательское сочинение, внесенное в запретный индекс королевскими цензорами.