Командующий яростно уставился на юную даму. Не почудилась ли ему некая язвительность в ее голосе? Мисс Баллантайн была на «Гуроне» пассажиркой. Она сошла с корабля, как только достигла Столовой бухты. Несомненно, эта женщина «из шустрых», а капитан Сент-Джон – красивый мужчина.
Тут дело деликатное, заключил Кемп и сухо спросил:
– Верно ли, мисс Баллантайн, что вы в порыве неуправляемой ярости оскорбили главного хирурга?
Робин раскрыла рот, такая смена направления беседы выбила ее из колеи. Не успела она ответить, как адмирал продолжил:
– Вы, очевидно, весьма эмоциональная юная особа. Я должен всесторонне все обдумать, прежде чем предприму враждебные действия против гражданина дружественного государства на основе ваших необоснованных утверждений.
Адмирал вытащил из кармашка золотые часы и внимательно с ними сверился.
– Благодарю за визит, мисс Баллантайн. – Он снова не назвал ее профессиональным титулом. – Надеемся увидеть вас завтра вечером. Будьте добры, разрешите переговорить с капитаном Кодрингтоном наедине.
Робин поднялась, чувствуя, как вспыхнули ее щеки.
– Благодарю, адмирал, вы были очень добры и терпеливы, – язвительно сказала она и выскочила из комнаты.
С Кодрингтоном Кемп был не так мягок. Молодой капитан стоял перед ним, всем своим видом выражая внимание, и адмирал на троне наклонился вперед, вцепившись в подлокотники кресла так, что вены на руках набухли синими веревками.
– Вы совершили ошибку, приведя сюда эту юную особу, когда мы обсуждаем морские дела! – рявкнул он.
– Сэр, мне необходимо было вас убедить.
– Хватит, Кодрингтон, я слышал все, что вы можете сказать. А теперь выслушайте меня.
– Есть, сэр.
– Было бы наивно с вашей стороны не принимать в расчет изменения, произошедшие в американской администрации. Разве вы не знаете, что, по всей видимости, президентом будет избран мистер Линкольн?
– Знаю, сэр.
– Тогда, может быть, даже вы имеете некоторое представление о том, что на карту поставлены весьма деликатные соображения. Министерство иностранных дел уверено, что новая администрация в корне изменит отношение к работорговле.
– Сэр! – коротко кивнул Кодрингтон.
– Вы можете вообразить, что будет для нас значить приобретение полного права на досмотр американских судов в открытом море?
– Сэр.
– Мы его получим, как только мистер Линкольн принесет присягу, если до тех пор некоторые младшие офицеры не предпримут самостоятельных шагов, могущих отрицательно повлиять на отношение к нам американцев.
– Сэр.
Капитан стоял не шевелясь и глядел поверх его головы на картину с изображением укутанной вуалью Венеры, висевшую позади адмирала на филенчатой стене.
– Кодрингтон, – с холодной угрозой проговорил Кемп, – вы уже однажды висели на волоске в Калабаре. Если вы еще когда-нибудь позволите вашему необузданному нраву проявить себя, клянусь, я выгоню вас со службы.
– Сэр.
– Вы получаете строжайшее предписание не приближаться к торговому клиперу «Гурон» менее чем на кабельтов, а если вы встретитесь с ним в море, вы должны оказать ему все положенные почести и избегать всяческих столкновений. Я выражаюсь достаточно ясно?
– Сэр.
Кодрингтон шевелил одними губами, и адмирал дважды глубоко вздохнул, прежде чем продолжить.
– Когда вы отправляетесь в плавание? – спросил он более рассудительно.
– Я получил ваш приказ отбыть с субботним приливом, сэр.
– Вы не могли бы ускорить отплытие?
– Да, сэр, но это означало бы отправиться в путь с неполным запасом боевого снаряжения. Мы ожидаем, что баржа с порохом пришвартуется к нам в субботу на заре.
Командующий покачал головой и вздохнул.
– Мне будет легче, когда вы окажетесь в море, – пробормотал он. – Ну что ж, отлично, в субботу на рассвете я буду ждать, когда вы в знак отплытия поднимете флаг «Голубой Питер».
Робин Баллантайн ждала Кодрингтона в одолженном у Картрайтов экипаже под портиком Адмиралтейства.
Он спустился по лестнице, держа под мышкой треугольную шляпу, и сел рядом с ней на обитое кожей сиденье.
