– Согласен, – сказал Фрокар, находя это требование очень естественным.
– Так пустите меня наверх… Я тихонько отворю дверь и заберу у них оружие.
– А если они проснутся?
– Я скажу, что беру оружие чистить.
– Все это хорошо, но ты похож на мошенника и можешь остаться там, наверху.
– Так ступайте сами. Мне хоть и не совсем ловко лежать на столе, но я согласен лучше остаться здесь.
Фрокар задумался. Он не совсем доверял карлику, но сам нисколько не был расположен идти наверх.
– Хорошо, мой миленький, – сказал он наконец, – я готов тебе верить. Развяжите его.
Генрих поспешил унять кровь, текущую из руки, обвязал ее платком и хотел одеться, но Фрокар помешал ему.
– Успеешь одеться после, – сказал он, – нам некогда.
Генрих заметно смешался. Он надеялся найти наверху средство к спасению, но как бежать без одежды? Однако раздумывать было нельзя, и он бросился к лестнице, но Паоло остановил его, по жесту палача.
– Не торопись, любезный, надобно принять предосторожности, чтобы ты не убежал. Папа Фрокар не так глуп, как ты воображаешь: он будет держать тебя на веревочке, как любимую собачку.
И он накинул на шею бедняка петлю толстой длинной веревки, конец которой держал крепко.
– Теперь, – продолжал он, – ты можешь идти наверх, но помни, что у меня слух хороший, и если я услышу что-нибудь подозрительное, то дерну веревку и задушу тебя разом.
Карлик вздрогнул, но молча пошел наверх, думая, что все-таки лучше умереть от веревки, чем переносить продолжительную пытку. Он тихо помолился и осторожно начал взбираться по лестнице, как будто боясь разбудить Шафлера. Бандиты столпились на конце лестницы, вынули оружие и приготовились встретить неприятеля. Фрокар, держа веревку, отпускал ее понемногу.
Генрих, успевший осмотреть весь дом, знал, что в конце коридора есть лестница на крышу и мысль его была бежать оттуда. Но его останавливал его легкий костюм и веревка, стягивающая шею.
Покуда он был в виду разбойников, то не дотрагивался до петли, но дойдя до второго этажа и повернув в сторону, остановился и начал притягивать к себе веревку, как будто продолжал идти. Потом он попробовал освободиться от петли, но Фрокар был мастер своего дела и прикрепил ее несколькими узлами, которые не легко было распутать. Разумеется, было лучшее средство: разрезать веревку, но у Генриха не было ни ножа, ни острого инструмента. Оглядываясь во все стороны, он заметил железный крюк, вбитый в стену для того, чтобы вешать на него лестницу и, добравшись до него, начал тереть веревку, помогая зубами и ногтями, так что в несколько минут успел разорвать ее. Потом, освободив шею и привязав конец веревки к тому же крюку, он быстро полез на чердак, перетащил за собой лестницу, закрыл люк всем, что мог найти и как кошка полез на крышу.
Фрокар с товарищами напрасно прислушивались к малейшему шуму. Веревка оставалась все в одном положении; это означало, что он стоит на месте. Разбойники терпеливо ждали.
– Что он там делает? – прошептал Фрокар, выходя из терпения. – Уж не смеется ли он над нами?.. Я проучу его.
И он изо всех сил дернул веревку, но она держалась крепко.
– Что это значит? – ворчал он. – Мошенник надул нас! Веревка привязана не к его шее, потому что ничья голова не выдержала бы… Надо посмотреть, что там. Паоло, ступай наверх.
– Отчего ты сам не пойдешь вперед? – спросил Паоло.
– Оттого, что за отсутствием капитана, я ваш начальник и ты должен слушаться меня.
– Скажи лучше, что ты боишься, – сказал Паоло и пошел вместе с другими солдатами на лестницу.
Дойдя до поворота они засмеялись, увидев, что веревка прикреплена к крюку и что Фрокар продолжает ее дергать. Успокоенный этим смехом, тот вбежал тоже наверх, но вместо смеха начал бранить и проклинать карлика; потом осмотрел весь коридор, комнаты, но Генриха нигде не было. Бандиты сошли в общую залу, где уже был посланный Вальсона, который сказал им, что лейтенант со своим отрядом пошел прямо к городским воротам, чтобы задержать там ван Шафлера и Франка. Фрокар и его товарищи перестали искать карлика, зато бросились на товары мнимых купцов и разделили их между собой.
