— Скажите, вы уже знакомы с нашими кормами?
— Не знакома…
— Чем же вы кормите любимца? — искренне удивилась Шестая.
— Мясом, — честно ответила я.
— Это пережитки прошлого. Современный питомец должен питаться современно. Наша компания надеется: отныне вы будете кормить домашнее животное исключительно «Вискасом», двухсотграммовую пачку которого мы пришлём вам по почте.
— Простите, но у меня собаки, при чём тут «Вискас»?
— К сожалению, акция «В вашем доме появился щенок» закончена. Однако наша компания предлагает замечательный корм для кошек. У вас нет кошки? Ничего страшного! В течение трёх недель придёт уведомление, и при наличии паспорта вы получите подарок для питомца в ближайшем почтовом отделении. Всего хорошего, — сказала Шестая и отключилась.
Я слушала телефонные гудки и смотрела на газетного щенка. Теперь его улыбка уже не казалась мне такой милой.
Подарок для питомца так и не пришёл. Зато пришёл счет на оплату междугородного разговора. Что ж, пойду оплачивать, заодно и мяса куплю. Щенки-то у меня уже большие.
Наследство мадам Рокфюллер
Дорогой Даэри!
Спешу напомнить: сегодня ровно пять лет с тех пор, как я, простая сорокалетняя девица из штата Огайо, поселилась на правах экономки и компаньонки у мадам Рокфюллер, став полноправным обитателем Манхэттена. Тебе известно, скольких трудов, пота и крови стоило мне это тёпленькое местечко. Лишь на приобретение диплома Йельского университета ушла добрая половина сбережений. А уж о том, сколько усилий пришлось приложить мне, урождённой Эмили Бэнкс, чтобы убедить мадам в нашей «дальней родственной связи», и вспоминать не стоит.
Ровно пять лет я, циничная и рассудочная, не верящая ни во что на свете и считающая всех людей подлецами, играю роль незлобивой, наивной и доверчивой козы с оттенком покорной печали на челе.
Празднуя юбилей в горьком одиночестве и в позаимствованном у мадам собольем манто (Рокфюллерша укатила в «Метрополитен» на премьеру «Сирано»), я пью шампанское и никаких радужных эмоций по этому поводу не испытываю. Ну разве что, вчера вечером немного взгрустнулось оттого, что мадам Рокфюллер ещё не откинула свои драгоценные копыта, а это, согласись, невежливо с её стороны. Этому окаменелому девяносто девяти-летнему потомку рода, уходящего корнями в седую древность, пора задуматься: стоит ли дальше коптить небо и тратить миллиарды на какую-то там благотворительность? К чему? Местечко в раю она да-авно заработала. Так дай возможность другим…
Кстати, совсем забыла сказать: в прошлый четверг на шестьдесят втором году жизни скончался (слава тебе господи!) Феликс — последний внук мадам Рокфюллер. Отныне, дорогой Даэри, путь к наследству расчищен, и я вступаю на него в гордом одиночестве с высоко поднятой головой!
Твоя Эми 14 ноября 200_ г.
P.S. Утром, пока пила в столовой чай с молоком и горячей булкой, Кики нагадил мне на выходные туфли. Я их, между прочим, на Пятой авеню покупала, хоть и со скидкой. Эх, вставать не хочется, а то бы выутюжила ему морду!
Дорогой Даэри!
Когда утки улетают на юг, а женщины, у которых нет норковой шубки, становятся ласковы к избранникам, в город приходит зима. В Нью-Йорк зима пришла окончательно и бесповоротно. В ознаменование столь неожиданного события мадам устраивает приём. Опять соберётся полный дом богатеньких динозавров, и они начнут петь в унисон фальшивыми козлиными голосами «Боже, храни Америку!». Кларнет и бубен четы Ротшильдов будет дудеть и бубнить до самой ночи. Вместо того чтобы играть до утра в бридж, льстить друг другу с ясными глазами в чудовищных размерах, глядя собеседнику в самые зрачки, и в умопомрачительных количествах поглощать русскую икру, запивая её «Курвуазье» по пять тысяч за бутылку, а после с лицемерно-добродетельными лицами вкушать шоколад, им давным-давно пора порадовать родственников и заснуть навечно крепким сном. В компании этих развесёлых стариканов я испытываю чувство приживалки. Бедность, как говорится, не порок, но большое свинство.
И вот что обидно, среди всего этого «Парка юрского периода» нет ни одного, хотя бы мало-мальски холостого или вдовствующего экспоната!
Твоя Эми
1 декабря 200_ г.
P.S. Хохлатый мерзавец Кики съел мои птифуры с изюмом, оставленные по неосторожности на ночном столике, и теперь ходит мимо с наглым и сытым видом. Знала, подсыпала бы яду.
Дорогой Даэри!