Кучер-готтентот хлестнул лошадей по лоснящимся крупам, и коляска, покачивая пассажиров, затряслась по обсаженной деревьями дороге.
Пока коляска не выехала со двора Адмиралтейства, оба молчали. Спускаясь с холма к Лизбекскому мосту, кучер слегка придержал лошадей.
– Что нам теперь делать? – спросила Робин.
– Ничего, – ответил Клинтон Кодрингтон.
Через двадцать минут они объезжали один из отрогов горы. Внизу в бухте стоял на якоре «Гурон». Глядя на него, Робин снова заговорила:
– Разве вы не можете ничего придумать, как остановить это чудовище?
– А вы можете? – резко спросил он, и больше никто из них не произнес ни слова.
Наконец они доехали до причала.
Рыболовецкие лодки уже вернулись, их вытащили на берег, рядом на песке разложили улов. Домохозяйки и слуги сновали вокруг сверкающей серебром и рубинами груды, торговались со смуглыми босоногими рыбаками, а подручные трубили в рог, вызывая из города новых покупателей. Двое в экипаже наблюдали за суматохой с неестественным вниманием, избегая встречаться взглядами.
– Вы будете завтра на балу в Адмиралтействе? Я слышал, Трудяга Кемп сказал, что вы придете.
– Нет. – Робин рассерженно покачала головой. – Терпеть не могу пустую болтовню и глупую манерность таких сборищ, а особенно не хочу снова быть гостьей этого человека.
Впервые с той минуты, как они въехали на причал, Кодрингтон обернулся к ней. Она привлекательная женщина, подумал Клинтон, у ее кожи такой нежный глянец, а глаза – вдумчивые, темно-зеленые, под темными изогнутыми бровями. Ему нравилась эта высокая сильная женщина, он успел хорошо узнать силу ее духа и относился к ней с уважением, которое, понял капитан, легко может перерасти в восхищение.
– Смогу ли я уговорить вас передумать? – тихо спросил он, и Робин с испугом взглянула на него. – Возьму на себя смелость предложить себя в качестве собеседника и достойного партнера для танцев.
– Я не танцую, капитан.
– Рад слышать, – признался Кодрингтон. – Потому что я тоже не танцую, если можно отвертеться. – Он улыбнулся. Робин не могла припомнить, видела ли когда-нибудь его улыбку. Она его разительно меняла. Из бледно-голубых глаз исчез холод, они потемнели от радости, две веселые морщинки зародились в уголках рта и взбежали к тонкому прямому носу. – У Трудяги Кемпа чудесный повар. – Клинтон улещал ее, как мог. – Тонкая еда и серьезная беседа.
На фоне темного морского загара отчетливо выделялись его зубы, белые, как фарфор, очень ровные. Она почувствовала, как уголки ее губ сами собой потянулись вверх, Кодрингтон это заметил и усилил натиск:
– Может быть, у меня будут новости, появятся какие-нибудь планы насчет «Гурона», и понадобится их с вами обсудить.
– Перед вами невозможно устоять. – Робин наконец рассмеялась с удивительно непринужденной веселостью. Случайные прохожие оглянулись на нее и с пониманием улыбнулись.
– Я за вами заеду. Когда? Куда? – Пока доктор не рассмеялась, капитан не осознавал, насколько она привлекательна.
– Нет. – Робин положила ладонь ему на руку. – Меня проводит мой брат, я буду с нетерпением ждать нашей серьезной беседы.
Дочь Фуллера Баллантайна почувствовала, что в ней снова просыпается чертик, и пожала его руку. Он откликнулся мгновенно, под ее пальцами мускулы Клинтона напряглись, и ей это понравилось.
– Подождите, – сказала она кучеру и долго смотрела вслед высокой стройной фигуре, бредущей по пляжу. Невдалеке Клинтона ожидал вельбот с «Черного смеха».
Для визита к адмиралу Клинтон надел парадную форму. Эполеты золотого шитья подчеркивали ширину его плеч, портупея делала талию выше. Внезапно ей захотелось узнать, какого цвета волосы у него на груди, такие ли они светлые, как косичка на затылке, – и в следующий миг она устыдилась. Раньше такие мысли ей никогда не приходили в голову. «Что значит – раньше?» – спросила она себя, и ответ был ясен: до той ночи на «Гуроне». Манго Сент-Джон за многое в ответе. Найдя того, кто во всем виноват, Робин успокоилась, отвела взгляд от гибкой фигуры Клинтона Кодрингтона и наклонилась к кучеру:
– Домой, пожалуйста.