Что же делал в это время Генрих?
Устроив баррикады над трапом, он принялся искать На чердаке какую-нибудь одежду, но нашел только сапоги, а этого было недостаточно для путешествия по городу в ноябре. Однако нельзя было долго раздумывать, потому что разбойники могли найти дорогу на чердак, и притом добрый-малый хотел, во что бы то ни стало, предупредить своего господина. Поэтому, несмотря на свой легкий костюм, он полез, как кошка, по крышам. Увидев одно слуховое окно открытым, он спустился в него и попал на чердак, наполненный старым оружием, латами и шлемами. Не останавливаясь тут, Генрих спустился по лестнице и очутился в комнате, где расположено было множество башмаков и разных шапок. Всего этого было недостаточно для бедного оруженосца, но он понял, что находится у продавца платья и что дальше должны быть камзолы и другие принадлежности одежды. Действительно, сойдя в нижний этаж, он нашел большой выбор разного платья и, взяв самое скромное, оделся проворно, завернулся в плащ и, надвинув шляпу на глаза, пошел к двери. Вдруг оглянувшись, он чуть не вскрикнул от страха.
У окна стоял человек и смотрел на улицу, не замечая неожиданного гостя. Боясь быть принятым за вора, Генрих бросился к этому человеку:
– Простите меня, мессир! Я, право, не вор, но меня преследуют солдаты, и я спасся в одной рубашке. Поверьте, что я заплачу вам за вещи, которые взял, заплачу в четверо… только не выдавайте меня.
На эту тираду незнакомец не отвечал ни слова и даже не пошевельнулся. Удивленный таким хладнокровием, Генрих схватил его руку и тут только заметил, что это был не человек, а манекен, служивший вместо вывески магазина.
Смеясь над своей ошибкой, Генрих пробрался в самый магазин, и увидев дверь, выходившую на улицу, мог счесть себя спасенным, но в дверях стоял на этот раз настоящий человек, вероятно, хозяин магазина. Надобно было непременно пройти мимо него. Генрих смело пошел навстречу опасности.
Услышав шаги, купец оглянулся и спросил:
– Откуда вы?
– Разве вы не знаете, что сверху? – отвечал карлик смело.
– Так это вы пошли выбирать шелковый камзол?
– Разумеется, я.
– Странно, вы показались мне выше.
– Вы ошиблись.
– Так вы не нашли камзола по вашему вкусу?
– Нет, я приду завтра, а сегодня мне некогда. Прощайте, любезный купец.
Оттолкнув хозяина не совсем учтиво, Генрих бросился на улицу и увидел, что перед гостиницей собралась толпа и смотрит на отряд Черной Шайки. Чтобы не подать подозрения, он пошел сначала тихо, но повернув в другую улицу, побежал прямо к монастырю бенедиктинцев, где узнал, что Шафлер, предупрежденный Франком, вышел из города прежде прибытия Черной Шайки к воротам и что они ждут его в Дурстеде.
Добрый карлик хотел тотчас же бежать к своему господину, но настоятель советовал ему переждать немного, сам перевязал ему раны и отпустил только на другой день в костюме монаха.
XVI. Клеймо
Пора вернуться в магазин «Золотого Шлема», где жена и дочь оружейника остались в опасном обществе.
Для добрых, честных и слабых людей недоверчивость невозможна, потому что тогда надобно бороться и ненавидеть, что несвойственно их натурам.
При первом появлении своего страшного жильца Марта пришла в ужас и молилась всем святым, но Перолио оказался таким ласковым, учтивым, выдавал себя за покровителя Вальтера, хлопотал о его освобождении, и добрая женщина уже упрекала себя, что смела подумать дурно о защитнике, которого им послала судьба. К тому же обе женщины не знали, что начальник Черной Шайки ненавидит ван Шафлера и сжег его родовой замок. Если бы Марта могла прочитать в сердце того, кого называла посланным от Бога, она ужаснулась бы; но Перолио действовал так умно и ловко, что и опытный человек не отгадал бы его тайных замыслов. Двум простым женщинам было немудрено довериться ему, тем более, что он не сказал ни одного слова, которое могло бы заставить покраснеть девушку или возбудить подозрение матери.
