Юный богатырь заторопился, но, выйдя на главную улицу, услыхал за спиной чьи-то шаги. Обернувшись, он увидал Казу Тягло, Фенеда Носа, Каро Угрюмца и Нахта Богатыря. Стоят поперек дороги, и у каждого по дубине.
— Не ожидал, а? — спросил довольный Нахт. — Иди сюда, парнишка. Мы по твою душу.
К шеренге каменотесов присоединились Усерхат Лев и Ипуи Дотошный.
Шестеро мужиков, и кое-кто из них — о-го-го… Стычка обещала быть серьезной, но Панеб не боялся. Махалово так махалово: на каждый удар он ответит вдвойне.
— Не смоешься, и не думай, — предостерег Нахт Богатырь. — Глянь-ка перед собой.
Панеб поглядел туда, куда было направлялся: на противоположном конце главной улицы народу было еще больше. Ренупе Веселый, Шед Избавитель, Гау Точный, Унеш Шакал, Диди Щедрый, Тхути Ведун и даже Паи Доброхлеб. Все при дубинах и готовы к бою.
Не было только начальника артели и Нефера.
Шайка рисовальщиков, по сравнению с отрядом каменотесов, выглядела хиловато, конечно. Так что Панеб первым делом врежет по черепу Паи, выхватит у него дубину и тогда уж вломит подельникам этого увальня. Что и говорить, их вон сколько, забьют, конечно. Но он будет махаться, пока сил хватит.
Так, значит, не было у них иной заботы, кроме как сговориться у него за спиной, чтобы от него отделаться! До чего ж противно такое двуличие! Панеба охватила ярость, удесятерившая его силы, и он двинулся в наступление.
Тем временем строй рисовальщиков раскололся: им пришлось дать дорогу ведунье. Алое облачение служило выгодным фоном для роскошной и ухоженной седой гривы.
— Постой, Панеб! Ты во всем видишь лишь противостояние и раздор. И ты не ошибаешься, ибо они есть суть нашего существования. Но жизнь в Месте Истины требует от нас чего-то большего. Она зовет нас к свершениям и безмятежной ясности… И ради этого мы должны победить наших врагов, а это, прежде всего, вспыльчивость, несдержанность и злоба, разъедающие наши сердца. Тебя выбрали в качестве воплощения этих пороков, дабы другим неповадно было причинять собратьям вред и дабы наступивший год принес нам всем счастье и процветание.
Мастера правой артели отшвырнули свои дубины и с радостными воплями накинулись на Панеба, а тот и не сопротивлялся. Не без труда они оторвали юного великана от земли и поволокли его к храму Хатхор, где крепко-накрепко привязали его к столбу.
Все, от самых малолетних до самых пожилых, осыпали его проклятиями и оскорблениями и кричали, чтобы он не вмешивался в жизнь села.
Со своего места Панеб Жар наблюдал за приготовлениями к пиршеству, по ходу которых каменотесы и некоторые жены, похоже, уже успели хлебнуть винца. Бирюза ни единым взглядом его не удостоила, Уабет Чистая строила глазки и всем своим видом выражала сочувствие, Ясна и Нефер подавали дружеские знаки. Нефер, кстати, приносил ему, и не раз, свежей воды: иного ему и не требовалось — уж очень внутри все кипело.
— Что, не мог предупредить меня? Надо же такое выдумать. А если б я убил кого? На половину артели меня бы хватило… Кто эту дурость выдумал — случаем, не ты ли?
Молчун на это ничего не ответил.
Выполняя роль козла отпущения, Панебу приходилось не только, сдерживать свои эмоции, но и терпеть голод: зрелище роскошных яств немилосердно терзало его пустой желудок. Вздумали подорвать его силы, вот и навязали еще одно испытание. Они ему за все заплатят, дайте срок.
Но вот на небе показалась звезда Сотис, и ведунья провозгласила наступление нового года, знаменуемое слезами Исиды, ибо именно с них начинается паводок. И начальник артели освободил Панеба от уз.
Пока богатырь потирал затекшие запястья, к нему подошел Неби и что было силы врезал кулаком по спине между лопаток.
— Уши сознания твоего отворены, Жар. Начинается настоящая работа.
