— Да он пьян! Плесни еще воды!
Внезапный холод мигом привел Марка в чувство. Двое легионеров удерживали его за руки в вертикальном положении, а из дверей нетерпеливо смотрел центурион; на стене колыхались тени от масляной лампы в его руке. Марка едва не вытошнило, но он быстро справился с позывом.
— Просыпайся, ты, кусок дерьма! Ладно, у тебя есть две минуты на сборы. Все, что не успеешь собрать, останется здесь. Ты, возьми его меч и позаботься, чтобы у парня не было шанса его ухватить. Насколько я слышал, с клинком в руке он опасен.
Каменное лицо не оставляло возможности возражать. Марк запихнул в седельную сумку дорожную одежду, сброшенную вчера на стул в ожидании стирки, и убедился, что его кошель все еще висит на поясе.
— Готов? Хорошо…
Марк с трудом промолвил хриплым от вина голосом:
— Подождите… куда вы меня тащите?
Центурион пересек крошечную комнатку и подошел к Марку так близко, что юноша почуял кислое дыхание и заметил седину в черной бороде. Мужчина протянул руку и стиснул подбородок юноши холодными крепкими пальцами.
— На короткий и болезненный разговор с легатом, засранец. А потом я с удовольствием проведу с тобой пару раундов в закрытой комнате, гребаный изменник!
— Что?!
— Заткнись! Берите его!
Мрачный хозяин ждал снаружи. Центурион кивнул ему:
— Заплати по счету.
Марк тупо уронил монеты в протянутую ладонь.
— Петроний Энний… мой друг Руфий?..
Энний сурово посмотрел на него, непреклонно сжав губы.
— Ушел сразу после ужина. И, судя по всему, от тебя подальше.
Солдаты вытащили юношу из гостиницы и торопливо повели по темным городским улицам. Они миновали мост и вошли в крепость через калитку в рост человека у главных ворот; часовые на плацу маялись в ожидании смены с восходом солнца. Здание проступало из темноты в свете факелов, дверь охраняла еще одна пара легионеров. Внутри было тепло и светло, мозаичный пол и раскрашенные стены; достаточно комфортно, чтобы Марк согрелся за те несколько минут, проведенных по-прежнему под охраной, в передней. В ожидании возвращения офицера юноша изучал стену, на которой богиня Диана охотилась с двумя псами. Но глядя на работу художника, Марк лихорадочно думал, в надежде объяснить себе неожиданный поворот событий: его привели под вооруженным конвоем туда, где должны были приветствовать как равного. Он оказался совершенно не готов ни к чему подобному и не сомневался, что его беспокойство хорошо заметно под маской уверенности. Марк решил хранить молчание о своей миссии, хотя желание покончить с загадкой довлело над ним, и ждал возвращения офицера, сосредоточившись на картине и не обращая внимания на любопытные взгляды охранников. Наконец центурион вернулся и жестом приказал солдатам оставаться на местах.
— Держите его вещи здесь и не прикасайтесь к ним: там могут быть улики, свидетельствующие против него. Ты, иди со мной.
Марк последовал за центурионом и, миновав еще одного солдата, оказался в большом зале. Дверь позади захлопнулась. Центурион, вытащив меч из ножен, указал на пятно на полу комнаты.
— Стой здесь и не двигайся. Пошевелишься — и я воткну эту железку тебе в спину. И молчи, пока тебя не спросят!
За тяжелым деревянным столом сидел усталый мужчина, где-то между тридцатью и сорока; черные волосы чуть длиннее, чем принято среди военных. Белую тунику окаймляла широкая сенаторская полоса. Лицо мужчины почему-то показалось Марку странно знакомым, и юноша рассеяно задумался, не встречались ли они раньше. Другой мужчина, помоложе, на тунике которого красовалась более тонкая полоска всадника, привалился к дальней стене комнаты и оценивающе глядел на Марка. Светлые волосы и пронизывающие голубые глаза свидетельствовали о недалеких предках из северной Европы. Сидящий мужчина помолчал с секунду, а потом заговорил, легко и привычно произнося формальные слова:
— Марк Валерий Аквила, я Гай Калидий Солемн, легат Шестого имперского легиона. Это — Тит Тигидий Перенн, мой старший трибун, которого я просил присутствовать, чтобы засвидетельствовать мои решения. Я велел привести тебя в свою резиденцию, поскольку не желал беседовать в здании штаб-квартиры. Боюсь, там слишком много глаз и ушей. Прежде чем мы продолжим, я заявляю о своем интересе к твоему случаю — некогда я был близким другом твоего отца, хотя мы не разговаривали с ним уже пять или шесть лет. Ты очень похож на отца в твоем возрасте…
Он поднял руку, предотвращая любые вопросы.
