— Брысь! — услыхала она.
Бедняжка взвизгнула и метнулась прочь. Нежданный гость тем временем обнаружил жертву своих энергичных телодвижений и ухватил хозяина за волосы.
— Никак это ты и есть гончар Бекен, поставленный начальником над помощниками Места Истины?
— Ага, ага… А тебе чего?
— Жар — вот как меня зовут, и я спешил повидаться с тобой, чтобы ты меня на работу определил.
— Отвяжись от меня, ты! Отпусти! Больно!
Молодой человек швырнул горшечника на топчан.
— Мы с тобой очень даже можем поладить, Бекен, но учти: мне немножечко недостает терпения.
Обозленный начальник помощников пришел в себя:
— Ты с кем это так разговариваешь, наглец, а?! Дружок выискался! Да ты у меня вообще ничего не получишь!
Жар придавил горшечника к стене.
— Не нагоняй на меня тоску: если мне скучно, на меня такое находит… А уж если на меня найдет, я за себя не ручаюсь.
Бекен не был настолько слеп, чтобы не заметить ярость, пылающую в очах молодого человека.
— Ладно, ладно, хорош тебе! Успокойся!
— Знаешь, такая скука, когда вот такой, как ты, норовит мне указывать.
Гончар еще раз попытался вернуть себе начальственное достоинство:
— А как же без приказов? Ты обязан мне подчиняться. Ведь я же руковожу всеми помощниками и слежу, чтобы любая работа делалась как следует.
— А я стану твоей правой рукой — и ты не пожалеешь! Труд-то у тебя какой? Изматывающий. Нет разве? Ты же так устаешь… Значит, заместитель тебе хороший нужен. Верно?
— Не все так просто…
— Кончай сказки сказывать. Дело решено. А раз так, я тут остаюсь. Постели мне — спать хочу.
— А… Но… это же мой дом!
— Смерть как не люблю повторять одно и то же. И не забудь: с утра чтоб лепешки горячие, сыр, ну, там, молочко парное. Как светать начнет, даже чуток пораньше. Денек у нас завтра с тобой, чую, тот еще будет.
Чтобы выспаться, Жару хватало часов трех, и он всегда мог подняться, когда это было необходимо, и обычно вставал задолго до рассвета. Подкрепившись черствым хлебом с финиками, он вышел из хижины Бекена и заглянул в хлев, где обнаружил откормленную ухоженную корову, глядевшую на него невыразимо кроткими очами. Кто же не знает, что в каждом из подобных животных воплощена богиня любви Хатхор, и потому взору коровы присуща несравненная красота.
Угадал Жар, как в воду глядел. Как с ночи думал, так поутру и вышло: вот он, горшечник, и два мордоворота при нем. И у каждого — по дубине. Бекен, значит, не собирался уступать и решил, что грубое воспитательное воздействие отобьет у смутьяна охоту докучать добрым людям.
Увидев, что все трое вошли в дом, Жар вышел из хлева, чтобы послушать буханье дубины, обрушивающейся на ложе, на котором, по всем разумным прикидкам, еще должен был возлежать непрошеный гость. Когда удары стихли — надо думать, приспешники Бекена сочли свою миссию выполненной и прекратили разорять ни в чем не повинную постель, — Жар рванул дверь на себя.
— Не меня ли ищете?
Вздрогнув от неожиданности, смутившийся гончар поспешил укрыться за спинами своих прихлебателей. Один ринулся было на юношу, но Жар схватил табурет и, использовав его сначала в качестве щита, а затем — дубины, уложил противника на пол. Другому удалось ударить юного великана в левое плечо, однако ответный удар кулаком не только заставил нос противника взорваться, но и повалил воителя на спину — раскинутые руки и вытянувшееся тело образовали подобие креста, из верхней оконечности которого сначала забила ключом, а потом потекла тонкой струйкой темная кровь.
— Кроме тебя, больше никого не осталось, Бекен.
Гончар закатил глаза.
— Как же ты меня достал! И как кинул! Я знал, что ты скот, но ты еще и тупица. Гляди у меня, выкинешь еще что, руки переломаю… Чем горшки лепить станешь? Дошло до тебя?
Гончар торопливо закивал головой.
— Убери с глаз моих этих прощелыг. И на стол мечи, что есть в печи. Я проголодался.
