— Верно, друг, — сказал заяц. — Все верно. Да я уже не только по братишке горюю. Горюю по всему нашему заячьему роду. Трудно нам приходится — раньше донимали только хищники да охотники, а тетерь вот и химия против нас. Против химии мы бессильны. Тут нас ноги не спасут. Боюсь, что в недалеком будущем люди о нас будут судить только по чучелам в охотничьих магазинах.
— До этого дело не дойдет, — возразил Юрка. — Как только зайцев станет мало, их тут же занесут в Красную книгу и начнут охранять.
— Уте-е-шил! — саркастически заметил заяц. — Себя, конечно, вы, люди, не собираетесь заносить в Красную книгу?
— Всякое может случиться, — не моргнув глазом, ответил Юрка. — Найдется какой-нибудь псих, и начнет мировую ядерную войну. И тогда на земле останется людей ровно столько, сколько нужно для Красной книги.
— Мы, зайцы, предпочитаем жить на земле, а не в книге, хотя бы и в Красной. Нас цветом не приманишь.
— А почему все пишут и говорят, что зайцы очень трусливы?
— Мы не трусливы! Просто у нас сильно выраженный инстинкт самосохранения. Ничего общего с трусостью. Подумай сам, если бы мы не убегали, хищники извели бы нас в считанные годы!
— Ты прав, заяц, и я преклоняюсь перед твоей правотой.
Юрка бросился догонять муравьев. По пути он пытался представить себе Ломехузу. Что же это за жук такой? Пока не поздно, может, отказаться от своего обещания?! Никто не тянет за руку, повернуться и уйти своей дорогой…
Стоило Юрке поддаться таким мыслям, как он почувствовал неловкость в душе, будто его уличили в чем-то очень унизительном и постыдном. «Вот, оказывается, каков я! Верить мне нельзя, положиться на меня тоже нельзя… Ай-яй-яй! Нехорошо, мальчик, очень нехорошо!»
— Маститый с X-Девятым поджидал Юрку у подножия муравейника. Они рассказали, что собой представляет этот жук Ломехуза — ловкий, хитрый приспособленец, дурманящий муравьев наркотиками. Не спеша забрались на холм муравейника и вошли в туннель. На первом перекрестке маститый попросил их подождать, а сам скрылся. Вскоре вернулся с кусочком гнилушки, рассеивающей в полумраке тихое желтоватое сияние, достаточное, чтобы рассмотреть все вокруг;
— Мне показалось, что ты плохо видишь в темноте, — сказал маститый. — Гнилушка тебе поможет.
Ломехузу они разыскали возле склада муравьиных личинок. Это был жук размером с барсука. Хитиновые надкрылья землисто-серого цвета позволяли ему оставаться во мраке подземелья почти невидимым. Во всяком случае Юрка разглядел жука с трудом, да и то благодаря его сверкающим глазам — двум светящимся зеленым точкам. Жук терзал муравьиную личинку и был настолько уверен в своей безнаказанности, что на пришельцев не обратил никакого внимания.
— Это он, — прошептал Х-Девятый.
— Да, это он и есть, — подтвердил маститый. — Не буду мешать, преследовать его придется тебе долго.
Маститый исчез. Юрка подошел к жуку, вокруг которого суетились муравьи. Они облизывали и гладили ему бока, выклянчивая дурманящий сок. Но ломехуза был скуп, микроскопическую дозу выделял только новому муравью, еще не знакомому с отравой. Попробовав ее однажды, муравей на всю жизнь оставался прислужником жука, забывал в его присутствии о своих обязанностях, не обращал внимания даже на Матерь-повелительницу. Такова была сила наркотика.
Юрка долго рассматривал жука, удивляясь, как по-хозяйски независимо ведет он себя в чужих владениях. Жук почувствовал пристальный Юркин взгляд и насторожился. Довернулся всем корпусом в Юркину сторону, словно спрашивая: «Чего уставился?» Потом выдавил капельку наркотика и с видом хозяина, потревоженного жалким попрошайкой, подозвал Юрку.
— На, слизывай, да побыстрее, мне дорого время, — нагло сказал жук и подставил Юрке бок.
— Со мной этот номер не пройдет, — ответил Юрка и огрел жука дубинкой.
Ломехуза был потрясен. Удар был не очень сильный, и жук едва ли его почувствовал. Он был поражен отказом странного пришельца полакомиться наркотиком. Невиданно, неслыханно! Каждый муравей почитает за счастье лизнуть дурманящего лакомства, а этот, гляди, еще и дерется!
