Марк кивнул, признавая справедливость сказанного.
— Я впечатлен твоими познаниями.
Дубн фыркнул, его ноздри раздувались, когда он посмотрел на перепачканного римлянина.
— Ты смотришь на меня и видишь варвара в римских доспехах. Ты глядишь на меня с римским презрением или чем-то подобным, поскольку тебя так учили. Я образованный человек и солдат в стране, где любому обеспечено участие в нескольких боях за время службы, пусть даже это мелкие стычки с местными. И скажу тебе, что ты можешь погибнуть в мелкой стычке так же легко, как и в сражении, если не обучен и не подготовлен. Я начну обучать тебя, пока мы будем двигаться на север.
Марк слабо улыбнулся.
— Скорость, с которой ты собираешься путешествовать, может убить меня раньше.
Бритт чуть качнул головой, в уголках глаз мелькнул намек на улыбку.
— Вовсе нет. К тому времени, когда мы доберемся до Холма, ты будешь вынослив, как тунгриец.
Марк закатил глаза.
— Или умру. Боги, помогите мне!
Дубн, не в силах скрыть раздражение, заменил его злой улыбкой.
— Теперь римские боги не спасут тебя. Ты — мой, и всего лишь новобранец, а значит, насколько я могу судить, должен принять другого бога. Мой — Коцидий — бог-воин, бог-охотник. Так что бегом, новобранец. Бегом!
Они побежали. Марк жадно вдыхал холодный воздух нагорья в горящие легкие. Эта неделя, наполненная обучением и упражнениями, угрожала быть долгой.
3
В тот вечер, пока солнце медленно скрывалось за горизонтом, Дубн свернул с пути и, зайдя неглубоко в лес, сбросил на землю свой тюк. Большую часть дня беглецы держались в стороне от дороги, двигаясь напрямик по тропинкам, которые вели сквозь разбросанные на склонах редкие рощицы. Ускользнув от горячей ярости кавалерийских патрулей, разыскивающих убийц людей Перенна, они вернулись на дорогу. Солнце к этому времени уже стояло довольно низко над горизонтом. Бритт указал на найденную им небольшую лощину и махнул рукой на окружающее ее редколесье.
— Нам нужно развести костер. Это место укрыто от дороги, здесь безопасно. Поищи дрова, только постарайся сухие, дым нам ни к чему. И держись так, чтобы тебя не заметили с дороги. Не отходи за пределы слышимости, в холмах водятся волки.
К тому времени как Марк, прихрамывая от волдырей на ногах, отыскал достаточно веток, чтобы сложить приличную кучу из сучьев и палок, бритт вырезал подходящую палку и привязал ее над будущим кострищем на манер вертела. Рядом лежал большой кусок мяса, приготовленный для жарки. Бритт внимательно осмотрел дрова и глубокомысленно кивнул.
— Годится. Если тебе интересно, что это за мясо, я отрезал его от одной из тех лошадей, которых убил утром. Если тебя это беспокоит, можешь выбирать — есть конину или голодать сегодня и завтра. Я взял два таких куска. А пока думаешь, сходи и поищи еще два раза по стольку дров — при такой погоде нам нужно поддерживать огонь всю ночь. И имей в виду, стоит брать ветки потолще, они дольше горят.
Когда Марк вернулся с последней охапкой дров, Дубн уже разжег костер. Он снял сапоги и переворачивал конину над огнем. Мясо жарилось, капли жира падали в огонь и сгорали в ярких вспышках. Запах был пыткой для пустого желудка Марка, и юноша нарушил молчание, желая в большей степени отвлечься от голода, нежели поговорить.
— Дубн, кто научил тебя так хорошо сражаться?
— Отец. Он был охотником, убивал зверей ради еды и шкур, а потом продавал шкуры римским торговцам вроде Руфия. Обычно отставным солдатам. Он учил меня сражаться, идти по следу и охотиться… месяцами жить в глуши, не возвращаясь в нашу деревню. В этих землях есть все необходимое, чтобы выжить, если у тебя подходящие инструменты. Ну-ка, теперь твоя очередь переворачивать мясо.
Марк подвинулся поближе к огню и продолжал расспросы:
— Так почему ты пошел в армию?
Глаза бритта на секунду затуманились.
— Ты задаешь много вопросов.