— Нет. Ты здесь, чтобы слушать. Марк Валерий Аквила, известно ли тебе, почему я приказал привести тебя сюда?
Юноша так отчаянно нуждался хоть в какой-то поддержке, что не смог устоять против возможности.
— Нет! Господин, я…
Плоскость меча, предупреждая, сильно ударила его по руке:
— Отвечай на вопросы легата только «да» или «нет»!
— Нет.
— Значит, ты понятия не имеешь о событиях, произошедших в Риме за последние недели?
Марка снова затошнило, и лишь неожиданное столкновение с проблемами, о которых он почти позабыл за недели путешествия, помогло ему сдержаться.
— Нет.
— Понимаю. Тогда я должен сообщить тебе, что твой отец был арестован три недели назад по обвинению в заговоре с целью убийства императора. Когда ты покинул Рим?
От такого откровения у Марка мурашки поползли по коже. Он неожиданно осознал, что находится в смертельной опасности. Настало время отбросить обман, который сопровождал его на всем пути из Рима, и вернуть свое положение, пока все не зашло слишком далеко.
— В пятнадцатый день января. Господин, у меня есть…
Новый удар, еще сильнее.
— Молчать!
— Понимаю. Ты прибыл сюда всего на день позже курьера, который привез вести о преступлении твоего отца. Как раз вовремя для того, чтобы легион мог арестовать изменника…
— Арестовать…
Марку показалось, что на мгновение легат прищурился, но лицо мужчины оставалось суровым.
— Именно. Ты можешь быть сыном старого друга, но враг императора — мой враг. У меня нет иного выбора, кроме как послать тебя обратно в Рим молить трон о милосердии. Тебе есть что сказать?
— Да, господин. Я преторианский офицер, откомандированный с курьерским посланием и перевозящий особое послание для вас от самого императора. Мне велели путешествовать тайно, чтобы обеспечить конфиденциальность послания. В моей седельной сумке находится футляр, запечатанный имперской печатью, и открыть его должны лично вы. Мне ничего не известно об описанных вами событиях, мое путешествие было предпринято во исполнение прямого приказа вышестоящего начальника.
Трибун, прислонившийся к стене, впервые заговорил; его голос переполняла ирония:
— Поправка, гражданин. Ты был преторианцем. Префект преторианцев аннулировал твое звание, как только твою самовольную отлучку связали с преступлением твоего отца. Твоего трибуна допросили, и он признался в получении денег от твоего отца. Взамен он отправил тебя из Рима по поддельному поручению. Как оказалось, он получил очень много денег. Он уже понес должное наказание за то, что якшался с врагами трона. Печать на твоем футляре — всего лишь хорошая подделка, а внутри лежит не более чем последнее письмо твоего отца…
— Благодарю тебя, Тигидий Перенн…
Темные глаза легата буравили трибуна, пока младший из мужчин не опустил взгляд на свои сапоги, признавая поражение в этом поединке воли.
— Возможно, твой отец рассчитывал, что я смогу защитить тебя… но если так, он допустил ошибку. В свете его преступления ты должен незамедлительно вернуться в Рим и предстать перед судом. Тебя отведут к главным воротам, там будет ждать твоя лошадь. Тебе приказано вернуться в Рим кратчайшей дорогой, не отклоняясь от нее ни по каким причинам. Если ты не прибудешь в преторианский лагерь в течение шести недель, начиная от сего дня, ты будешь незамедлительно лишен звания сенатора, вся твоя семья, вплоть до самых дальних родственников, будет объявлена простолюдинами, а их имущество — конфисковано. Я отправлю послание со скорым курьером, предупреждая преторианцев о твоем возвращении, и они будут ожидать твоего прибытия. Это все.
Центурион понял, что нерешительность юноши — оцепенение от шока, и, крепко ухватив Марка за плечо, вывел его из зала к ожидающему конвою. Группа прошла к главным воротам, где как раз сменялась стража, с обычной в таких случаях суматохой и шумом. Центурион оглядел этот упорядоченный хаос, затащил Марка в маленькую караулку и выгнал оттуда легионеров приказом отправляться дежурить снаружи. В скудном желтоватом свете масляных ламп мужчина казался еще массивнее, чем в ярко освещенной резиденции легата, кряжистый и грозный в объемистой броне. Марк, постепенно приходя в себя от недавнего потрясения, наконец обрел дар речи и обнаружил, что место страха теперь занял гнев.
— Мы пришли сюда, чтобы ты мог избить меня, как обещал? Может, позовешь своих солдат для пущего удобства?
Центурион с грохотом сбросил на стол свой шлем и нервно провел рукой по лысеющей макушке.
— Закрой рот. У нас меньше пяти минут, прежде чем сюда приведут твою лошадь, и мне пришлось подкупить конюшенного, чтобы получить хотя бы это время.
Марк готовился к борьбе, и внезапная смена обращения снова выбила его из равновесия.
— Что…
Центурион ткнул юношу пальцем в грудь, спешка явно подпитывала его раздражение.
— Заткнись и слушай! Ты возвращаешься свободно, в одиночестве, перед самым рассветом. Так что убрать тебя проще простого. Думаешь, врагов государства всегда отправляют в Рим без сопровождения, чем бы там ни угрожали их семьям? Большинство преступников заботит собственная шкура, а вовсе не родные и близкие. Все задумано, чтобы избавиться от тебя, отправить во тьму. Тебя рассчитывали убить на дороге еще вчера, но, похоже, местные все испортили. Люди, которые будут ждать тебя там, не повторят эту ошибку. Ты будешь один, и вряд ли тебе повезет проехать хотя бы пять миль, прежде чем ручная кавалерия этого ублюдка Перенна перережет тебе глотку. Они заберут твой кошель и лошадь и оставят труп в грязи, чтобы наутро его обнаружил патруль. Понравится ли тебе эпитафия: «Он был убит грабителями»?
— Нет.
— Ну, уже кое-что. Ты умеешь пользоваться мечом и щитом, сидя на лошади?
— Да. Меня обучали…
— Знаю. Слушай, через полмили по дороге ты доберешься до чахлого дерева на большой скале, справа. Поищи под деревом, там ты найдешь меч и кавалерийский щит. Езжай так быстро, как позволит лунный свет, и не останавливайся, кого бы ни увидел. У двухмильной отметки тебя встретят…
В деревянную дверь комнаты громко постучали.
— Центурион! Лошадь изменника готова.
Центурион кивнул Марку, схватил шлем и, прежде чем ответить, нахлобучил его себе на голову.
— Хорошо! Сейчас я выведу это дерьмецо.
Он поднял здоровенный кулак.
— …тебя встретят друзья. Прости, но все должно выглядеть по-настоящему.
Кулак ударил Марка в правый глаз, за ним последовала тяжелая пощечина, зубы вспороли верхнюю губу. Офицер поднял юношу на ноги, настойчиво прошептав на ухо:
— Не останавливайся, пока не доберешься до двухмильной отметки.
— Но кто меня встретит?
— Узнаешь, когда доберешься туда! И как только выйдем, держи рот на замке, иначе меня приколотят на крест рядом с тобой.
Он сделал паузу, чтобы наполнить легкие.
— Ладно, ублюдочный изменник, давай займемся делом!
Центурион распахнул дверь и сильным тычком в спину отправил Марка наружу.
— А вот и он! Посмотрите-ка хорошенько на изменника!
Центурион новой смены вытаращил глаза, увидев лицо Марка.
— Ты неплохо над ним потрудился!
— Да, только веселья маловато. Он всего лишь умолял меня перестать. Даже тебе такое бы не понравилось.
Мужчина подбоченился и громко расхохотался.
— Да уж ясно, о чем ты. Не сомневаюсь, что он без боя сдастся первым же разбойникам, которых увидит.
— Ага, а поскольку эти астурийцы — катамиты[5], а не мужчины, наш дружок может попасться уже сегодня утром.
Он толкнул к Марку седельную сумку.
— Давай, забирай свое барахло. Небольшая компенсация для парней, которым придется полночи дожидаться тебя. А теперь залезай на коня и убирайся. Открыть ворота!
Марк забрался на спину животного, глядя на обступивших его солдат с ощущением полнейшей немощи.
Его ноздри заполнял запах насилия, энергии, порожденной мужчинами, которым нравится причинять боль. Главные ворота тяжело распахнулись, шестеро легионеров напряженно сражались с их весом. Центурион указал во тьму за мерцающими привратными факелами.
— Проваливай! Надеюсь, эти парни найдут время, чтобы позабавиться с тобой как следует. Пошел!
Он ударил лошадь, и башни ворот внезапно оказались у Марка за спиной. Лошадь вырвалась в предрассветный мрак, через мост, мимо городских домов и лавок и дальше, по темной дороге. Марка преследовали только оскорбительные крики часовых.
2
Стук копыт коня Марка звучал оглушительно даже на открытой дороге, вдали от усиливающих звуки узких улиц. Юноша направил животное на травянистую обочину, и стук сменился легким топотом. Когда в медленно отступающей тьме замаячило чахлое дерево, Марк спешился и отыскал обещанные меч и щит. Они лежали в клубке корней, обвившихся вокруг большого валуна, над которым рос дуб. Отец, задумался юноша, заплатил бы огромные деньги за такое украшение для внутреннего дворика дома. Отец…
В лунном свете сверкнуло лезвие меча. Марк коснулся клинка, и его пальцы почувствовали острую линию зазубренной стали, грубо заточенной для боя, а не для мирного времени. Он слышал о такой практике от старых солдат, но никогда еще не встречался с ней. Кто-то ожидал, что юноше понадобится любое, пусть самое малое, преимущество, которое ему удастся получить на пути. Марк забрался на лошадь и осторожно двинулся дальше, держа ушки на макушке; одной рукой он сжимал поводья и рукоять меча. Перед глазами мелькали и кружились тени, каждое движение в ночной мгле будоражило чувства.
У отметки в одну милю ему показалось, что спереди доносится стук копыт. Марк остановил своего коня и прислушался, но не услышал ни звука, кроме стонов ветра. Еще пять минут беспрепятственной езды заставили юношу немного расслабиться. Теперь его больше занимали мысли о том, кто же ждет его у двухмильного камня, а не возможные происшествия по пути. Он потянулся похлопать лошадь тыльной стороной руки, в которой держал меч, одновременно ища ободрения и предлагая его.
Когда Марк поднял глаза, из тумана перед ним выросли двое всадников, оба держали мечи вертикально, как кавалеристы на параде. Хотят, чтобы он заметил оружие, догадался юноша. Марк вздрогнул, когда сзади раздался голос; мужчина говорил на грубой латыни с сильным германским акцентом.
— Сдашься сразу — и мы покончим с тобой быстро. Побежишь — и эти двое позабавятся с тобой, прежде чем убить.
Трое или больше? Когда Марк гладил гриву коня, он держал оружие достаточно низко, а сейчас опустил щит и меч еще ниже, вдоль боков животного, надеясь, что в тусклом свете близящегося рассвета это движение останется незамеченным. Удивительно, но юноша совсем не боялся, хотя сердце в груди колотилось, как кузнечный молот. Марк мягко пришпорил коня каблуками сапог. Подъезжая к всадникам, он осел в седле, будто показывая, что уже в их власти. Позади него по дороге застучали копыта; третий мужчина ехал быстрой рысью, торопясь сократить разрыв и подобраться на расстояние удара. Марк ударил каблуками коня, подбадривая его криком, и тот рванулся в галоп. Юноша поднял щит и меч, прижатые к бокам коня, и занял позицию, которую отцовский телохранитель заставлял его повторять тысячу раз.
— Он вооружен!
Марк прижался к луке седла и, стиснув ногами бока коня, направил его к правому всаднику. Он вздрогнул, когда что-то со злобным свистом промчалось мимо его головы. Стрела прошла настолько близко, что юноша почувствовал дуновение ветра. Всадники пришпорили лошадей, но рывок Марка застал их врасплох: расстояние сократилось прежде, чем им удалось сманеврировать. Юноша заслонился щитом от мужчины слева и почувствовал тяжелый удар, от которого онемела рука. Лезвие меча Марка, направленное в центр смутной фигуры врага справа, при столкновении зазвенело, ударившись о металл. Рукоять дернулась, когда клинок вошел во что-то мягкое. Боль заставила всадника с гневным возгласом отвернуть в сторону. Этой лазейки вполне хватило. Конь Марка метнулся в нее со всей возможной энергией, слишком быстро, чтобы второй всадник успел атаковать еще раз.