Пока жук ошеломленно соображал, что происходит, Юрка ударил его снова, на этот раз сильнее. Оглушенный ломехуза выделил феромон жалости, разновидность наркотического вещества. Но и к ней Юрка остался равнодушен.
— Даю тебе возможность убраться из этого муравейника восвояси, — сказал Юрка, поднимая дубинку.
— Ну, нет, не дождешься! — ответил жук скривившись.
— Тогда получай еще! — удар был: такой сильный, что у Юрки заныла рука. В камере раздался глухой звук, будто ударили по пустой бочке. Жук понял — надо бежать. И как только Юрка снова поднял палку, он рванулся в сторону и скрылся в глубине туннеля. Обнаруживать жука помогали Юрке муравьи. Они бежали за ломехузой длинной вереницей, надеясь на капельку наркотика. Юрке оставалось только не терять их из виду.
Получив еще несколько ударов, жук наконец сдался и пообещал немедленно оставить муравейник. В сопровождении мальчишки он направился к выходу. Муравьи, оттесняя друг друга, бежали за ломехузой, как цыплята за наседкой. Юрка зорко следил за жуком. Он устал от погони, которая была недолгой, но изнурительной. Ломехуза вынырнул из туннеля и скатился к подножию пирамиды. По пути он вознамерился было нырнуть в другой туннель, но Юрку не проведешь. Мальчик ухватил жука за заднюю лапу и грубо дернул назад так, что лапа затрещала. Юрка для острастки опять пустил в ход дубинку, после чего жук взмолился о пощаде и поклялся, что больше и пытаться не будет проникнуть в муравейник против воли незнакомца.
— Зачем ты меня прогоняешь? Мы бы с тобой прекрасно здесь ужились! У тебя сила, у меня наркотики. У нас был бы крепкий союз!
— Давай катись и не оборачивайся! Я не выношу паразитов!
— А разве ты сам не паразит?
— Я? Паразит?! Да я ненавижу паразитов! Я буду искоренять их везде, где только смогу!
— Плохо твое дело! — заявил жук.
— Мое? — удивился Юрка. — Интересно узнать, почему это мое дело плохо, а не твое?
— Потому что паразитов куда больше, чем твоей ненависти. И когда ты израсходуешь ее до конца, паразитизма еще останется непочатый край.
— Я не намерен спорить с тобой, — сказал Юрка. — Лучше убирайся подобру-поздорову.
— Эх ты, идеалист, — иронично заметил жук, будто не он получил взбучку, а кто-то другой. — Меня везде встретят с распростертыми объятиями. А кому нужен ты со всеми своими добродетелями?
— Поговори, поговори, — пригрозил Юрка. — Я терпелив, но этого никак не скажешь о моей дубинке.
— А все-таки подумай, — настаивал жук. — Мы бы вдвоем зажили припеваючи. Я бы шарлатанил, а ты был бы моим ассистентом, а?
— Я пообещал изгнать тебя из муравейника — и сдержу слово. Ты можешь это понять?
— Фи! Сдержать слово! Ну и чудак же ты! Как можно быть верным слову, если слово — пустой звук!
— А ты болван, если так говоришь! И вообще ты мне надоел! Давай валяй отсюда! — сказал Юрка.
— Да, теперь я вижу, что с тобой не сладишь. Ты козявка принципиальная, — огорченно заметил жук. — Видно, придется мне, на ночь глядя, искать другой муравейник… А вдруг он уже занят, что тогда?
— Как занят?
— Вот так и занят. Ты что же, думаешь, я один такой на свете? Я, кажется, тебе уже говорил…
— Да, да, говорил! Хватит! Иди! Паразит с паразитом легко сговорятся.
— Плохо ты знаешь паразитов! Как раз сговариваться они и не любят. Любой сговор им не на пользу. Если в соседнем муравейнике уже есть паразит, для меня это плохо. Одного паразита муравейник протерпит долго, но два паразита изведут его в три счета. И не думай, что я беспокоюсь о муравейнике! Я забочусь о себе!
— Это и дураку ясно!
— Ну так что? — спросил жук.
— Что «что»?
— Пропустишь меня обратно?
— Нет и нет! — решительно отрезал Юрка. — Ты довел этот муравейник до ручки!