С какой вызывающей горделивостью шествовал Жар, сопровождаемый гончаром Бекеном, по дороге, ведущей к Месту Истины, мимо пяти укреплений. На каждой заставе горшечник знакомил стражей с Жаром, представляя его не иначе как своего заместителя. Писец Кенхир, конечно, сообщил охране о появлении нового молодого помощника, но никто не ожидал от новичка столь стремительного продвижения по служебной лестнице.
Давно уже гончар не приходил на площадку помощников так рано. Даже кузнец Овед, слывший ранней пташкой, еще не проснулся.
— Подъем! Вставайте все! — взревел Жар громогласным голосом, и эта команда подняла на ноги всех помощников, которым позволено было жить рядом с деревней.
Разбуженные работяги испуганно недоумевали: что за бедствие обрушилось на Место Истины?
— Бекен говорит, что все вы — лодыри и лежебоки, — объявил Жар, — и с этим безобразием пора кончать. Все вразброд: всяк ковыряется на особицу, корпит над своей безделицей, а до соседа ему и дела нет. Так жить нельзя. С сегодняшнего дня все мы дружно помогаем разгружать доставленные съестные припасы, а то доселе была одна лишь волынка и суматоха. И еще я собираюсь прошвырнуться по рабочим местам: погляжу, чем вы там занимаетесь и управляетесь ли в срок.
Еще не проснувшийся кузнец не выдержал:
— Что ты такое плетешь… Еще чего выдумал… Бекен нам такого не велел!
— Зато велел мне. И я изо всех сил стараюсь выполнить его приказ.
Гончар гордо выпятил грудь. Как-никак, распоряжения этого Жара укрепляли его авторитет, несколько, приходилось признать, подорванный.
— Должен вам сказать, — начал он, — что ваша распущенность дошла до неслыханных пределов. Поняв, что в одиночку навести порядок трудно, я решил обзавестись новым помощником: он будет отвечать за ход работы и строго следить, чтобы все исполнялось как следует.
Жар ткнул пальцем в молодца с необычайно мускулистыми ногами.
— Сгоняешь на равнину и соберешь тамошний народ. Что за дела? Они уже вкалывать должны, а еще до работы не доплелись. Мы что, чинуши какие на казенном жалованье, чтоб до полудня дрыхнуть?! Мы же помощники Места Истины. Дай только волю лени — засосет вмиг, заест. А тогда уж увольнять придется толпами, гнать позорников поганой метлой — толку-то от них все равно не жди.
Видимо, слова новичка показались собравшимся убедительными. Никто не возразил.
— Бекен первым подаст пример, — уточнил Жар. — Он за день вылепит больше сосудов, чем за два предыдущих месяца.
— Да-да… Обещаю.
— До всех нас должно дойти, что дело, которым мы здесь заняты, очень важное. А проверку я начну с тебя, кузнец.
— Думаешь, сможешь?
— А ты меня всему и научишь.
28
Бракосочетание Мехи и Серкеты удалось на славу. На пышную свадьбу пожаловало больше пяти сотен гостей, цвет фиванской знати, все верховные сановники… Не хватало лишь Рамсеса Великого, но престарелый царь не покидал своего дворца в Карнаке, где трудился вместе со своим писцом Амени, который до предела ограничил приемные часы.
Еще не протрезвевшая Серкета возлежала на подушках. Обширная усадьба ее отца опустела, гости разошлись. Мосе, главный казначей Фив, хлебал овощной отвар, прогоняющий похмельную головную боль, а Мехи, спокойный до неузнаваемости, сосредоточенно глазел на лотос, распустившийся в большой чаше.
Кругленькому толстячку с крепким телом и хорошо развитыми мышцами перевалило за пятьдесят, но степенностью и солидной малоподвижностью он так и не обзавелся. Напротив, юркий Мосе вечно пребывал в заботах и хлопотах, и хотя рано появившаяся плешь придавала ему сходство со жрецом из какого-нибудь храма, обряды и тем более священнослужители его ничуть не занимали, С младых ногтей Мосе полюбил игру с числами и заинтересовался властью; решив, что пусть уж богам служат другие, сам он не уставал обогащаться, а став вдовцом, лишь умножил свою алчность. Такую же страсть к стяжательству он учуял в Мехи, а потому позволил дочери убедить себя в том, что именно такой зятек ему и нужен.
