— Совершенно верно, сэр. Его острые глазки пытливо оглядели нас.
— Я знаю, это против правил, и всё такое, — торопливо продолжал я, стараясь не выдать голосом своё волнение, — но, может быть, учитывая обстоятельства… Мы остановились в Тотнесе и не знаем, как ещё нам туда добраться, понимаете? Вот я и подумал, что если бы вы замолвили словечко брандмейстеру… Сержант кивнул.
— Сделаем, сэр. Я бы и сам вас подвёз, да только мы едем на болота: двое заключённых дали дёру… Подождите, я поговорю с мистером Мейсоном.
Он вернулся к брандмейстеру. Вспыхнули фары пожарной машины. Берт нервно закашлялся и принялся пятиться от света. Я почувствовал слабость в коленях и выругал себя за браваду. Хотелось бежать.
В этот миг полицейский кивнул и с решительным видом двинулся в нашу сторону. Я съёжился, будто почувствовал прикосновение его крепкой руки к своему плечу.
— Порядок, сэр, — сказал он дружелюбным тоном, свойственным девонширцам. — Прыгайте в фургон, да поторопитесь, они уже отъезжают.
— Право же, сержант, спасибо вам! — с усилием выговорил я и добавил, когда мы пошли к машине: — Доброй ночи.
— Доброй ночи, — ответил он и снова заговорил с констеблем.
— А нервы у тебя — что надо, — шептал Берт.
Нотка восхищения в его голосе подействовала на мои ослабшие ноги, как тоник.
— Ещё чуть-чуть, и я бы добился большего, — шёпотом ответил я. — Если бы полицейские ехали не на болота, а с болот, мы сейчас катили бы в Тотнес в патрульной машине.
Один из пожарных помог нам взобраться на платформу возле спасательной лестницы, мотор взревел, звякнул колокольчик, и мы тронулись в ночь, полную сладких ароматов, прочь от истощавших едкий дым головешек.
В начале второго пожарные высадили нас возле гостиницы в Тотнесе. Мы постояли на мостовой, пока стоп-сигналы машины не исчезли из виду, потом прошли по аллее на соседнюю улицу, где остановились на крыльце какой-то лавки и принялись совещаться, как быть дальше. О гостинице не могло быть и речи: поздний приход и вид нашего платья можно было объяснить пожаром, но портье почти наверняка потребует удостоверения личности. Да и постояльцев в гостиницах, должно быть, полно. Болтаться в городе или на вокзале равноценно самоубийству.
— Помнишь придорожное кафе на въезде в город? — спросил Берт. — Там была заправка и стояла пара грузовиков. Может, подвезут. Или хотя бы перекусим. Мне это совсем не помешает. Кафе стояло примерно в миле от городской черты. На тёмных улицах нам не встретилось ни души, а когда мимо проезжали машины, мы прятались.
На площадке для отдыха стояли три грузовика. Мы купили бутербродов и рассказали сказку о том, как помогали тушить пламя и ехали на пожарной машине.
— Жаль, опоздали на поезд, — добавил Берт.
— А вам куда? — спросил буфетчик.
— В Лондон.
— Поболтайтесь тут поблизости, — сказал он. — Сейчас подъедет один парень из Лондона, я всё устрою.
Услышав это, коротышка в углу многозначительно покашлял и произнёс сиплым голосом; — Я тоже в Лондон. Могу подбросить, если желаете. Только у меня рыба в кузове.
Нам так не терпелось пуститься в путь, что мы не стали задаваться мыслью, каково это — проехать двести миль, лёжа на груде макрели. Я никогда не пожалею о том, что мы поехали на этой машине, но и оказаться в ней снова тоже не хотел бы: лежать было жёстко, вонь намертво въедалась в нашу одежду. Но до Лондона мы добрались. В самом начале девятого мы вылезли из машины у Чаринг-Кросского вокзала, и я купил утреннюю газету. Она была полна сообщений о бунте «птенчиков Борстала» в Дартмурской тюрьме и о побеге двух заключённых. Мы уставились на газетную полосу, на которой были напечатаны наши имена и описания. Фотографий, по счастью, не оказалось. Мы почистились, купили несколько необходимых мелочей, перекусили бутербродами и сели в первый же поезд на Ньюкасл. Мне пришлось приложить немало сил, чтобы отговорить Берта от поездки в Айлингтон и встречи с женой. Он понимал, что я прав, но всё равно очень горевал.