— Неправда! Это они преувеличивают! Года на три-четыре их еще хватит! Честное слово шарлатана, хватит! — горячо заговорил жук. — Впрочем, что я говорю! Послушай, ты мне нравишься, и потому я открою тебе один секрет. Ты должен бежать отсюда, не теряя ни минуты. Как ты знаешь, недавняя война истощила силы двух муравейников. Этим воспользовались муравьи из муравейника у-56/37, На днях они начисто уничтожили черных муравьев, забрали все их личинки и теперь усиленно выращивают из них воинов. А знаешь, для чего? Чтобы напасть на этот муравейник. Он, можно сказать, обречен. Мне-то все равно, я не пострадаю, а возможно, и выиграю. Но тебе следует хорошенько подумать. Ну так как?
— Что?
— Пропустишь?
Юрка, не отвечая, сжал дубинку и бросился на докучливого паразита. Тот развернулся и со всех ног бросился прочь. Вскоре из-за высоких трав до Юрки донеслась его беспечная песенка: «А нам все равно, а нам все равно!!!» Жук пел, ужасно фальшивя, но это его не смущало. Главным делом своей жизни он считал шарлатанство, а пение — это так, для души, и потому можно было фальшивить, все равно никто не слушал.
Юрка остановился у подножия муравейника. Х-Девятый и маститый удалились во внутренние камеры подземелья, когда Ломехуза начал выделять феромоны жалости, против которых они не смогли бы устоять. Теперь мальчик был свободен и мог идти куда угодно. Никто его не удерживал. Но уйти, не попрощавшись с Х-Девятым, было бы невежливо, а искать приятеля в лабиринте подземелья — бессмысленно. И Юрка пошел, куда глаза глядят.
Над ним шумели высокие травы, колыхались поздние цветы. С ревом нагруженных самолетов пролетали оранжево-черные шмели. Серые кузнечики словно выстреливали собой из катапульты. Меланхолические бабочки порхали над зарослями душицы…
«Все это интересно, но куда я иду?» Мальчишку снова охватило отчаяние. Впереди показалось непонятное ослепительно белое сооружение. Когда Юрка подошел поближе, оно удивило его необычной формой. «Похоже на какие-то развалины, — подумал Юрка, обойдя их и осмотрев со всех сторон. — Нет, не развалины… А что? Так это же череп! Лошадиный!»
Он взобрался на него и уселся на краешке глазного провала, спустив ноги. Вдруг вскочил, как ошпаренный. В памяти возникли строки: «Из мертвой главы гробовая змея шипя между тем выползала…» Он осторожно заглянул в темную пустоту одной глазницы, потом другой. Там, в полумраке, копошились какие-то жучки, многоножки. Змеи, там, к счастью, не было. Змея лежала в другом месте, в метре от черепа. Лежала, свернувшись огромным чешуйчатым калачом. Черные стеклянные глаза змеи смотрели сыто и равнодушно. Юрка оцепенел от неожиданности. Но страха не было. Каким-то шестым или седьмым чувством понял, что змея ему не угрожает. Не было в ее взгляде намерения причинить мальчишке зло. Скорее всего она была сыта и теперь желала только одного — чтоб ей не мешали переваривать добычу. Что ей до крохотного существа, каким предстал перед ней Юрка! Вокруг столько ящериц! Столько птенцов-слетков, беспечных и глупых, не приучившихся еще разбираться в опасностях!.. Змея словно говорила: сегодня и в последующие два-три дня можешь не опасаться. Но потом берегись. Я проглочу тебя. Возможно, ты придешься мне по вкусу, и я пожалею, что ты слишком мал. Кто знает…
Солнечные лучи слепили глаза, отражаясь от выбеленной дождями черепной кости. Юрка подумал, что здесь, на плоской вершине черепа, в метре от змеи его никто не осмелится потревожить. Он будет спать под охраной змеи! Кому еще удавалось такое!
Легкий ветер пролетел над ним, коснувшись разгоряченного лица.
— Ты спишь? — услышал Юрка тихий голос ветра.
— Нет, не сплю.
— Поболтаем?
— Не хочется.
— Почему?
— Тяжело на душе… Не представляю, что со мной будет.
— А что будет? Лесовик подурачится да и вернет тебе прежний вид.
— Ты так думаешь?
— Конечно! Кто-кто, а я старика знаю! Очень хотелось бы помочь тебе, но боюсь, как бы хуже не было. Мне старик ничего не сделает, а на тебе может сорвать зло.
— А, будь что будет!
— Я тоже так считаю. Надо полагаться на судьбу.
Некоторое время они молчали. Каждый думал о своем. Но ветру было думать легко, а Юрке тяжело. Ветер был дома, в своей родной стихии, а Юрка — в чужой и враждебной обстановке. Его мучило неведение, и ему хотелось избавиться от него.