Порой приятно поговорить с таким тихим, молчаливым собеседником, как ты! Вчера к Кики приходил парикмахер. Старуха совсем свихнулась: в её древнюю маразматическую голову взбрела великолепная мысль — сменить Кики имидж. С самого начала подозревала, что, в конце концов, пострадаю от этого я — как в воду глядела. Именно мне пришлось держать Кики, пока негодяю делали педикюр. Разумеется, это хохлатое китайское ничтожество воспользовалось моментом и укусило меня за нос. На послезавтра назначена встреча с юристом (хочу обсудить возможные варианты насчёт наследства), а нос распух и заполонил собой лицо. Регулярно делаю холодные компрессы. Рокфюллерша рассыпалась в извинениях, а вечером уехала ужинать с мэром в «Три кита», захватив при этом элегантного, вымытого до противного Кики. Ни минуты не сомневаюсь: его новый гламурный имидж а-ля «африканская зебра» поставит Бродвей на колени.
Твоя Эми
6 декабря 200_ г.
P.S. Пока смотрела «Ночные новости», Кики после сытной трапезы в «Трёх китах» методично портил воздух. Хотела наказать, выставив за дверь, но мерзавец притворился мёртвым.
Дорогой Даэри!
Вчера весь день ездили по магазинам. Увы, предрождественская суета лишь угнетает меня. Долго думала, чем бы эдаким порадовать мадам? Что бы такое трепетно-радостное преподнести к Рождеству? Памятуя о старухином пристрастии к оружию и конфетам, целый час выбирала между антикварным (но действующим!) револьвером фирмы Кольт образца 1911 года и сладкими пилюлями для сна (Осторожно! Передозировка может спровоцировать летальный исход!). В конце концов остановила выбор на хрустальном кулончике в виде электрического стула от Сваровски. И оригинально, и дешево, и сердито. Для Кики, которого в присутствии мадам я обожаю всеми фибрами души, приобрела ошейник из кожи питона, очень идущий к новому имиджу. Одно неловкое движение — и Кики уже не дышит. Вот он картинно закатывает глазки, раздаётся скорбный, предсмертный хрип, он откидывает лапки и… Страдающих зубной болью и мировой скорбью прошу покинуть помещение!
Как говорят некоторые: мечтать не вредно…
Твоя Эми 14 декабря 200_ г.
Дорогой Даэри!
Как мило! С утра под елью обнаружила розовый конверт, адресованный Эмили Бэнкс! Надеюсь, старуха вняла голосу разума и оформила наследство на моё имя. Посмотрим…
…Момент всеобщего молчания, изумления и разочарования. Судьба вновь безжалостно смеётся мне в лицо. Я так красноречиво расхаживала по дому в старой скунсовой шубе, но, видимо, только опытный американский разведчик мог догадаться, какой подарок хочу получить к Рождеству.
В конверте оказался не чек на предъявителя и даже не билет американской национальной лотереи «Big Game», но авиабилет до Огасты и открытка не то с лосем, не то с оленем. Привожу текст дословно:
«Дорогая Эми!
Знаю, как тяжело бывает тем, кто волею судеб вынужден жить на чужбине. Бедняжка, ты так преданна, что не покидаешь меня ни на минуту! Ты не была в родном Мэне вот уже пять лет! Дорогая девочка, я глубоко ценю твою жертву! Вознаграждаю тебя двухнедельным отпуском за свой счёт и дарю этот билет. Лети в отчий дом и проведи рождественские каникулы в заснеженной Огасте, у камелька в кругу своей большой дружной семьи Бэнксов. За меня не волнуйся — со мной будет Кики. Всё время, что отсутствуешь, я посвящу делам банковским, рутинным, для тебя абсолютно неинтересным. Да, и перепишу завещание. Смерть Феликса так подкосила меня, что я совсем об этом запамятовала. Весёлого Рождества, дорогая!»
Вот во что, дорогой Даэри, выливается иногда маленькая невинная ложь. Это Рождество выходит у меня необычайно весёлым, принимая во внимание то, что в штате Мэн я отродясь не была и никакой дружной семьи у меня нет и в помине. О матери я помню только, что была она женщиной толстой, с одним глазом. Ну да сама виновата, не надо было пудрить старухе мозги. Теперь придётся расплачиваться, сидя в этой заснеженной дыре в компании лосей.
Но, дорогой Даэри, это мелочи жизни. Главное — старуха наконец решила переписать завещание! Ради такого события побуду пай-девочкой ещё чуть-чуть. Мадам сыграет в ящик совсем скоро. Доктор Персиваль не ошибается никогда.
Весёлого Рождества!
Моя душа,
Ты холодна, плоска и жестка,
Как гранитная доска!
7 января 200_ г.
Дорогой Даэри!
Я раздавлена и уничтожена!