Я садился в поезд без какого-либо плана действий. Спать хотелось так, что чувствовал себя, словно оглушённый. Поездку помню смутно. Когда мы сошли в Ньюкасле, я по-прежнему не имел ни малейшего понятия о том, как буду вытягивать из Рэнкина нужные мне сведения. Лил дождь, смеркалось, и мокрые мостовые отражали огни витрин и уличных фонарей. Я чувствовал, что тело у меня грязное. Я совсем пал духом и осоловел спросонья, но усталость прошла. Умывшись на вокзале, мы двинулись в ближайшую закусочную.
Поев, мы направились в доки, чтобы разузнать о буксирчике. Найти его не составило труда: похоже, об экспедиции Хэлси и его намерении поднять слитки с «Трикалы» было известно всему свету. Буксир стоял у причала напротив одной из верфей Тайнсайда. Его короткая и толстая труба выглядела ещё короче рядом с портовыми кранами и закопчёнными пакгаузами. Верфь была погружена во мрак и выглядела покинутой. Волны вяло плескались вокруг деревянных свай. Возле одного из пакгаузов, словно детские кубики, были свалены погрузочные клети. Во влажном неподвижном воздухе стоял запах воды, гниющих водорослей и нефти — обычные для порта ароматы.
Нам удалось подобраться к «Темпесту» довольно близко, не опасаясь при этом быть замеченными. С судна на причал были перекинуты короткие сходни, над которыми покачивалась на проводе голая лампочка. Где-то на баке ревело радио.
— Давай спорить, что Рэнкин сейчас шатается по пивнушкам, — шепнул Берт. Я не ответил, потому что в этот миг на палубе появился Хендрик. Вновь увидев его высокую, широкоплечую, сильную фигуру, я испытал странное ощущение. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, когда я смотрел на него в зале суда, где он, нервничая, давал показания против нас. За ним по пятам шёл Ивэнс. Похоже, маленький валлиец и Хендрик вели какой-то спор. Возле сходней Хендрик внезапно обернулся, свет голой лампочки упал на его щеку, и я увидел шрам.
— Так велел капитан, — прошипел Хендрик. — Кто-то должен остаться на борту и следить, чтобы парень не удрал на берег. Вчера вечером я, позавчера — капитан. Сегодня твоя очередь. Пусть хоть обопьётся, только на борту.
— Говорят же тебе, свидание у меня! — воскликнул коротышка валлиец. — А вчера ты не мог сказать, что моя очередь развлекаться на борту?
— Не мог. Я думал, что останется Юкс, — прорычал Хендрик. — А капитан отправил Юкса в Ярроу, так что придётся тебе сегодня обойтись без своей милашки.
С этими словами он спустился по сходням и зашагал вдоль причала. Ивэнс постоял, бормоча проклятия в адрес офицера, потом быстро зыркнул по сторонам своими крошечными глазками и исчез внизу.
— Значит, Хэлси, Хендрика и Юкса на буксире нет, — шепнул мне Берт. — Как ты думаешь, это они о Рэнкине говорили?
— Думаю, о нём, — ответил я. — Хендрик сказал: «Пусть хоть обопьётся, только на борту». Похоже, Рэнкин всерьёз приналёг на бутылку, и они боятся отпускать его на берег.
— Он всегда был страшным пьяницей, — злорадно пробормотал Берт.
Внезапно на палубе появился Ивэнс. Он был в шляпе, воротничке и при галстуке. Перебежав по сходням на берег, Ивэнс двинулся к залитому светом городу.
— Ну и повезло, чтоб мне провалиться, — шепнул Берт. — Пошли, чего ты ждёшь? На борту только мистер Рэнкин.
Чего я жду, я и сам не знал. Ещё в Дартмуре, когда я начал планировать побег, мне казалось, что Рэнкина мы встретим на берегу. Поднявшись на борт «Темпеста», мы рисковали угодить в западню.
— Пошли, ради Бога, — Берт потянул меня за рукав. — Вот он, наш шанс.
На причале никого не было. «Деньги — корень зла» — надрывно пела девушка по радио. Голос у неё был хрипловатый и приторный. Мы выскользнули из-за ящиков. Ноги глухо застучали по сходням, потом мы очутились на ржавом палубном настиле буксирчика и пошли к носу, на закрытый навесом мостик. В дверях я остановился и оглянулся на причал. Мы двинулись прямо на звук, и я распахнул дверь каюты. Да, это был Рэнкин. Его тяжеловесные телеса вяло возлежали на койке, мышцы были расслаблены, кисти рук висели как плети. Рубаха была расстёгнута до самого пупа, обнажая голую бледную грудь и складки жира на животе. Лицо было белое, только два пятнышка болезненного румянца горели на щеках, влажные глаза налились кровью, лоб лоснился. Чайник на электроплитке накалился докрасна, на столе у койки стояли бутылка виски, треснувший фарфоровый кувшин с водой и стакан для чистки зубов.
