— Вот и ладно. Дойдёт к вам в целости, а уж достать — ваше дело, — сказал отец, и оба вышли.
Фу, пронесло! Гришутка с облегчением вздохнул. Теперь его заедало любопытство. Что спрятали они под сиденьем?!
Гришутка осторожно вылез из-под коляски, встал на подножку и, натужась, приподнял сиденье. Сунул под него руку, и пальцы наткнулись на неотёсанную крышку деревянного ящика. Попробовал сдвинуть. Ого, какой тяжёлый, не поддаётся!
Он опустил сиденье и скрепя сердце побрёл домой. Нагорит от папки!.. Но дома всё обошлось без шума. Мать хлопотала у печки, отец не сказал ни слова. Лицо его было сурово и озабоченно. Забыл, видно, про Гришуткины уши!..
* * *
Утром, проснувшись, Гришутка натянул штанишки, поплескался у рукомойника и выбежал во двор.
Это был обширный, покрытый зелёной травкой так называемый «красный двор» помещичьей усадьбы. В глубине его стоял двухэтажный господский дом, а за ним виднелись деревья старинного парка. Кругом двора располагались «службы»: ледник, сараи, амбары, конюшня и избы, где жили работники усадьбы.
И, как всегда, в это утро у широкого парадного крыльца господского дома Гришутка увидел запряжённую в коляску Ласточку. На козлах сидел в нарядном кучерском кафтане отец с вожжами в руках и ожидал хозяина.
Мальчик знал: вот сейчас выйдет хозяин на крыльцо, за ним, позёвывая, выйдет хозяйка в широченном пёстром капоте: хозяин вскочит в коляску и сердито скажет:
— А ну, пошёл!
Ласточка рванёт с места и, широко выбрасывая тонкие, стройные ноги, крупною рысью понесёт коляску в настежь раскрытые ворота в том конце двора. А хозяйка будет стоять на крыльце и махать вслед кружевным платочком. Сколько себя помнит, каждое утро наблюдал Гришутка эту картину.
Но сегодня всё вышло по-иному. Правда, хозяин с хозяйкой появились на крыльце, но хозяйка была одета, видно, в дальнюю дорогу и несла в руке саквояжик. Лицо её было хмуро и заплакано. Вслед за ними вышел на крыльцо лакей с двумя чемоданами в руках.
Гришутка увидел, как папка с беспокойством оглянулся на крыльцо. А хозяин сошёл с лестницы и приблизился к кучеру.
— Сегодня на фабрику не еду, — резко сказал он. — Пусть прекратят забастовку. А не прекратят, — я им покажу, как бунтовать!.. Отвезёшь, Григорий, сейчас барыню в город к её мамаше…
Гришутка смотрел на отца. Лицо папки было спокойно, но чуть побледнело.
— А Ласточка? А коляска? — спросил кучер.
— Останешься пока в городе, будешь ждать. Как расправлюсь с бунтовщиками, дам тебе знать; привезёшь барыню обратно. — И, обернувшись к лакею, Рыжов приказал: — А ты, Василий, поставь пока чемоданы, беги наверх, мелкие вещи принеси. Положишь их в ящик под сиденьем.
Он не спеша вернулся на крыльцо и заговорил с хозяйкой.
Гришутка снова взглянул на отца, и вдруг ему стало страшно, — он сам не понимал почему. Папка смотрел на него в упор и как-то странно одним глазом подмигивал ему, сложив губы дудочкой.
— Чего ты? — оторопело пробормотал Гришутка.
Намотав вожжи на левую руку и сдерживая ими
Ласточку, Григорий соскочил на землю и стал возиться у сиденья коляски.
— Ишь ты, не приподнять никак, — с досадой сказал он хозяину, — забухло сиденье-то, видно!
Он повернул к сынишке бледное, как полотно, лицо и снова подмигнул ему и вытянул губы дудочкой.
И тут Гришутка вспомнил!.. Вспомнил всё, что было вчера! «Попадёшься — насидишься в тюрьме…» — словно услышал он голос дяди Серёжи. Ящик под сиденьем!.. А с лестницы уже бежал с вещами Василий.
Какой-то буйный восторг залил вдруг всё Гришуткино существо, — он понял папку! И, сунув два пальца в рот, он свистнул так пронзительно, как ему ещё ни разу не удавалось свистнуть.
Ласточка дико рванулась с места.
— Стой!.. Стой!.. — закричал Григорий, падая. Вожжи тащили, волокли его по дороге, но шага через три он выпустил их из рук, а сам остался лежать у ног остолбеневшего Гришутки.