Первый работник, заступивший на место Франка, не мог быть опасным для Перолио, но он боялся другой особы, которая часто является в семействе оружейника. Это был почтенный приходский священник, духовник Марии, патер ван Эмс. Он приходил каждый день утешать двух женщин, что очень не нравилось Перолио, и он решил склонить священника на свою сторону. Это было не трудно для хитрого итальянца, который мог разыгрывать самые различные роли. Он начал смиренно слушать поучения матери, каялся в своих грехах, оплакивал нравственность века и сожалел, что обязанности рыцаря заставляют его проливать кровь невинных и не дают времени раскаяться и смыть свои невольные преступления.
Сверх того Перолио, заметив, что добрый ван Эмс чрезвычайно уважает все реликвии, показал ему много будто бы священных вещей, полученных от самого папы и подарил ему две древние камеи, выдавая их за изображения святых.
Добрый старик тоже доверился бандиту и начал хвалить его набожность и великодушие. Зная, что Перолио хлопотал о выкупе мастера Вальтера, ван Эмс тоже послал со своей стороны просьбу к викарию монсиньора Давида и скоро получил на нее ответ. Но этот ответ еще более опечалил семейство оружейника. Викарий писал, что епископ, зная искусство пленника, не отпустить его ни за какой выкуп, потому что он будет изготовлять оружие для неприятеля.
Мать и дочь пришли в отчаяние, и Перолио, бывший причиной такого ответа, казался тоже печальным. Потом он вскочил с места в сильном негодовании и, взяв руки плачущих женщин, вскричал:
– Не отчаивайтесь, друзья мои, надежда еще не потеряна. Клянусь моим, мечом, что мастер Вальтер будет свободен. Я предложу в замен его двенадцать воинов епископа, взятых мной в плен. А если он и тогда откажет… Я нападу со всей Черной Шайкой на замок Дурстед, и хоть он почитается неприступным, но я, может быть, возьму его и кончу войну, избавив Фландрию от беспокойного бургундца.
– Что вы, сын мой! – вскричал патер ван Эмс, крестясь. – Разве можно дерзнуть поднять руку на епископа!
– Отец мой, – проговорил смиренно бандит, – все средства извинительны для достижения благой цели.
Знаменитое правило иезуитов было, кажется, известно и в пятнадцатом веке.
И поклонившись почтительно священнику и пожав с чувством руки женщин, Перолио тихо вышел из комнаты.
Придя к себе, он бросился в кресло мастера Вальтера, поставленное тут доброй Мартой, и засмеялся, думая о том, что ловко обманул всех.
Но отсутствие отца было недостаточно для замыслов бандита. Ему надобно было удалить и духовника, который мешал ему своими нравоучениями и влиянием на молодую девушку. Без него нетрудно погубить Марию.
Пока он приискивал средства осуществить свои планы, в комнату тихо вошли Вальсон и Фрокар.
Перолио послал их с поручением к бурграфу в Утрехт и они, исполнив его, явились к своему начальнику и рассказали, что чуть было не взяли в плен важную птицу.
– В городе моего союзника бурграфа не могло быть важной добычи, – проговорил Перолио. – Вы ошиблись.
– Нет, капитан, – сказал Фрокар, – мы почти поймали птицу, у которой сожгли клетку.
– Ван Шафлер был в Утрехте! – вскричал итальянец. – Зачем?
– С ним был лейтенант и карлик, они были переодеты купцами. Я думаю, что они были присланы к главным гражданам с предложениями от епископа.
– Поручение было опасно, и если такой человек, как ван Шафлер, принял его…
– Стало быть ему хорошо заплатили, – окончил Фрокар, ценивший деньги выше всего на свете.
– Ему обещали свободу оружейника, – подумал Перолио, и отгадал.
Потом, посмотрев строго на Вальсона, он прибавил:
– И ты прозевал такую славную добычу?
– В этом виноват проклятый монах, – отвечал флегматичный англичанин. – Он выпустил из рук карлика, который надул его.
– Что ж вы не поскакали за ним в погоню?
– Их нельзя было догнать, капитан. У нас не были готовы лошади, и мы не знали, по какой дороге они поехали.
– Вы ничего не умеете сделать. Если граф исполнил свое поручение в Утрехте, то выпросит свободу тому, кто не должен быть здесь.
– Отцу красавицы Марии, – сказал Фрокар.
– А разве у вас не все кончено с ней? – спросил Вальсон.