— Входите, — пробормотал Рэнкин. — Входите. Вам чего? Он был пьян и не узнал нас. Я жестом велел Берту закрыть дверь.
— Притвори иллюминатор и сделай радио погромче, — сказал я ему, потом взял кувшин и выплеснул воду в лицо Рэнкину. Увидев его распростёртым на койке, я вновь закипел от ярости, которую подавлял в себе целый год. Он широко разинул рот и выпучил глаза.
— Я тебя знаю! — жалобно завизжал Рэнкин, и в голосе его слышался страх. Может быть, поэтому он пил, поэтому Хэлси не доверял ему и не пускал на берег. Потому, что Рэнкин боялся. Я схватил его за воротник и подтянул к себе.
— Так ты нас помнишь, да? — взревел я. — Знаешь, где мы побывали? В Дартмуре! Мы сбежали оттуда вчера ночью. И пришли, чтобы вышибить из тебя правду. Правду, слышишь, ты? Он был слишком напуган, чтобы говорить. Я влепил ему пощёчину и крикнул:
— Ты слышишь?! Рэнкин вытянул бледные бескровные губы и выдохнул:
— Да…
От него разило виски. Я оттолкнул его так, что он врезался, головой в переборку.
— А теперь ты расскажешь нам, что произошло после того, как мы покинули борт «Трикалы».
Рэнкин визгливо застонал и ощупал вялой грязной рукой затылок.
— Ничего не произошло, — промямлил он. — Мы бросили судно, и нас понесло ветром…
Я снова схватил его за шкирку. Рэнкин попытался меня отпихнуть, и я ударил его кулаком по зубам. Рэнкин вскрикнул, а я ухватил его за кисть и заломил за спину.
— Выкладывай правду, Рэнкин, — заорал я. — Если не скажешь, я тебе все кости переломаю.
То, что произошло потом, я вспоминаю без гордости. Мы крепко намяли бедняге бока. Но мне была необходима правда, кроме того, по милости этого человека с бледной, болезненной физиономией я целый год просидел в тюрьме.
Наконец страх перед нами пересилил его страх перед Хэлси.
— Годилась ли для плавания шлюпка номер два? — спросил я.
— Не знаю, — заскулил он.
— Знаешь, ещё как знаешь. Ну, говори правду! Была ли эта шлюпка исправна?
— Не знаю. Ничего я об этом не знаю! — Он принялся вырываться, но я ещё крепче прижал его руку, и Рэнкин взвыл: — Нет!!! Неисправна!
— Так-то оно лучше. — Я ослабил хватку.
— Я тут ни при чём. Я только выполнял распоряжения капитана Хэлси. Не я всё это придумал… Всё равно я ничего не мог поделать, он бы меня убил… Он… он помешался на этом серебре. Я просто выполнял его команды… Я тут ни при чём, говорят же вам! Это не я придумал…
— Что не ты придумал? Но внезапно хлынувший поток слов уже иссяк. Рэнкин замолчал и упрямо уставился на меня. Пришлось начать дознание сначала.
— Была ли хоть одна из шлюпок в исправности? В его крошечных, налитых кровью глазках отражалась странная смесь мольбы и лукавства. Я снова вывернул ему руку и повторил вопрос.
— Нет! — этот крик сорвался с губ Рэнкина против его воли.
— Знал ли капитан Хэлси о том, что они не годятся для плавания?
— Да! — взвизгнул он.
— Когда это стало тебе известно? — спросил я. Рэнкин затрепыхался, и я стиснул зубы. — Когда это стало тебе известно?!
— Когда я прибыл на мостик, — прохрипел он. Значит, он знал. Хзлси сказал ему о шлюпках. Они убили двадцать три человека. А ведь этот дурак мог их спасти. Тут уж я впал в бешенство. Я так вывернул ему руку, что Рэнкин согнулся пополам. Поняв, что проболтался, он завизжал от страха, и Берт пинком заставил его замолчать.
— Какая же свинья, — вне себя от ярости пробормотал он.
Я втащил Рэнкина обратно на койку.
— Ты уже столько рассказал, что можешь спокойно договаривать до конца. И побыстрее. Ты виновен в убийстве этих людей ничуть не меньше, чем если бы собственными руками перерезал им глотки. Что посулил тебе Хэлси за молчание? За то, чтобы ты держал свой смердящий рот на замке?
— Ладно, — выдохнул Рэнкин. — Я расскажу. Я всё расскажу…
— Что он тебе предложил?