Ласточка карьером вынеслась в раскрытые ворота.
На крыльце истошно вопила хозяйка, что-то кричал лакей Василий; Григорий с трудом поднимался с земли.
— Чего стоишь?! Бери Копчика, скачи, догоняй! — кричал ему хозяин.
Гришутка растерянно оглянулся, — лакей Василий бежал к нему. Гришутка как зачарованный стоял на месте и смотрел на отца. Тот, сильно хромая, бежал к конюшне, и снова глаза отца и сына встретились. И на этот раз оба, не произнеся ни звука, поняли друг друга.
«Не выдавай!» — требовали глаза отца.
«Не выдам!» — ответили глаза сына.
* * *
Ласточка, обезумев от ужаса, вынеслась за ворота и помчалась карьером по дороге, вся в мыле, с раздувающимися ноздрями, с заложенными назад ушами. Но, не слыша за собой погони и нового свиста, она понемногу успокоилась и постепенно перешла с карьера на свою обычную размашистую рысь.
Ещё издали увидел её с вышки над забором фабричный сторож. Он сбежал вниз и широко распахнул ворота. И, когда Ласточка влетела во двор, он сразу же захлопнул их и запер на все засовы. Лошадь привычно остановилась у подъезда конторы. Изумлённые рабочие обступили коляску. Что это значит? Почему Ласточка прибежала одна?
Но теряться в догадках было некогда. Подошёл Сергей, поднял сиденье, достал небольшой, очень тяжёлый ящик и вскрыл его.
В ящике были патроны.
— Подходи по очереди, — скомандовал он. — Раздавать буду.
В эту минуту сторож крикнул с вышки:
— Григорий скачет вдогонку!
И перед Григорием гостеприимно распахнулись ворота — и снова наглухо закрылись. Григорий соскочил с Копчика, привязал его к коляске сзади и взобрался на козлы.
— Что же ответите хозяину, братцы? — спросил он, заворачивая Ласточку к воротам. — Требует прекратить забастовку.
— А то и скажи ему, — наперебой заговорили рабочие. — Будем бастовать, покамест арестованных не выпустят… пока уволенных обратно не примет… Управляющего пусть к чёрту гонит!.. Штрафы пусть отменит!..
— Ясно, — сказал Григорий, — стало быть, вечером ждите казаков в гости.
— А милости просим!.. Сумеем встретить!..
Распахнулись ворота, Ласточка стрелой вылетела на дорогу; и снова загремели на воротах изнутри тяжёлые засовы.
* * *
Тем временем Гришутка стоял перед хозяином. Рыжов сидел на крыльце, держа Гришутку за плечи, и крепко сжимал своими коленями его тоненькие коленки.
— Зачем свистнул, говори! Или, может быть, научил кто, а? Говори, иначе несдобровать! — строго допрашивал хозяин. Гришутка смотрел прямо в его холодные глаза. У, какой злой, страшный!.. Но всё равно, — папку выдавать нельзя!
— Ребята… деревенские… свистеть научили, — робко пролепетал он.
— Да я не про то, дурак! Около Ласточки зачем свистнул? Подучил кто?
— Никто не подучил… я сам…
— А зачем?! Говори, зачем?
И вдруг, неожиданно для самого себя, Гришутка догадался, как сказать.
— А ни за чем… У меня всё не выходило… ребята учили, учили… я пробовал, пробовал, всё не выходит… а тут вдруг и вышло… я же не нарочно…
— Врёшь, не проведёшь! — заорал Рыжов. — Рабочие подучили, чтоб сегодня на фабрику не приехал! Называй, кто именно!
Но Гришутка твёрдо стоял на своём: не выходило, а тут вдруг вышло!.. Он весь дрожал, голова его кружилась всё сильней, он говорил заикаясь, но сердце его ликовало: не догадывается хозяин! Не посадят папку в тюрьму!
— А ну-ко, пойдём! Заговоришь ты у меня! — И хозяин поволок Гришутку в дом. Ухмыляющийся лакей Василий шёл за ними.
В гостиной полулежала в кресле хозяйка и стонала. Горничная Глаша растирала ей чем-то пахучим виски. Рыжов протащил мимо них Гришутку и втолкнул в свой кабинет.
— А ну, Василий, развяжи ему язык! — приказал он и вышел в гостиную.
— Скажешь, парнишка, — зашептал вкрадчиво и ласково на ухо Гришутке Василий, — пальцем тебя не трону и пряников дам. Вкусные у меня пряники! Ты мне только скажи, — кто научил? Имя назови! Ну? Имя!