Сегодня нотариус передал вот это письмо:
«Дорогая Эми! Волею провидения я знаю всё. Поверь, безумно горько разочаровываться в той, кого считала своим другом. Мне искренне жаль тебя, Эми! 26 декабря я составила завещание на твоё имя, но теперь вынуждена вновь переписать его. Всё состояние, включая движимое и недвижимое имущество, общей стоимостью… миллиардов долларов, после моей смерти я завещаю китайской хохлатой собаке Кики. После его кончины деньги перейдут на нужды благотворительности. Тебя, Эмили Бэнкс, прощаю и посему оставляю за тобой теперешнюю комнату в особняке на Манхэттене, а также жалованье в размере… долларов в год. Это немного, но не обессудь. Надеюсь, моё решение послужит тебе хорошим уроком.
Матильда Рокфюллер
P.S. Комната и жалованье остаются за тобой лишь в том случае, если в корне изменишь своё отношение к животным, в частности, к „мерзавцу“ Кики. За этим любезно согласился проследить мой нотариус мистер Трамп.
P.P.S. Запомни, детка: если однажды в детстве ты оторвала бабочке крыло — тебе и это зачтётся. Ни одно зло на свете не проходит бесследно. На небе бухгалтерия заведена на каждого».
Теперь ты знаешь всё, дорогой Даэри, и можешь умереть спокойно. Жаль, что на самом деле ты не человек, а лишь девичий дневник в дешёвом переплёте из искусственной кожи. Если бы ты был хитрее, то не стал бы лежать на рабочем столе, дожидаясь, когда старуха прочтёт тебя, а убежал бы и спрятался. Но ты не виноват, дорогой мой. Для меня ты всегда был самым родным и близким.
Под покровом ночи я торжественно сожгу тебя в Центральном парке — самом сердце Нью-Йорка. Согласись, не каждый дневник удостаивается такого. Прощай!
Твоя Эми
P.S. Кики немного погрыз тебя, но прошу, не обижайся. Бедняжка очень страдает из-за потери хозяйки. Пойду проведаю, как он там…
Добрая душа
Иван Иваныч был добрая душа. Конец сороковых — время голодное, много по улицам собак да кошек бродяжничало. Старик, в войну служивший в госпитале хирургом, подбирал их, выхаживал — раны лечил, переломы, ушибы. Несладко приходилось четвероногому брату в ту пору…
Почерневший брусчатый домишко на окраине всегда был полон: кошки и собаки жили тут дружно. Народ судачил: «Детям есть нечего, а он псарню развёл». Не нравилось людям соседство сердобольного старика. Шум, гам, острый звериный запах раздражали. А больше всего не по нутру было тихое, одинокое счастье деда. И всё-то время улыбчив, весел, точно блаженный. Как ни спросишь: хорошо у него всё да ладно. Даже на потерянную на войне руку не сетовал. Работать не мог, пенсию по инвалидности получал — сущие крохи. Чему веселиться? Одним словом, странный был старик, не такой, как все. Не любили его в городе.
Жаловались на Ивана Ивановича в райисполком, инспекции наведывались с проверками, приказами «разогнать зоопарк к чёртовой матери». Но животные жили в доме старика и даже приносили потомство. Соседи нередко подбрасывали деду щенят, котят — слепых ещё, новорождённых. Всех забирал — жалко, живая тварь всё же.
Именно так оказался у Иван Иваныча Рыжик — красавец-спаниель, редкая по тем временам собака. Выбросил нерадивый хозяин пса на улицу: кормить нечем. Сам не знал почему, но к Рыжику старик проникся особой любовью. Пёс отвечал взаимностью: ни на секунду не выпускал хозяина из виду, хвостом прилип — охранял от недобрых глаз. А таких вокруг много было.
Всех сильнее ненавидел старика Серёга Лютнев, по прозвищу Лютый. Глаза цвета линялой бирюзы, тонкие, энергично опущенные по углам губы. Лютого, предводителя местной шпаны, боялась вся округа. Пострелять Воробьёв, залезть в чужой огород, поджечь кошку — парню было в удовольствие. За хладнокровие пацаны его уважали, особенно приятели: Гнилой и Пашаня. По иронии судьбы окрестили их «Тремя мушкетёрами» — звучало солидно. Пашаня, Лютый и Гнилой — даже прозвища их, произнесённые вместе, ловко укладывались в четырёхстопный ямб.
Не раз Лютый наведывался к одинокому старику. То стекла битого во двор подсыплет, то ливанёт бензина в колодец. Всякое бывало.
Вот и сегодня от нечего делать предложил Гнилой:
— Айда к Однорукому в гости!
Одноруким они звали меж собой Иван Иваныча.
Гнилой — высокий, худощавый, развинченный паренёк. Походка его, как и речь, была нервной, пружинистой. Суетливая развязность, запуганность Гнилого, странно граничившая с наглостью, назойливое любопытство нередко выводили из себя даже его приятелей.