— Деньги. Часть серебра. Я не виноват… Капитаном был он… Не я всё это придумал, честное слово… Он бы прикончил меня вместе со всеми, откажись я выполнять его приказы… Я никак не мог их спасти, я был бессилен им помочь… Вы должны мне верить. Я тут ни при чём… Я…
— Заткнись! Ты был мичманом королевских ВМС. Ты мог всё это предотвратить, будь у тебя хоть немного смелости и доброй воли. Ты виноват не меньше, чем Хэлси.
Он уставился на меня недоверчивым, полным страха взглядом.
— Так, и что же произошло после того, как вы покинули судно?
— Мы… мы забрались в капитанскую гичку и легли в дрейф… Я понял, что он лжёт, и крепче ухватил его за шиворот. Рэнкин умолк.
— Ну? — поторопил я.
— Ладно, я расскажу. Я знал, я всё время знал, что этого не миновать… Мы… мы опять запустили машину «Трикалы». У нас было приспособление для заделки пробоины в борту. Мы всё продумали…
— Продумали! — эхом отозвался я. Теперь все необъяснимые мелочи, происшедшие на борту «Трикалы», стали на свои места. — Ты хочешь сказать, что мины не было?
— Не было. Просто жестянки, набитые кордитом.
— Что случилось потом?
— Мы поплыли…
— Куда? — спросил я. Я был взволнован. Наконец-то мы получили доказательства. «Трикала» на плаву, переименованная и спрятанная в каком-то порту! — Куда? — повторил я.
— Не знаю… — начал он, но, увидев, что я наклоняюсь к нему, торопливо заговорил: — Нет, нет… я правда не знаю координаты… Я снова схватил его за руку.
— Так куда же вы поплыли?
— В сторону Шпицбергена. К островку Скала Мэддона. Это возле острова Медвежий. Мы прошли через брешь в рифах и выбросили её на берег, на маленький песчаный пляжик с восточной стороны острова.
— Он врёт, Джим, — шепнул мне Берт. — Выбросить судно на остров — сказки! Так эта скотина Хэлси и оставит полмиллиона гнить на острове целый год!
Рэнкин услышал шёпот Берта и затараторил, чуть не плача от страха:
— Это правда! Правда, честное слово… Мы выбросили её на Скалу Мэддона… Это правда, клянусь! Выбросили вместе с серебром и всем остальным… — Ещё немного, и он заскулил бы от ужаса. Я оттащил Берта.
— Он никогда не смог бы сочинить такую невероятную историю. Того, что он рассказал, хватит, чтобы его повесили. Он не стал бы врать насчёт остального.
Берт нахмурил брови.
— По-моему, всё это сплошная бессмыслица, — пробормотал он и резко вздёрнул подбородок. Хлопнула дверь. — Что такое? Я приглушил радио. В коридоре послышались шаги. Перед дверью каюты они замерли, и я увидел, как поворачивается ручка. Мы стояли и ждали: времени, чтобы что-то предпринять, не было. Дверь распахнулась, и в чёрном проёме, будто в рамке, возникла человеческая фигура. Блестели позолоченные пуговицы, белел воротничок, но всё остальное сливалось с фоном. Человек шагнул в каюту. Это был Хэлси.
Он понял всё с первого взгляда. Хэлси быстро посмотрел на дверную ручку, потом снова на Рэнкина. Будь в замке ключ, он бы захлопнул дверь и запер нас в каюте. Но ключа не было. Несколько мгновений он простоял у порога, не зная, как поступить. Его взор остановился на мне, я почувствовал, как моя храбрость куда-то утекает. Я испугался. Проведя год в Дартмуре, начинаешь уважать власть, а Хэлси производил впечатление сильного и властного человека. В первое же мгновение после появления он подавил своей личностью всех, кто находился в каюте. Прошла секунда, и замешательства как не бывало. Его взгляд стал холодным и надменным…
— Вы дурак, Варди, — сказал он. — Вы сбежали из тюрьмы, но это меня не касается. Однако вы явились сюда и избили одного из моих офицеров, а это уже меня касается. Вы преступник и пришли сюда, чтобы нанести побои человеку, посадившему вас в тюрьму. Суд вынесет вам суровый приговор, ведь это — акт мести…
— Я пришёл сюда не мстить, — перебил я его. В горле у меня пересохло, и голос звучал неестественно.
Глаза Хэлси сузились.
— Тогда зачем же вы явились? — спросил он.
— За правдой.
— За правдой? — он бросил взгляд на Рзнкина и спросил холодным, угрожающим тоном: — Чего ты им наговорил?