— Слушай, ветер!
— Слушаю…
— А какой цвет у тебя был раньше?
— Разный. У меня были все цвета, правда, не очень яркие. В хорошем настроении я бывал голубым, зеленым, добрым…
— Добрый — это не цвет.
— Ну ладно, все равно я был добрым. Ранним утром я бывал розовым. Но если меня кто-нибудь раздражал, я становился темным, а по ночам — так прямо черным. А вообще я люблю шалить… Шалун я неисправимый! Как только встречаю своего старика, чувствую, что в меня немедленно вселяется дьявол. То за бороду дерну, то с ветки свалю, то глаза пылью запорошу. Чего только не проделываю над ним! Он свирепеет, а сделать мне ничего не может — я ведь невидимка! Ах, как подумаю, каким несчастным был бы я, сделай старик меня деревом! Представляешь? Быть деревом! Это при моей неусидчивости! Жить, не сходя с места! Ей-богу, как подумаю об этом, душа в пятки уходит… Я самый счастливый из всего, что есть на земле. Меня не сдерживают никакие границы! я лечу, куда хочу!
— Как ни привольна у тебя жизнь, а мне тебя жаль.
— Почему?
— Ты бесцветен. Какой смысл жить на свете, если тебя никто не видит?
— И правда! Я не подумал об этом… Действительно, как можно жить, если тебя не видят! Какой смысл в этой жизни! Вечно в беготне, ни минутки спокойной… О боже, почему я такой несчастный! И когда все это кончится! — ветер пригорюнился. Несколько крупных слезинок упало Юрке на руки.
— А нельзя ли тебя покрасить? — спросил Юрка.
— Нельзя.
— Почему?
— Я слишком непоседлив.
— Но иногда ты сидишь совсем тихо! Так тихо, что тебя даже не слышно!
Верно, не слышно. Это потому, что я нахожусь тогда в другом месте.
— Вот ты где! — раздался за спиной радостный возглас. Юрка оглянулся. К нему по длинной носовой части черепа бежал Х-Девятый.
— Явился, не запылился… — прошептал ветер. — Ну, я, значит, полетел. Бывай здоров, и не кашляй!
— Всего! — кинул Юрка.
— С кем это ты говорил? — спросил муравей.
— С ветром.
— Фи-и-и! Нашел собеседника! Это же известный пустобрех!
— Не говори так, он очень несчастный.
— Несчастный? Да он сам не знает, какой он! — возразил муравей. — А ты ушел и не простился со мной. Я уж подумал, что и не увидимся больше. На всякий случай побежал по твоим следам. И оказалось, что не напрасно.
Юрка почувствовал неловкость. Конечно, это свинство — уйти и не сказать «прощайте»!
— Я прогнал паразита. Потом сидел, ждал. Тебя все не было. Встал и пошел своей дорогой, — оправдывался Юрка.
— А где она, твоя дорога? — спросил муравей. — В конечном счете все наши дороги ведут в никуда.
— Неправда. Каждая дорога приводит к людям.
— Я не о тех дорогах.
— О каких же?
— О дорогах судьбы. Надеюсь, ты понимаешь, какая между ними разница? — спросил муравей.
— В общем, да, — ответил Юрка не совсем уверенно, опасаясь, однако, как бы муравью не вздумалось уточнять, что же именно понимает он под словами «дорога судьбы». Начал бы путаться, городить невесть что, словом, вести себя так, как при плохо подготовленном уроке.
Муравей не стал уточнять. Он был печален. Не столько печален, сколько угнетен.
— Хорошо моим собратьям! — сказал муравей поселе некоторого молчания. — Хорошо им! У них нет вопросов и нет сомнений!
— Как может быть хорошо рабам?! — воскликнул Юрка.
— Они не знают, что они рабы! — отрезал муравей. — Они — существа с вытравленными эмоциями. Они не умеют радоваться, не способны горевать, не знают, что такое любовь и мечта… Но по какой-то странной прихоти судьбы всем этим наделен я! Зачем? Чтобы всю жизнь мучиться? Такие, как я, в муравейнике не нужны… Я не хочу больше жить. Муравейник — это серая пустыня бездуховности! Я хочу умереть.
— Не надо отчаиваться, — сказал Юрка, — Среди людей, я слышал, есть такие, которые в страданиях находят радость. А еще есть стихи. Послушай:
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,—
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими, как сон,
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы…