Юрий Самсонов
Рисунки С. Адрианова
ОБ АВТОРЕ
Пока вы не открыли первой страницы этой книжки, я хочу сказать несколько слов не столько о ней, так как, надеюсь, вы её прочитаете, а об авторе — Юрии Степановиче Самсонове.
Живёт он сейчас в Иркутске. Коренной сибиряк — от дедов-прадедов, Юрий Самсонов закончил университет и уехал строить Братскую ГЭС. Там-то, лет десять назад, я и познакомился с ним.
Думаю, он ещё и сам не знал, что станет детским писателем, но большой интерес к жизни детей был у него и в то время. Юрий Самсонов увлёк меня на одну детскую площадку, в самом центре посёлка гидростроителей, на левом берегу Ангары. Необыкновенная площадка! Создавала её не организация, не коллектив людей, а один-единственный человек — Пётр Петрович Верещагин. У этого пожилого человека, мастера на все руки, было два рыжих внука.
Пётр Петрович, узнав, что их дразнят рыжими, что внуки очень обижаются, сказал им так:
— Давайте построим около нашего дома детскую площадку, и вы мне будете помогать. Все увидят, что быть рыжим не так уж плохо, если рыжие умеют работать. А вы ведь у меня не лодыри какие-нибудь.
И вот около дома Верещагина, где ещё сохранилась настоящая тайга, дедушка Петя сначала со своими внуками, а потом и с помощью всех живущих поблизости ребят развернул настоящее строительство. Старая баржа, которую сюда притянул на салазках тягач, чудесно превратилась в крейсер «Аврору». Вырос «домик для ребят-октябрят», сказочно выглядела карусель со всеми сибирскими зверями, которые вырезал из дерева и раскрасил дедушка Верещагин. На железных тросах между деревьями висели раскрашенные лодки. Ребята качались в них, как в люльках. Для малышей был сделан бассейн, а зимой он превращался в каток. Здесь вырастали ледяные горки, повсюду стояли медведи и волки, лисицы и лошади, но сделаны они были из необычного материала: дедушка Верещагин постепенно обливал водой прибитые друг к другу палочки и дощечки, и вдруг все начинали видеть, что из намёрзшего льда получаются животные. Все деревья вокруг были в разноцветных китайских фонариках, и по вечерам здесь был такой сказочный уголок, куда тянулись сотни ребят. Рыжие внуки дедушки Верещагина стали самыми популярными детьми в Братске.
Юрий Самсонов стоял среди ребят; они окружили его — он здесь был частым гостем — и просили рассказать сказку.
В домике, в первом этаже (а он был двухэтажный), — по стенам скамейки — ребята бросились занимать их, а дядя Юра сел прямо на пол, занял собой всю комнату и был похож на Гулливера из страны лилипутов. И тут впервые я услышал, как Юрий Самсонов разговаривает с ребятами, на ходу сочиняя свои сказки.
Некоторые из них я запомнил… Один неугомонный и бесстрашный мальчишка, по имени Максим, полез в колодец и попал в страну… пузырей. Максим пережил много приключений, прежде чем выбрался на белый свет.
Ребята слушали дядю Юру и никак не хотели отпускать его. Когда мы возвращались в общежитие, я сказал Самсонову:
— А почему бы вам не написать книжку о приключениях вашего Максимки? Да и сказка эта неплоха.
Самсонов удивился:
— Когда тут писать! Выдумать и рассказать ребятам — это я могу, а писать совсем не по мне.
Но в один из моих очередных приездов в Братск (а это было примерно через год) Юрий Самсонов принёс рукопись сказки о Максимке. Так Юрий Самсонов стал писать для детей.
Но он жил среди братчан, очень их любил и всё время мечтал рассказать об их жизни.
И хотя повесть «Путешествие за семь порогов» небольшая, писалась она очень долго. Это уже не сказки, которые так любит Юрий Самсонов и в мире которых чувствует себя как рыба в воде. Это очень увлекательная история одного мальчика Гриньки, его собаки Карата, это путешествие-приключение. Но не трудно понять, что писатель здесь не столько выдумывает, сколько рассказывает о хорошо известной ему жизни в Братске (хотя название города и заменено на Светлогорск).
И в братской тайге, и на строительстве линий электропередач я без труда узнаю в этой книге многих людей, а Гринька… Ну, честное слово, я видел его на детской площадке дедушки Верещагина. Но не буду рассказывать вам то, что вы сейчас начнёте сами читать.
Счастливого вам путешествия вместе с Гринькой и его верным Каратом!
Автоколонна возвращалась в Светлогорск. Вышли затемно и остановку на обед решили сделать возле самого Дондугона. Кусок пути отмахали изрядный. Населённые места остались далеко позади. Вокруг лежала пустыня, только без жары, без барханов, — пустыня снежная и ледяная, в торосах и сугробах. Помертвела, остекленела на лютом морозе тайга.
И вместо оазиса — деревенька в две усадьбы. Избы потонули в снегу по окна, глядели слепо, но из труб шёл длинный прямой дым, и шофёр Амосов объявил, что будет налимья уха. Это всем очень понравилось. Затихли голоса моторов, и стали громче простуженные шофёрские голоса, которые как будто пахли соляркой и крепкой махрой.
Саша Крапивин потянулся вслед за другими к крыльцу избы, но его остановили:
— Крапивин! Это что такое?
Завхоз Проворов, приподнявшись на носки, тыкал рукавицей в кузов Сашиной машины. Лицо его лиловело от холода и гнева, нос был красный, пупырчатый, как клубника.
Саша вернулся к машине и удивился: под брезентовым верхом вездехода на ящиках стоял чёрный пёс и рычал. Пса этого Саша видел впервые в жизни. В кузов он его не сажал. Кто же это сделал и когда? Не в дороге же. Значит, ещё в Ангодинске его подкинули. Действительно, безобразие.
— Собака на продтоварах! Антисанитария! — ругался Проворов.
Саша оправдываться не привык. Он протянул к псу руку в чёрной шофёрской краге. Блеснули шильца зубов. Перчатка зажала нижнюю челюсть противника, левой рукой Крапивин взял пса под брюхо и бережно переправил наземь. Отпустил. Секунду они смотрели друг на друга. Пёс лязгнул челюстями и прыгнул к кузову. Когти зря царапнули по заднему борту. Но пёс разбежался и повторил прыжок.
«Эге!..» — подумал Саша, поправил шапку и прыгнул в кузов сам.
— Пассажир тут. То ли спит, то ли замёрз.
Он вытащил из кузова мальчишку.
— Дышит! — Проворов вздохнул с облегчением и принялся ругаться: — Р-романтик! Всыпать бы!.. Ах ты, снегом оттирать придётся.
Это уже бывало — мальчишки убегали из дому, чтобы уехать в Светлогорск. Но Крапивин задумчиво тёр нос и бормотал:
— Не-е… Тут не то! Тут не просто…
Мыслями своими он, однако, ни с кем делиться не хотел. Разглядев на свету мальчишку, он узнал его. И подумал, что пока лучше помалкивать.
1
У Гриньки были свои причины для путешествия. Возникли они внезапно и за несколько часов перевернули всю Гринькину жизнь.
Началось это в солнечный морозный день, в субботу. По дороге из школы Гринька встретил знакомого старичка почтальона.
— А ну-ка поди сюда! — подозвал он Гриньку.
— Письмо? — спросил Гринька.
— Не одно, — сказал почтальон, — сплясать придётся.
Гринька сплясал, схватил два конверта. На одном из них сразу узнал быстрый отцовский почерк — письмо было не ему, а бабке — и занялся вторым.
Уже сам конверт был удивительный. Таких клякс Гринька давно не видал даже в собственных тетрадках. Кляксы были фигурные, отливали чернильным золотом, и «ТУ» летел сквозь них, как меж зенитных разрывов. Строчки адреса то шли в обход клякс, то ныряли между ними, буквы то съёживались до микроскопических размеров, то разрастались так, что взглядом не охватить. И всё же Гринька понял, что это письмо не кому-нибудь другому, а ему, Гриньке. И адрес был его, и имя, и фамилия. Только почерка такого он сроду не видал. А обратного адреса не было вовсе: места не осталось.
Гринька тут же, на улице, откусил уголок конверта, просунул в него палец, разорвал и вытащил помятый листок.
Гринька рассердился. Он думал, что это какое-то важное письмо, а оно от девчонки. Огляделся даже: не подсмотрел ли кто из ребят? Но поблизости никого не было, и Гринька стал читать дальше.
Всё дальше в тайгу уходит трасса линии электропередачи Турока — Олим. Наиболее сложный участок достался недавно прибывшей на трассу бригаде А. П. Коробкина. Этот участок расположен в районе так называемого Большого болота, которое считается непроходимым. Сплошная трясина тянется здесь на десятки километров. Многочисленные ключи не дают ей промёрзнуть даже в пору самых суровых морозов. Местные жители рассказывают об этих местах: «От комара, от мокреца нет спасения. Тучами летает, солнышка не видать. Выйдешь к речке, видишь — коряжина торчит из воды. Приглядишься, а это не коряжина — рога сохатиные. Он, бедняга, от мошкары спасаясь, с головой в реку залез, только рога да ноздри наверху». Изыскатели единодушно утверждают, что прохода через Большое болото нет. Проектировщики были вынуждены запроектировать линию в обход болота, что удлиняет её на 30 км. Но тов. Коробкин убеждён, что рассказы старожилов о так называемой старой дороге, якобы пересекавшей когда-то Большое болото, не выдумка. Мнения специалистов по этому вопросу разделились. Начальник экспедиции тов. Нарымский разрешил энтузиастам, которые нашлись среди топографов экспедиции, обследовать болото. Мы ещё не знаем, чем кончится разгоревшийся спор, но ясно одно: в случае успеха предложение А. П. Коробкина сбережёт государству миллионы рублей.
Прочитав заметку, Гринька потянулся было за письмом, но бабка, уже прочитавшая его, свернула листок вчетверо и положила в карман фартука. Поднялась, вытерла насухо клеёнку, принялась накрывать на стол.
2
Бабка у Гриньки была не простая. Обыкновенные бабушки — это матери наших матерей или отцов. А это была мать Гринькиного деда. То есть не просто бабушка, а прабабушка. И Гринька был её правнук.
На здоровье она не жаловалась и к врачам за свои восемьдесят семь лет ни разу не ходила, хотя жизнь прожила нелёгкую. После гражданской войны от всей её большой семьи осталось двое сыновей. Одного вскоре убили кулаки, второй погиб в последнюю войну где-то под Москвой. Там же остались и старшие внуки. Гринькин отец был её младший внук.
Была бабка, как дерево с обрубленными ветвями. Но корни крепко вросли в землю. Дерево не желало стать гнилой колодой.
Рассказывают, в войну в Ангодинске остались одни только женщины. Городок был совсем крохотный, больше похожий на село, не то что сейчас. И тайга тогда не отодвинулась ещё так далеко. Лесное зверьё осмелело, перестало бояться людей, и вот однажды посреди зимы на окраинную улочку прямо белым днём заявился шатун. Все от него попрятались. Голодный медведь прошёл под окнами и встретил только одну обмершую со страху бабкину собачонку. Снёс ей голову ударом лапы, сожрал — показалось мало. Тогда он залез во двор, задрал и уволок корову.
Бабка пришла с маслозавода, где тогда работала, узнала, что лишилась разом всего хозяйства, и пошла к милиционеру. Жаловаться. Милиционер был единственный на весь городок. Гриша Косых. На деревянной ноге ходил. Гриша заставил бабку написать письменную жалобу, а больше сделать ничего не мог. Бабка рассердилась. Пошла домой, сняла со стены ружьё — это была австрийская винтовка, уцелевшая с гражданской войны.
Пошла бабка по медвежьему следу, держа винтовку на отлёте. Два раза согнала она медведя с лёжки — сытый, он стал трусоват. И всё же допекла его. Шатун был стар и хитёр, понял: драки не миновать. Сделал круг, затаился у собственной тропы. Ждал, уложив на лапу морду, всю в кровавых сосульках. И, дождавшись, внезапно встал перед бабкой. Громадный, шерсть дыбом. Бабка дёрнула спуск, не успев приложить ружьё к плечу. Когда пришла в себя, увидела мохнатую неподвижную тушу…
Бабка подняла оброненную рукавицу и пошла в Ангодинск за лошадью и санями…
Гринька бабку любил, несмотря на её суровость. Бабка его вырастила: он рано остался без матери. И как ни тосковал Гринька сейчас по отцу, но жилось ему неплохо. Никогда бабка его не ругала. Придёшь из школы, молча проверит дневник — и всё. А если вовремя не сядешь за уроки, глянет бабка искоса. Ну, понятно, сразу садишься. А так — по улице можно бегать дотемна, без шарфа. Можно включить настольную лампу и хоть до утра сиди читай Джека Лондона — только встать надо всё равно в семь часов. Эти книги всем на зависть отец подарил Гриньке перед отъездом в Светлогорск.
Недавно отцовскую бригаду отправили на строительство линии электропередачи, в тайгу. Отец звал Гриньку с бабкой к себе хотя бы на лето, обещал даже договориться, чтобы их на вертолёте к нему доставили. Но бабка слышать об этом не хотела. А когда об этом заговаривал Гринька, бабка начинала сердиться.
— Хочешь — поезжай, — сухо говорила она.