— Никто не подучил… Не выходило… а вдруг вышло, — упрямо твердил Гришутка.
— Ладно же! Небось сейчас заговоришь!
И не успел Гришутка опомниться, как его голова оказалась крепко зажатой между коленками Василия. В ушах зашумело, стало страшно, — ведь дома его никогда не пороли… После первого же хлёсткого удара Гришутка громко заревел, не столько от боли, сколько от обиды.
— Ну, — жёстко сказал Василий, ещё туже сжав коленями голову Гришутке, — говори, — кто подучил? Имя?
— Не… вы… ходило… а тут вышло… — захлёбываясь плачем, бормотал Гришутка.
— Ну, брат, не взыщи, придётся ещё наддать, — сказал Василий. У Гришутки потемнело в глазах, но тут чьи-то сильные руки вырвали его у Василия.
— Не смей! У, изверг! Господский прихвостень! — услышал он над собой горячий шёпот горничной Глаши. — Не видишь, ребёнок чуть не без памяти! — Она подхватила Гришутку на руки и быстро двинулась к другой двери из кабинета. — Пойдём, я тебя чёрным ходом к мамке снесу… У, ироды проклятые, погодите же!..
Это было последнее, что услыхал Гришутка. Он и в самом деле потерял сознание.
* * *
Хозяйка ехать в город на «сумасшедшей» Ласточке отказалась. Её увезли на другой лошади.
А на Ласточке Григорий в тот же вечер повёз хозяина на фабрику. Рыжов ехал не один. Рядом с ним сидел в коляске казачий офицер. Его сотня скакала сзади на почтительном расстоянии.
Офицер говорил без умолку. Григорий не пропустил мимо ушей ни одного его слова.
А тот хвастался:
— Я, ваше степенство, с этими бунтовщиками в два счёта справлюсь, не впервой. Мои казаки — орлы! В нынешнем году, изволите знать, по всей губернии мужики бунтуют. Сколько усадеб пожгли! А не дале как вчера в соседней волости у фабриканта Птицына бой был.
— Что-о?! — испуганно переспросил Рыжов.
— Форменный бой! — расхохотался офицер. — Забастовали рабочие. Хозяин меня с сотней вызвал: усмирите! А те не сдаются! Забаррикадировались на фабрике! Пришлось штурмом фабрику брать! Да-с, штурмом! И что бы вы думали! Ружьишек-то у голодранцев нет: защищаться нечем. Так они, прежде чем сдаться, вдребезги фабрику разнесли!.. Ну, уж и было им! Ни один не ушёл! И вашим то же будет!
— Гм… знаете ли, это… не очень меня устраивает… — пробормотал Рыжов и угрюмо замолчал.
— А что? Неужто бунтовщикам уступите? — полюбопытствовал офицер.
Рыжов не ответил. Он мучительно прикидывал в уме, — как быть?.. Конечно, бунтовщиков постреляют, засадят в тюрьмы, выпорют… Ведь восстания в конце концов везде подавляются… Но усадьбы-то уже сгорели!.. Но Птицыну-то придётся фабрику заново оборудовать!..
А офицер всё продолжал хвастаться и убеждать Рыжова не уступать забастовщикам.
Подкатили к фабрике. Её дубовые ворота оказались на запоре. На вышке похаживал дежурный патруль — двое старых рабочих. Офицер, придерживая саблю, выскочил из коляски. За ним вышел и Рыжов. Григорий отъехал чуть в сторонку.
Офицер приказал сдаваться. За воротами раздался сдержанный гул и стих. Старики спокойно глядели с вышки.
— Хотите быть взятыми штурмом? — зло и весело крикнул офицер.
— Берите штурмом! — загудела толпа за воротами. — Терять нам нечего!.. Мы будем отстреливаться!..
Сзади с цокотом подоспела казачья сотня.
Рыжов схватил офицера за локоть.
— Ваше благородие, — зашептал он ему на ухо, — донесли мне верные люди: есть у них оружие, а патронов нет! Вы действуйте быстрее, чтоб не успели попортить станки! — И уж полным голосом Рыжов злорадно крикнул толпе — Стреляйте, голубчики, стреляйте!
В ответ из-за ворот грянул ружейный залп.
Ласточка взвилась на дыбы, Григорий едва удержал её. Рыжов так и застыл с разинутым ртом.
— Приготовьтесь ломать ворота! — скомандовал офицер казакам. Те стали соскакивать с коней.