— Прости. Я не хотел…
— Я пошел в армию, потому что отец, умирая, велел отправиться в тунгрийский форт и попросить центуриона, ведающего набором, взять меня. Отец сказал, что после его смерти армия — лучшее место для меня…
— Тебе было грустно покидать дом?
— Грустно? Да, мне было грустно. Покидать дом нелегко. Жизнь в армии оказалась совсем другой.
— Тяжелой?
— Нет. Вся их суета мне ничуть не докучала. Мой центурион бил меня жезлом из лозы, желая привлечь внимание и вколотить свои уроки. Я сказал, чтобы он продолжал, мне это нравится. Он сломал один жезл и потребовал новый.
Могучий бритт сделал паузу.
— Ничуть не труднее того, к чему я привык. Просто я был не дома.
Марк замолчал, критически осматривая мясо. Он представлял себе огромного бритта юношей, не слишком отличающимся от нынешнего мужчины, молчаливого и гордого. Воина с головы до пят. Серьезный вызов для его первого центуриона, которому предстояло превратить варвара в обученного солдата.
Мясо, почти готовое для еды, начало покрываться хрустящей корочкой.
— Дубн?
— Да?
— Что мне делать, когда мы доберемся до Холма?
— У Руфия есть план. Когда мы встретимся, он нам расскажет.
— А когда мы с ним встретимся?
— На дороге. Давай есть мясо, пока оно не сгорело.
Бритт одним взмахом кинжала снял мясо с вертела, положил на деревянную тарелку и, разделив на две равные части, передал одну из них римлянину. Марк благодарно кивнул, запахи еды дразнили его. Он осторожно запустил зубы в горячее мясо, пережевывая первый кусок с открытым ртом, чтобы не обжечь небо. После целого дня марша пища показалась ему божественной. Юноша ел, не замечая текущего по подбородку жира.
— Никогда не думал, что буду есть конину… или что она окажется такой вкусной.
Бритт проглотил кусок своей порции.
— Ты удивишься тому, что сможешь сделать, если потребуется. Сейчас твоя очередь говорить о прошлом. Расскажи о своем отце.
Марк на секунду задумался, пережевывая мясо.
— Думаю, он был хорошим человеком, но так и не научился держать при себе свои мысли, даже опасные. Даже когда мать пригрозила забрать детей к сестре в Неаполь, если он не прекратит раздражать императора. У него были невероятно старомодные взгляды. Он считал, что существующая система правления ведет Рим в тупик, создавая все более и более слабых вождей. Он верил, что единственный ответ — республика, которой управляет избираемый народом Сенат. Дядя Кондиан однажды сказал мне, что его брат слишком легко и свободно делится убеждениями. По его словам, отец принял снисходительность последнего императора за согласие и решил, что старик собирается отречься от трона и восстановить республику. Конечно, этого так и не случилось. Дядя Кондиан боялся, что все закончится нашей гибелью, но, наверно, я так и не смог поверить в оправданность его опасений…
Он умолк, вспоминая.
— К тому времени над нами уже сгустились тучи, но я так и не узнал о них. Или, возможно, не желал знать. Я пытался поговорить с отцом за несколько дней, до того, как меня отправили с этим дурацким поручением, после ужина в честь дня рождения сестры. После еды мы сели вместе за чашей вина, и все было по-прежнему. Его презрение к императору, надежды на восстановление республики… Я предупреждал его, что стоит быть поосторожней с такими взглядами, что новый император может не разделять терпимости своего отца. Я сказал, что не следует ругать трон при человеке, который поклялся защищать императора ценой собственной жизни… но он, конечно, не стал слушать. Ответил только, что немного забавно говорить ему о верности императору, если моя красивая форма куплена за отцовские деньги. Этим все и кончилось.
Дубн кивнул, проглотил мясо и тихо фыркнул:
— Отцы. Они всегда сумеют поставить тебя на место, как бы ты ни вырос.
Оба умолкли и сидели так, пока Дубн не разрушил идиллию, указав на ноги Марка:
— Покажи-ка мне свои болячки.
Марк положил тарелку и пригляделся к натертым за день ногам. От грубой обуви на ногах вздулись волдыри.
— Если ими не заняться, завтра ты не сможешь ходить. Держи.
Марк вопросительно посмотрел на нож.