Она решила не ходить на бал к адмиралу и принялась декламировать про себя христианские символы веры.
Зуга, однако, разрушил ее благие намерения. Капский осенний вечер был насыщен благоуханием, и они ехали в открытой коляске вместе со старшей незамужней дочерью Картрайтов.
Картрайт с женой тянулись следом в закрытом экипаже и обсуждали предстоящее мероприятие.
– Я уверена, что он всерьез увлечен Алеттой, – утверждала миссис Картрайт.
– Дорогая, как бы то ни было, у этого юноши нет никакого состояния.
– Но он подает надежды, – милостиво произнесла миссис Картрайт. – На этой экспедиции он много заработает. Он из тех молодых людей, которые добьются успеха, я в этом не сомневаюсь.
– Я предпочитаю, чтобы у него были деньги в банке, дорогая.
– Все только о нем и говорят, я тебя уверяю. Такой серьезный и разумный молодой человек, и очень привлекательный. Алетта может гордиться им, а ты мог бы подыскать ему место.
В Адмиралтействе горели все огни, гостей встречала феерия золотого света. В саду на деревьях были развешаны разноцветные фонарики.
Морской оркестр в алых с золотом мундирах разместился на открытой веранде. На танцплощадке в саду, открывая бал, в быстром вальсе кружились первые танцоры и они приветственно махали руками опоздавшим. Экипажи один за другим подъезжали по извилистой аллее к портику главного входа и там выстраивались в очередь.
Облаченные в парики лакеи в парадных ливреях, в шелковых чулках и туфлях с пряжками откидывали лестницы и подавали руку дамам, помогая им спуститься на красную ковровую дорожку. Мажордом густым басом представлял прибывающих.
– Майор и доктор Баллантайн. Мисс Картрайт.
Робин еще не успела привыкнуть к возмущенному шепотку любопытных дам, который сопровождал любое ее появление на общественных собраниях колонии. Спрятавшись за веерами, дамы быстро переглядывались, кивали и шептались. До сих пор у нее от этого начинало быстрее колотиться сердце, а в душе поднималось чувство горького презрения к ним всем.
– Ты принесла тампон, сестренка? Они так надеются, что ты им в кого-нибудь запустишь, – прошептал Зуга. Она дернула его за руку, приказывая замолчать, но он продолжал: – Или что ты сбросишь юбки и побежишь по лестнице в брюках.
– Испорченный мальчишка. – Робин почувствовала себя увереннее и благодарно улыбнулась.
Они пробирались через толпу, пестревшую ливреями, золотым шитьем на синих кителях морских офицеров и алым сукном парадных гвардейских мундиров. Мрачную черноту вечерних костюмов оттеняли большие белые банты и кружевные манжеты шелковых рубашек.
Пышные юбки дам из тафты и шелка, украшенные оборками, покачивались как пирамиды. Однако все наряды отставали от лондонской моды по меньшей мере года на два, и лишь самые храбрые дамы осмеливались обнажить плечи, напудрив их до мертвенной белизны.
Шерстяное платье мисс Баллантайн не содержало никаких уступок моде, лиф не украшали ни жемчуг, ни блестки. Робин носила это платье уже много лет, и оно было ее единственным нарядом, мало-мальски подходящим к случаю. Робин не припудрила волосы алмазной пылью, не вставила в прическу страусовых перьев и в то же время не казалась замарашкой, а лишь интригующе выделялась из толпы.
Она сказала Кодрингтону, что не танцует, но это объяснялось тем, что до сих пор ей не выпадало случая, и теперь, глядя, как Зуга провел Алетту Картрайт в зал и они закружились в грациозном вихре вальса, молодая женщина горько сожалела об этом.
Мисс Баллантайн понимала, что никто не пригласит ее на танец, а если и пригласит, она окажется неуклюжей неумехой. Она огляделась, ища хоть одно дружелюбное или знакомое лицо. Робин испытывала чувство одиночества в этой толпе. Она пожалела, что изменила своему решению остаться дома.
Спасение пришло так быстро, что Робин едва удержалась, чтобы не кинуться капитану на шею. Вместо этого она произнесла ровным голосом:
– О, капитан Кодрингтон. Добрый вечер.
Он один из самых красивых мужчин в этом зале, подумала Робин. Кодрингтон предложил ей руку, она спиной ощутила негодующие взгляды юных дам и неторопливо, чтобы все видели, взяла его под руку. К удивлению Робин, капитан сразу вывел ее в сад.
– Он здесь! – тихо сказал Клинтон, как только они отошли подальше.
Ей не было нужды спрашивать кто, Робин вздрогнула от испуга и на мгновение замолчала.
– Вы его видели?
– Он прибыл за пять минут до вас, в карете губернатора.
– Где он сейчас?
– Пошел в кабинет Трудяги, вместе с губернатором. – Лицо капитана сурово застыло. – Он бессовестно кичится собой.
К ним подошел слуга с серебряным подносом, полным бокалов с шампанским. Робин рассеянно покачала головой, но Клинтон взял бокал и осушил в два глотка.
– Самое худшее то, что никто не может его пальцем тронуть. – Кодрингтон кипел от злости.
Вечер густел, стало прохладнее, и морской оркестр перебрался на оркестровую лоджию над бальным залом. Музыканты наигрывали танцевальные мелодии в бодром военном ритме, танцующие весело кружились в такт музыке.
Всеобщее внимание привлекал один танцор. Он выделялся не только благодаря своему росту. Другие скакали с раскрасневшимися лицами, едва переводя дыхание, а Манго Сент-Джон вращался, приседал и скользил с размеренной, неторопливой грацией. Несмотря на это, он совершил круг по залу быстрее остальных танцоров. В его объятиях неизменно кружились самые хорошенькие женщины, они смеялись, их щеки пылали от возбуждения, а подруги с тайной завистью поглядывали на них через плечи партнеров.
Клинтон и Робин, стоя на огороженном колоннадой балконе, что тянулся вдоль стен бального зала, тоже смотрели на него. Их окружала небольшая компания офицеров – однополчан Клинтона – и их дам, но они не пытались принять участия в легкой болтовне.
Робин поймала себя на том, что ждет, когда Сент-Джон посмотрит на нее и она сможет выплеснуть ему в лицо свою ненависть. Но он ни разу не взглянул в ее сторону.
Она даже подумывала, не предложить ли Клинтону Кодрингтону потанцевать, забыв о том, что сама отказалась от танцев, но быстро передумала. Робин понимала, что в качестве танцора капитан не выдержит сравнения с элегантным американцем.
Идя к ужину под руку с Клинтоном, она заметила впереди Сент-Джона. Он вел блондинку, слывущую самой красивой, самой богатой и самой жадной вдовой колонии. Ее прическа была украшена пышным сооружением из алмазной пыли и страусовых перьев, плечи обнажены, парчовый лиф, усыпанный жемчугом, почти не скрывал грудь.
Манго Сент-Джон носил простой черно-белый вечерний костюм с куда большим шиком, чем окружающие – самые вычурные мундиры.
На глазах у Робин женщина похлопала его веером по плечу, чтобы привлечь внимание, привстала на цыпочки и что-то шепнула ему на ухо, а Сент-Джон степенно склонился к ней.
– Эта баба – бесстыжая шлюха, – прошипела Робин.
Клинтон кивнул, пытаясь не подать виду, как поразили его эти слова.
– Да и сам он дьявол.
Словно услышав их разговор, Сент-Джон поднял взгляд и увидел, что они с другого конца зала наблюдают за ним. Он поклонился доктору и улыбнулся.
Улыбка была такой интимной и понимающей, что Робин показалось, будто он снова раздел ее, точно так же, как тогда, в каюте на корме «Гурона», и ее наполнило то же чувство беспомощности.
Напрягая все свое естество, мисс Баллантайн сумела отвернуться, но Клинтон наблюдал за ней. Она была не в силах встретиться с ним взглядом, Робин казалось, что в ее глазах он все прочтет.
К Двум часам пополуночи морской оркестр играл уже с меньшим усердием. Его слушали лишь влюбленные и романтики, что продолжали кружиться по бальному залу, тогда как большинство гостей поднялись в игорные залы, расположенные на втором этаже, если не поиграть, то хотя бы потолкаться вокруг столов и понаблюдать за игрой, затаив дыхание или разражаясь аплодисментами при особенно дерзких и удачных ходах.