63
С тех пор как начальник Собек приступил к поискам, до сего дня тщетным, убийцы стража, сон у него почти пропал. Снадобья, предписанные ведуньей, успокаивали, но не могли избавить его от навязчивых мыслей, да что там, от одержимости. Человек служил под его началом, исполнял его приказы и погиб жуткой смертью. А преступник гуляет на воле и уверен, что ему удалось уйти от правосудия.
При встрече с любым из мастеровых он тут же начинал подозревать его в содеянном, и это недоверие ко всем и вся отравляло его жизнь. Тем более, что никакой зацепки, не то что надежной улики, не было. И чего ради вот этому — или тому — ремесленнику было убивать? В самом деле, зачем?
И вот непредвиденное происшествие побудило его разглядеть если не след, то намек на след, но догадка казалась такой неправдоподобной, что он решил посоветоваться с писцом некрополя: а ну как это лишь плод его воспаленного воображения?
Сидя под навесом у пятого укрепления, Кенхир дописывал свой ежедневный отчет, и почерк у него становился все более неразборчивым. Про себя он клял на чем свет стоит и власти, и чиновные порядки вообще: требуется им, видите ли, знать точное количество медных зубил и долот, используемых ремесленниками Места Истины. А пересчитывать и призывать к порядку забывчивых, не всегда сдающих инструмент после рабочего дня, доводится, понятное дело, ему.
— Не вовремя ты, Собек!
«У этого всегда не вовремя, — подумал нубиец. — Эх, это тебе не Рамосе».
— Знаю, на что жалуешься: помощники просят переменить дневной распорядок ввиду наступления жары. Я понимаю их нужды, но я должен обеспечивать благополучие селения. К тому же вопросы этого рода тебе поднимать вообще не положено!
— Да знаю я, Кенхир. И пришел я к вам по куда более тяжкому поводу.
Писцу некрополя стало любопытно.
— Присаживайся.
Собек опустился на табуретку.
— Вы знаете, что я продолжаю расследование убийства одного из моих подчиненных.
— Очень уж запутанное дело, — отозвался Кенхир. — Сначала говорят про несчастный случай, потом предполагают преступление и при этом забывают про допросы.
— Это не про меня.
— Напал на след?
— Судьба, кажется, подбросила мне кое-что, но я хочу знать ваше мнение.
— Я же не стражник.
— Если я не ошибаюсь, речь о будущем братства.
— Не выдумываешь? У страха глаза, знаешь…
— Надеюсь, что нет.
Кенхир Ворчун недовольно хмыкнул. Но начальник Собек не имел привычки разносить сплетни да и дурацкими выдумками как-то не воспламенялся. И писец решил потратить толику времени на выслушивание его соображений.
— Ну, кого и в чем подозреваешь?
Начальник Собек глядел прямо перед собой. Словно бы с невидимым кем-то беседовал.
— Главный управитель западного берега Абри предложил мне поменять место работы и перейти в охрану каналов Фиванской области.
— На повышение идешь…
— И людей, более сведущих, чем я, и потому более достойных этой должности, хватает. Но предложение Абри подразумевало одно дополнение.
Вот теперь Кенхиру стало совсем уж интересно.
— Попытка подкупа?
— На мой взгляд, да. Взамен за услуги, которые мне посулил Абри, я должен буду сообщать ему все, что мне известно о Месте Истины.
Писец некрополя медленно прожевал несколько арбузных семечек, чтобы получше вспомнить свое общение с тем же Абри. В свете откровений Собека действия управителя приобретают тревожный смысл.
— И что ты ответил, Собек?
— Я сделал вид, что заинтересовался, и Абри, кажется, поверил, что я заглотил крючок. Правда, у него хватило ума не напирать, но он, думаю, возобновит приступ.
— Не будет этого.
— Почему вы так уверенно это говорите?
— А то ты не знаешь, что думает визирь: ты его устраиваешь, целиком и полностью. И фараон тоже тобой доволен. Если Абри попытается протолкнуть тебя на новую должность, наверняка его ждет жесткий и решительный отпор. Обыкновенно я не имею права предоставлять подобные тайные сведения, но при нынешних обстоятельствах…
— Я — охранник, и я люблю свое ремесло, — заверил Собек не без некоторой торжественности в голосе. — Обеспечение полнейшей безопасности Места Истины — не просто задача, но и честь, и предложения Абри не кажутся мне заманчивыми.
Почувствовав, что нубиец готов обидеться, Кенхир попробовал говорить помягче.
— Никогда еще селение не охранялось лучше, начальник Собек, и доверие к тебе полнейшее, мое-то уж точно. Но почему ты увязываешь попытку подкупа, если Абри хотел тебя подкупить, с гибелью твоего подчиненного?
— Да с чего бы такому высокопоставленному лицу интересоваться мною? Причина может быть только одна: я — начальник стражи Места Истины. А зачем ему переводить меня на другую должность? Да чтобы дело об убийстве так и осталось висеть, забылось.
Доводы Собека взволновали писца некрополя.
— Плохо я представляю Абри крадущимся среди ночи и убивающим стражника…
— Я тоже, но ведь он мог быть заказчиком преступления.
— Но зачем бы это ему?
— Положим, он послал лазутчика с заданием составить план местности.
— Думаешь… имея в виду ограбление царских гробниц?
— Такое грозит нам все время. Столько народу наслышано про несметные богатства, захороненные в царском некрополе, и, понятно, есть соблазн присвоить то, что плохо лежит. Даже если лежит хорошо. Пока охрана строга, опасность невелика. А если вдруг кто-то из мастеровых… Они же, можно сказать, вне подозрений. А чего не бывает — искушение-то какое…
— Быть того не может, Собек!
— Не хотел бы с вами спорить. Но не должны ли мы, надежности ради, надеяться на лучшее, но учитывать и худшее?
Кенхир от природы не был склонен верить в человеческую порядочность, и доводы стража были ему близки.
— Итак, ты предполагаешь, что существует грозный заговор против Места Истины и что среди ведущих заговорщиков — главный управитель западного берега…
— Не вижу иной причины, по которой меня пробовали бы подкупить.
Кенхир с сокрушением вспомнил о Рамосе: покойный писец Маат придумал бы, как защитить братство.
Над Панебом еще немного поизмывались и затем дали ему прийти в себя. Времени на это ушло немного. Наконец Панеб Жар был допущен к праздничному столу. Пиршество для него соединилось с затяжным и роскошным массажем: Уабет Чистая встревожилась состоянием своего супруга, познавшего столько страданий, и усердно растирала его тело, пока сам он его насыщал.
Наконец-то слова начальника артели открыли ему дорогу! Теперь он мог смело браться за дело, имея на то благословение Неби.
Панеб оказался настолько предусмотрительным, что даже сам тому дивился: молодой великан решил узнать мнение своего друга Нефера, и тот вилять не стал, но заверил, что тумак мастера, врезавшего Панебу промеж лопаток, означает, что Панебу дозволено и даже велено войти в кружок рисовальщиков.
Какие трудные годы за спиной… сколько сил потрачено, чтобы оказаться там, где он теперь… И это не более чем начало пути! Но Жар и не думал умерять восторг, наоборот; вот случай предъявить доказательства своей состоятельности. Да хоть в десятикратном размере!
С колотящимся сердцем Панеб вошел в чертежную мастерскую, где работал Шед Избавитель, главный над рисовальщиками.
Ухоженная прическа, холеные усики, светло-серые глаза, глядевшие свысока и в то же время словно бы видевшие тебя насквозь… Шед представлялся юному богатырю грозным противником. Художник растирал краски, и прошло немало томительных минут, пока занятый весьма серьезным делом большой мастер не соизволил заметить, что в рабочем помещении появился еще кто-то.
— Что ты здесь делаешь? Я-то думал, что тебя в бригаду каменотесов взяли.
— Туда меня брали только на время. Срочная работа… А раз мы с ней покончили, то я теперь в вашем распоряжении.
— Но я не имею потребности в дополнительной рабочей силе, мой мальчик. И мне кажется, что я тебе это уже говорил.
— Начальник артели дал мне тумака. По спине. В знак того, что я готов.
— Ага… Удивительно. Сам Неби?
— Никто иной.
— Что умеешь? По-настоящему.
— Готовить гладкую подложку из гипсовой штукатурки.
— Ну да, ну да… Почему бы тебе не остаться при этом занятии? Хороший штукатур в селении, знаешь ли, всегда при деле.
— Мне хочется пойти дальше.
— А сумеешь?
— Увидите.
— Никто не вправе не подчиняться приказам начальника артели, — признал Шед Избавитель, — и посему я должен буду отдать тебя в руки рисовальщиков. Пусть они попробуют преподать тебе хотя бы начальные навыки своего ремесла: И ты, полагаю, сам вскоре поймешь, что нет у тебя дарований, потребных для нашей работы. Знаешь, сколько таких, как ты, у нас побывало? И все обожглись. Впрочем, сейчас даже это невозможно.
Панеб вскипел.
— Это еще почему?
— Несколько дней селение будет жить событием из ряда вон выходящим: нам предстоит завершить ряд срочных и ответственных работ. Вот почему у нас совершенно нет времени на обучение подмастерья.
Панеб решил, что художник над ним издевается.
— А что стряслось?
— Рамсес Великий прибывает на торжественное освящение храма.
64
А вот если бы с престарелым царем что-нибудь стряслось… Несчастный случай. И хорошо бы со смертельным исходом, Эта соблазнительная мысль не покидала Мехи с тех пор, как его вместе со всей фиванской знатью уведомили о прибытии фараона. А ведь это царь, и никто иной, удерживает начальника Собека на его месте и надзирает за Местом Истины, никогда не теряя бдительности. Исчез бы Рамсес, и селение лишилось бы своего главного защитника и хранителя.
Но смеяться над силами, пекшимися о безопасности царя, было бы неосмотрительно, и Мехи не находил ни единой щелочки, в которую можно было бы протиснуться, чтобы покуситься на Рамсеса Великого, еще при жизни превратившегося в легенду, и не только у себя на родине, но и за ее рубежами.
И вот, когда он рассеянно слушал болтовню своей покорной и улыбчивой половины, в голову бывшего младшего предводителя колесничих запала одна мысль.
Хоть бы чуть-чуть повезло… И тогда царь недолго будет стоять у него на пути.
Весть о прибытии Рамсеса вызвала невероятный восторг. Всякий обитатель Фив хотел своими глазами увидеть владыку, установившего прочный мир на Ближнем Востоке к вящему процветанию и обогащению Обеих Земель.
Отборная стража не сводила глаз с царя, да и кто бы дерзнул посягнуть на его владетельную особу? Сопровождаемый своим верным личным помощником и почти ровесником Амени, Рамсес выехал на колеснице, правил которой опытный военачальник, а влекли ее два коня, отличающиеся как мощью, так и мирным нравом. Над главой сиятельного путешественника, с волнением созерцавшего Закатную вершину и заупокойные храмы, был натянут полог, оберегавший его от лучей солнца.
Перед тем как пересечь межу возделанных полей, царь и его свита долго огибали огромное святилище Аменхотепа III, напомнившее царю тот храм в Луксоре, который он расширил, добавив к нему двор с расставленными по периметру исполинскими статуями, пилон и два обелиска. Начались пески, и фараон с удовольствием вдыхал сухой горячий воздух: нередко, если недоставало сил для исполнения его изнуряющих обязанностей, Рамсес стремился в пустыню и обычно она ему помогала.
Стражи Собека, при полном параде, образовали своего рода почетный караул, сопровождавший самодержца на всем пути следования мимо пяти укреплений. За охранниками тянулись высшие чиновники. Среди них — фиванский градоправитель, главный управитель западного берега и казначей Мехи.
И эти сиятельные сановники были неприятно поражены вмешательством Собека, приказавшего всем сопровождавшим царя остановиться.
Разъяренный Абри даже сошел со своей колесницы.
— Что вы себе позволяете? Мы же входим в царскую свиту!
— Приказ фараона: никто не продвинется дальше. Ни на шаг.
— Этому невозможно поверить! Мы непременно должны присутствовать при свершении обряда и…
— Торжественное освящение храма проходит в священной ограде Места Истины, а допускать вас в ее пределы дозволения не имеется.
Недовольные голоса вскоре умолкли. Но командующий Мехи, выказывая полнейшее спокойствие, почувствовал себя глубоко оскорбленным. Виновником его неприятностей опять оказалось проклятое братство. Что ж, врата опять захлопнулись перед самым его носом. Но это не навечно.