— Сделай, как делают легионеры. Вскрой волдыри, срежь верх и обнажи новую кожу. Поначалу немного поболит, но ты быстро привыкнешь. Спустя пару дней кожа начнет зарастать. Когда закончишь, поспи. Будем сторожить по два часа и поддерживать огонь.
Марк последовал указаниям, испытывая жгучую боль всякий раз, когда срезал очередной волдырь и обнажал чувствительную плоть. Потом свернулся клубочком на одеяле, укрылся тяжелым плащом и лежал с минуту, прислушиваясь к вою далеких волков, которые охотились в холмах. Свет костра и крупная фигура Дубна, сидящего на страже, успокоили Марка, и он быстро уснул. Когда пришло время, юноша сам заступил на дежурство. Оно оказалось довольно однообразным, приходилось лишь бороться со сном и время от времени подбрасывать в костер дрова.
На рассвете они были готовы двигаться дальше. Несмотря на желание скорей отправиться в путь, Дубн тщательно раскидал ногами пепел от костра, потом забросал кострище землей, бросил последний оценивающий взгляд на оставленную стоянку и отвернулся, удовлетворенный своими предосторожностями.
— Нас здесь не было. Пошли.
Марк заставил протестующие мышцы ног приноровиться к скорости Дубна и после нескольких минут мучений с беспокойством осознал: хотя бритт шел мерным шагом, он постепенно прибавлял ходу. Марк, стиснув зубы и собравшись с силами, чтобы соответствовать темпу, принялся искать способ отвлечься от физической боли. Воспоминания о Риме, загнанные глубоко внутрь, затопили его опустошенный усталостью разум. Юноша резко остановился и оперся руками о колени; на него извергался поток мыслей, кое-как загнанных подальше во время ареста и побега.
Старшие сестры по очереди развлекали его, малыша, тряпичными куклами. Младший брат Гай, играющий в бильбоке[6], которое получил в подарок на десятый день рождения; он возбужденно крутится с радостной улыбкой. Судя по словам Руфия, сестры, скорее всего, убиты — возможно, жестоко, и брат наверняка мертв. Семья, ведущая историю со времени Второй Пунической войны, просто стерта с лица земли.
Перед глазами Марка появилась пара обутых ног. Юноша, не поднимая глаз, произнес:
— Убей меня сейчас, бритт, избавь нас обоих от необходимости тащить мое слабое тело через все эти мрачные земли. Мне незачем жить…
Сильные руки ухватили Марка за грубую рубашку, выпрямили юношу и заставили посмотреть прямо в серые глаза воина. Дубн мгновение удерживал его, глядя глубоко в душу сквозь ее единственное окно в мир.
— Ты скорбишь о своей семье. Я уже говорил тебе, скорбеть — правильно, но в должное время. Оплачь их сейчас и попрощайся с ними. Я направляюсь на север, с тобой или без тебя.
От горя и ярости Марк стиснул зубы, выплевывая сквозь них слова:
— Дубн, они все мертвы. Отец, мать, сестры. Младший брат!
— Руфий так и сказал мне. Твой отец был глуп?
— Что?
— Когда ты рассказывал вечером об отце, я понял, что он никогда не отступился бы от своих принципов, но был ли он глупцом? Неразумным? Ему не хватало умственных способностей?
Марк, признательный за иную, нежели смерть, тему для размышлений, глубоко задумался. Да, отец, в отличие от деда, не солдат, но назвать его глупым нельзя. Это только подтверждал подкуп трибуна преторианцев ради отправки сына подальше от надвигающейся бури.
— Нет… Я считаю, нет.
— Он отослал тебя в безопасное место. Возможно, он поступил так же с остальными детьми?
У Марка стало чуть легче на сердце.
— Возможно… но…
— Но?
— Но мне следует предполагать, что моей семьи больше нет, и из всех остался только я.
— Значит, сейчас ты и есть семья. Ты единственный хранитель ее крови. И потому…
— …и потому я должен делать все необходимое, чтобы сохранить ее.
Бритт серьезно кивнул и на секунду положил руку на плечо Марку в неуверенной попытке ободрить.
— Да, ты должен делать все необходимое. И в первую очередь идти дальше. Сейчас.
— Через минуту. Подожди меня, пожалуйста.