— Ты счастлив, Мехи?
— Прием удался на славу, что и говорить. И дом у Серкеты просто ослепительный.
— А ты принят в высшее общество… Ладно, все это хорошо, но давай потолкуем о твоем будущем, не против?
— Думаю продолжить по военной части… Хотя армия, признаться, стала нагонять на меня тоску.
— Согласен. А как ты думал? Утвердился, благодарение Рамсесу Великому, прочный мир, и высшие военачальники нынче не мечтают попусту о стяжании лавров в битвах с несуществующим противником. Но вот что ты сам намереваешься предпринять? Полагаю, не навеки же ты застрял в старших предводителях?
— Хочу реформировать отборные войска, с тем чтобы они надежно обеспечивали безопасность города.
— Похвальное намерение. Но эта дорожка далеко тебя не заведет. Что скажешь о должности заместителя главного казначея Фив? Станешь командовать полчищем писцов, которые будут решать скучные задачи, а я расскажу тебе, как извлечь наибольший доход из этой должности. При этом нисколько не преступая закон.
— Вы очень добры ко мне, но не знаю, сумею ли я… Я насчет состоятельности в делах…
— Не скромничай. Ты — человек расчетливый. Как и я. И, уверен, понатворишь чудес. В свою пользу.
— Не хотелось бы расставаться с войском.
— А кто заставляет? Скоро тебе дадут очередной чин, вот и сиди на двух стульях: видал, сколько высших военных чинов так живет? Чем ты хуже них? Рамсес уже очень стар, надо готовиться к передаче престола. Но никто не знает, что на уме у Мернептаха, которого царь прочит в преемники.
— А вы к нему приблизиться не смогли?
— Недостаточно. Человек это прямой, можно сказать, несгибаемый. Или не гибкий. Нрав такой же неудобный, как у его отца, и та же неприязнь к нововведениям. Следует ожидать царствования с упором на верность старине и без особого размаха. Но долголетие Рамсеса Великого, быть может, еще удивит нас… Чего доброго, Рамсес и Мернептаха переживет. И кто же тогда будет объявлен наследником трона?
— Вы не знаете?
— Конечно нет. Я деньгами занимаюсь, а от опасных властных игр держусь подальше и не хочу, чтобы мой зять пострадал из-за склок наверху. Так что тебе стоило бы занять выгодное положение, удобное при любом раскладе: повернется так — ты пригодишься как воин, выйдет этак — ты понадобишься как руководитель, как звено власти. И никакая смута ничем не повредит моей дочери и ее мужу, ничего дурного им не принесет.
— Я с чужеземцем одним познакомился. Ученый такой, по имени Дактаир.
— Фиванский градоправитель им не нахвалится. Изобретатель, из тех, у кого вечно в голове что-то варится.
— Мне он тоже показался человеком приятным, и я бы не прочь оказать ему услугу. Не сможем ли мы продвинуть его на должность помощника руководителя всех оружейных работ?
— Запросто. И мысль, по-моему, прекрасная. Он там растолкает кое-каких дремучих упрямцев да и нам за помощь благодарен будет. И если не сегодня, так завтра или послезавтра он может нам пригодиться. Окружай себя теми, кто тебе обязан, но, Мехи, не забывай собирать о них сведения. Самые разные, Мехи. Не знаю, может, тебе это и противно, зато если кто захочет тебя пальцем тронуть, угодит этим пальцем в небо.
— Знаете, дорогой тесть, меня тревожит одна мелочь.
— В чем дело?
— Почему вы мне не доверяете?
— Ты о чем? Что за вопрос после такого разговора?
— Если бы вы мне верили, не навязали бы договор о разделе имущества.
Мосе единым махом осушил чашу со своим отваром.
— Жизни не знаешь. Впрочем, я тоже не знаю… не знаю я, Мехи, что у вас там с дочкой моей получится. А вдруг налево повадишься, а там и развестись захочешь… Смотри, шажок в сторону — и гол как сокол: состояние тю-тю. Серкета — дочь мне, пойми, и я должен прикрыть ее от всех невзгод. Так что никто и ничто не заставит меня переменить свое решение. А при нынешнем раскладе, глянь, мы и этот вопрос решили. Ты же важной особой будешь — мой зять не какой-нибудь там вояка. Все житейские радости — твои, у знати ты нарасхват, этот зовет, тот приглашает… Чего еще? Не упускай того, что само в руки идет, Мехи, но и большего, чем то, что и так дается, не требуй.