– Еще и не начиналось, – угрюмо проговорил Перолио.
– Это удивительно. Вы, капитан, всегда действовали быстро.
– Здесь надобно быть осторожным.
– Не понимаю… – промычал англичанин, знавший многие похождения своего начальника.
– Я хотел раз двадцать покончить все это, – продолжал Перолио. – Фрокар подделал мне ключ к ее спальне, но и это понапрасну. Комната Марии пуста, потому что она спит теперь у матери. Что же мне делать? Поднять шум на весь город?
– Немного больше шума или меньше… не все ли равно? – заметил хладнокровный лейтенант.
– Не советую тебе шуметь здесь, – сказал Фрокар, – если не хочешь, чтобы стража города проглотила тебя живого.
– Тебя можно проглотить, – отвечал Вальсон, – а мной подавятся.
– Нет, они готовы будут съесть всю Черную Шайку, вместе с нашим знаменитым капитаном, – возразил монах. – Ты иностранец, Вальсон, и не знаешь здешних обычаев. Мещане кажутся смирными, добрыми и не вмешиваются в ссоры вельмож, в драки солдат, но чуть кто дотронется до их привилегий, до их семейств, они явятся разъяренными львами, так что ты их и не узнаешь. Они не очень жалуют начальника Черной Шайки, но если узнают, что он оскорбил дочь уважаемого гражданина, то удочки и трески забудут свою вражду, соединятся вместе и будут травить нас, как диких зверей.
– Черная Шайка проучит их, – сказал Вальсон, – с ней не легко сладить.
– Ты забыл здешние каналы и болота; нас загонят в какую-нибудь трущобу и утопят.
– Он прав, – заметил Перолио. – Здесь не любят иностранцев, а меня ненавидят вельможи и друзья бурграфа. Я знаю, что при первом случае все восстанут на меня, и хоть я дорого продам свою жизнь, и мои храбрецы тоже, но все-таки надо быть безумным, чтобы дразнить этих фламандских медведей, которые, пожалуй, выгонят нас из своих болот, прежде чем мы обберем их хорошенько.
– Именно, капитан! – вскричал Фрокар.
– Притом, – прибавил англичанин, – здесь нет недостатка в веселых женщинах, и я удивляюсь, что вы привязались к этой белокурой плаксе. Стоит ли она южных красавиц! Вот каких женщин я люблю!
– Ты любишь женщин, которые не сопротивляются, и совершенно прав; но я и в любви как на войне, люблю препятствия, которые усиливают мои страсти. Этот белокурый ребенок возбудил во мне совершенно новое чувство, какого я еще не испытывал, и за обладание ею я готов отдать тело и душу. Она будет моей, Вальсон, волей или неволей, силой или хитростью. Но прежде надобно употребить хитрость и терпение… потом прибегнем к силе.
– Я вам предлагал еще одно средство, – сказал Фрокар, – помните, я говорил о таинственном напитке?
– Если надо кого отравить, – заметил англичанин, – стоит обратиться к Фрокару.
– Совсем не отравить, – отвечал монах, – а сделать девочку нежной и страстной. На это есть средства. Притом этот эликсир совсем не моей работы; его делает одна колдунья.
– А где эта дочь сатаны, искусство которой ты мне хвалил?
– Она исчезла, капитан.
– Не свернул ли ей шею ее родитель?
– Это было бы большое несчастье для вас, потому что она одна может помочь вам.
– Но куда она девалась? – вскричал бандит с нетерпением, – где ты сам видел ее?
– Извольте, я вам расскажу о свидании с колдуньей. Послушайте…
Вальсон, предвидя длинный рассказ, сел в кресло и стал слушать.
– Мы были еще на службе бургундца, – начал Фрокар, – и стояли близ замка Одик. Дела было у нас мало, и я предложил Рокардо и Скакуну маленькую экспедицию к соседним крестьянам.
Мы пошли прямо в одну хижину, где жил старый земледелец с женой. Оба лежали больные и жаловались нам, что накануне их ограбили удочки, не оставив ни куска хлеба. Товарищи мои поверили этой сказке и даже пожалели стариков, но меня мудрено разжалобить и надуть, и я, подойдя к старику, начал его легонько щекотать ножом. Хитрец тотчас выздоровел и признался, что удочки не все у него унесли, и что на чердаке осталось еще немного провизии нам на ужин.