Марк сошел с тропы, чувствуя, как варварские штаны натирают ноги. Между ляжек образовалась ссадина, кожа не привыкла к грубой домотканой одежде. По совету Дубна он намазал потертости жиром, иначе со временем они могли усилиться и беспокоить юношу еще больше. Совсем как душевная боль, подумал Марк, от предполагаемой утраты всех, кого он любил. Чего могли ожидать от него отец и дед, которые оба в свое время были солдатами? Ответ пришел неосознанно, словно в голове зазвучали родные голоса. Используй данную тебе возможность. Выживай. Продолжай славный род. Марк вернулся на тропинку; сейчас на сердце было легче, чем пять минут назад. Дубн ткнул его в грудь и указал толстым пальцем поверх плеча в направлении их цели.
— Хорошо. А теперь — в путь. Без остановок до полудня. Возможно, купим еды в деревне. Даже преторианцам нужна еда!
Марк улыбнулся попытке бритта поднять ему настроение и ступил на тропинку, не обращая внимания на боль в икрах и бедрах. Помимо благородного замысла сохранить свой род, в его голове возникла еще одна цель. Месть. Он шел на север следом за казавшимся неутомимым бриттом, смакуя мысль о том, что люди, уничтожившие его семью, заплатят за свои преступления кровью, сколько бы ни пришлось ждать ради этой мести. Он прошептал слово, наслаждаясь его сущностью.
— Что?
Марк горько улыбнулся спине Дубна. Его мысли неожиданно согрело тепло этого нового чувства.
— Просто подумал кое о чем. Лакомством лучше наслаждаться на досуге. И, похоже, досуга у меня впереди много.
Шаг за шагом они двигались на север, сквозь бледные солнечные лучи, частые дожди, а однажды — подозрительно тихо падающий снег. Каждый шаг чуть-чуть уменьшал опасность встречи с патрулем, посланным на поиски убийц кавалеристов. Тем не менее, даже когда они приблизились к Валу, отделяющему империю от варварских земель, и оторвались от возможных преследователей, Дубн сохранял осмотрительность. Пропитание, которое он прихватил с собой, дополнялось продуктами, купленными на деньги Марка в маленьких попутных деревеньках. Дубн огибал каждое селение с особой осторожностью и, отправляясь за покупками, оставлял юношу в укрытии. Пока они шли, бритт выспрашивал у Марка о его военном опыте. Вскоре он явно пришел к выводу, что, хотя Марк отлично знает, как командовать центурией, недостаток сражений в его короткой военной карьере, помимо той стычки на дороге, значительно снижает ценность его познаний.
— Ты гарнизонный офицер. Здесь требуется человек, который может встретить кланы с обнаженным мечом, а не счетовод.
Никакие аргументы или попытки Марка обсудить величайшие кампании прошлого и показать знание стратегии и тактики не смогли поколебать суровый приговор бритта. По мнению Дубна, его спутник просто не был воином, пусть даже служил в преторианской когорте, — по крайней мере, до тех пор, пока не докажет обратное. По-видимому, схватка на дороге к Тисовой Роще в расчет не бралась.
На девятый день марша, поздним утром, странная пара достигла Вала. Дождь, который все утро капал с серого неба, уступал место то солнцу, то хмурому сумраку; стена туч величественной процессией бежала на запад. Дорога с юга вела к крепости, возведенной в миле от Вала, а потом разветвлялась на запад и восток. Они остановились неподалеку от внушительных укреплений; Дубн рисовал кинжалом в пыли карту, поочередно отмечая каждый форт на их пути.
— Это Камни, дом хамианцев. Следующий форт к западу — Высокий Хребет, там стоят фракийцы. К востоку — Ясеневый форт, там раеты, а дальше, тоже за Валом — Большие Луга. Это дом нашей братской когорты, Второй Тунгрийской. И только потом мы доберемся до Холма.
Последние пятнадцать миль путешествия они шагали по дороге, забитой военными, и поначалу при появлении очередного патруля Марк вздрагивал. Но вскоре он осознал: отряды, мимо которых они проходят, узнают цвет туники Дубна и предпочитают отпускать ехидные замечания, а не искать беглецов-римлян. Пара разминулась с очередным патрульным десятком, и какой-то храбрец, уже удалившись на безопасное расстояние, крикнул: «Эй, оптион, кто твоя подружка?» Страх Марка испарился, а вместо него неожиданно нахлынуло ощущение превосходства.