— Стой! Погодите! Погодите! — в ужасе заорал Рыжов. Он кинулся к воротам и прикрыл их широко расставленными руками. Он уже как бы увидел метнувшуюся к станкам беспощадную в своём гневе толпу… Есть у них патроны!.. Пока одни будут отстреливаться, другие успеют всё разнести!.. — Погодите! — исступлённо кричал Рыжов. — Не сметь! Не дам своего портить!..
Казаки были отосланы. Они ускакали вместе со своим разозлённым офицером. Рыжов согласился на уступки. Рабочие победили!
Когда Григорий вбежал в свою комнатушку, его встретила заплаканная жена.
— Тише!.. Без памяти он… Горит весь…
Гришутка метался на койке и еле внятно бормотал:
— Не выходило… а тут вышло…
Григорий осторожно взял его на руки.
— Сынушка!.. Сыночек!.. — шептал он, прижимая мальчика к груди. Гришутка понемногу утих.
Утром он пришёл в себя и открыл глаза. Мать сидела рядом и шила. Отца в комнате не было. Гришутка долго не мог сообразить, что с ним. Сознание возвращалось медленно.
И постепенно Гришутка вспомнил всё.
— Мама! — позвал он тихо.
Мать вскрикнула от неожиданности да так и бросилась к нему.
— Очнулся! Дитятко! — всхлипывала она, обнимая сынишку.
— Мама!.. Где папка! Не в тюрьме?
— Господь с тобой, что ты, — испуганно прошептала мать.
— А где же он?
— Да повёз хозяина на фабрику.
Гришутка с облегчением вздохнул и сладко потянулся.
— Я спать хочу, — пробормотал он в полузабытьи.
— Ну и спи! Спи, поправляйся, родненький!
Мать бережно укутала его одеялом, и он заснул спокойным, здоровым сном.
Киросенька
В этот вечер сначала всё шло, как всегда. Когда часы пробили восемь, мама велела Вове и Лёле идти в детскую и ложиться спать. И, как всегда, шестилетний Вова и пятилетняя Лёля недовольно протянули:
— Ну-у, мама!.. Ну, ещё хоть десять минуток!..
— Нет-нет! — строго сказала мама. — Спать, без всяких разговоров, — поняли?
И дальше всё пошло совсем не как всегда.
Обычно в таких случаях папины и мамины гости присоединялись к просьбе детей, — они все были молодые и весёлые, как и сами хозяева, и очень любили возиться с Вовой и Лёлей. Но на этот раз все как будто только и ждали, когда дети уйдут.
Дядя Саша, мамин младший брат, сказал сердито:
— Ну? Что за нытьё? Марш спать!
И даже дедушка укоризненно покачал головой.
Пришлось подчиниться… Лёля не заметила, что сегодня вечер какой-то особенный, но наблюдательный Вова насторожился. И, когда мама через несколько минут вошла в детскую, Лёля крепко спала, а Вова закрыл глаза и притворился спящим. Мама прислушалась к дыханию детей, поцеловала их и вышла.
— Заснули! — сказала мама, прикрывая за собой дверь.
Дедушкина комната была рядом с детской. А слух у Вовы был хороший. Он затаил дыхание и стал прислушиваться: что-то вполголоса рассказывал дедушка. Потом раздался звонкий голос дяди Саши:
— Дедушка, как же вам удалось достать «Правду»? Она же конфискована?
— Не имей сто рублей, а имей сто друзей, — засмеялся дедушка. — А что её конфисковали, понятно. Вот слушайте, я прочту статью. Узнаю по стилю, — автор, конечно, Ленин.
— Читайте, читайте! — нетерпеливо воскликнули несколько человек, и все притихли.
Дедушка стал читать.
Но ни из разговоров, ни из того, что читал дедушка, Вова ничего не мог понять. Всё какие-то слова незнакомые. Что-то сделали с правдой… «стачки»… «монархия»… «пролетариат»… И не запомнить, чтобы потом спросить у дедушки!
Под негромкий голос дедушки Вова сладко заснул. Но спал он, должно быть, недолго. Сквозь сон послышалось, как мама взяла на пианино несколько негромких аккордов и все вполголоса запели.
Песня была незнакомая, но было в ней что-то тревожное, и она постепенно разгоняла сон мальчика. Когда песня замерла, запел дядя Саша. Голос у него был молодой и чистый, и пел он с таким вызывающим задором, что Вова окончательно проснулся. Припев песенки подхватывали все. Песенка была довольно длинная, но первый куплет дядя Саша пропел несколько раз, и Вова, пока снова не заснул, всё повторял его про себя.