— Спасибо за мудрые советы, дорогой тесть.
На оранжевом закатном небе четко обозначился сдвоенный силуэт пары ибисов. По Нилу сновали туда-сюда суда, суденышки и лодки: благо дул ветер с севера, но течение и водовороты тоже никуда не делись. Старший предводитель Мехи и Дактаир устроились на корме судна, движимого шестеркой гребцов и новехоньким белым парусом, и наслаждались речной свежестью.
— Градоправитель Фив назначил меня помощником руководителя оружейных работ, — сообщил Дактаир. — Догадываюсь, что возвышением своим я обязан вашим хлопотам.
— Тесть мой оценил тебя, хотя понятия не имеет, каков ты на самом деле. Ну а начальник твой? Как он тебя встретил?
— Не очень-то любезно, пожалуй. Человек это искушенный, ученик и воспитанник карнакских мудрецов, а там, как известно, господствует старая школа, довольствующаяся теми познаниями, которые имеются. Он запретил мне предпринимать что бы то ни было по своему почину. Я под надзором и ни о какой свободе рук даже мечтать не смею.
— Потерпи, Дактаир. Вышестоящие тоже не вечны.
— У него прекрасное здоровье!
— Любую преграду можно снести множеством способов, не так ли?
— Не понимаю, старший предводитель…
— Не строй из себя простачка, Дактаир. Пока же, если речь о твоей работе, не колеблясь повинуйся приказам. А почему ты так спешно захотел повидаться со мной?
— У меня есть кое-какие связи во дворце, и по этим каналам я узнал, что Рамсес Великий принимал Рамосе, бывшего старшего писца некрополя, не выходившего из деревни несколько лет, и прием затянулся. Сам Рамосе не сказать чтобы человек недоверчивый или сверхосторожный, и потому он проболтался, сказав одному своему старинному знакомцу из царедворцев, что у царя много великих замыслов касательно Места Истины.
— Тоже мне откровение! Когда Рамсес в последний раз появлялся здесь, в Фивах, он дал резкую отповедь управителю западного берега. Тот предложил селение упразднить, а мастеровых разогнать.
— Я в бой с Рамсесом не рвусь. Силы слишком неравны.
— Рамсес всего лишь дряхлый старик!
— Должен ли я напомнить вам, что он — фараон, глава и наставник Места Истины? Нам не по плечу тягаться с ним, Мехи, отступимся, пока не поздно.
— А про тайны, которые ты хотел выведать, забыл?
— Нет, конечно, но эти тайны недоступны.
— Ты обманываешь себя, Дактаир, и я тебе это докажу. Помни, ты встал на дорожку, которую уже не покинуть. А еще узнал что-нибудь?
— Писец Рамосе удовлетворен тем, что братство приняло Нефера Молчуна, так как уверен, что он сохранит славу братства.
— Иначе говоря, он видит Нефера среди будущих руководителей.
— Это всего лишь мнение Рамосе, — возразил ученый, — пусть Рамосе и носит звание «писца Маат» и пользуется всеобщим уважением. Оказался достоверным иной слух: Нефер женат на Ясне, принятой в братство вместе с мужем.
Мехи в задумчивости уставился на воду.
— Чтобы подорвать силы Места Истины, — решил он, — следует первым делом опорочить братство. А когда начнут сомневаться в его доброй славе, то и царь не сможет заступиться. И мы вполне можем преуспеть.
29
— Поддавайся, Жар, ты должен уступить!
— Поговори еще у меня, Овед.
Кузнец вместе с молодым помощником гончара мерялись силой в кузнице, благо никто из подмастерьев видеть их не мог.
— Я самый сильный мужчина в Месте Истины и останусь им! — заявил Овед.
— Промотал ты всю свою мощь. Растранжирил.
Рука Жара была тверда и тяжка, как каменная глыба, и Овед не мог сдвинуть ее с места. Медленно, очень медленно, нехотя кузнец начинал примиряться с неизбежным. Напрягая последние силы, он сумел на несколько мгновений удержать руку от неминуемого падения. Но давление было непереносимым, и с криком раненого зверя Овед сдался.