Флейта смолкла. И мигом подул ветер, засияло солнце, резко запахло пылью и чертополохом, а голубка на дереве забила крыльями. Сецуан сидел, прислонившись спиной к айвовому дереву. Голова Скюгге покоилась на его коленях. Однако же тело Скюгге было вялым и безжизненным, сердце его не билось, дыхания не было. Я знала, что он мертв.
— Ты убил его! — сказала я. — Твоя музыка замучила его!
Сначала Сецуан мне не ответил. Флейта лежала на земле, руки его были пусты и вялы, а вид такой, будто он сам был едва жив.
— Ведь я велел тебе ждать внизу у ворот! — в конце концов пробормотал он.
Его голос был тонкой истертой нитью, и он не пытался что-то отрицать или защищаться. Вместо этого он удивленно глядел на меня.
— Ты плачешь, Дина? Ты оплакиваешь его?
— Ну да!
— Но ведь он причинил тебе столько зла!
Я не ответила. А Сецуан все глядел на меня, будто не понимая, почему я плачу.
— Он бы выдал нас, — произнес он в конце концов так, словно то была веская причина…
— Но можно ли из-за этого… Нельзя же только из-за…
А я ведь, по правде говоря, сама просила об этом!
Моя доля вины терзала меня, как битое стекло босые ноги. Полузадушенное рыдание сотрясло меня. Меня лихорадило.
Сецуан медленно поднялся на ноги. Он подошел и, наверное, хотел утешить меня, обнять. Но я видела лишь его руки, гибкие прекрасные руки флейтиста, которые только что убили человека. Я отпрянула, не желая, чтобы он прикасался ко мне.
Он остановился. Он долго смотрел на меня, и взгляд его был злобен.
— Мне придется избавиться от него, — сказал он. — Похоронить. Оставайся здесь, пока я не вернусь.
Наклонившись, он поднял Скюгге и взял его в свои объятия так, как носят ребенка. Похоже, это мертвое тело вообще нисколько не весило.
Я не произнесла ни слова. Я по-прежнему тряслась всем телом, как избитая собака. Я не хотела видеть никого из них, ни его, ни Скюгге. Я хотела домой. Но у меня не было дома. Быть может, у меня теперь не было даже матери, потому что кому нужен ребенок, у кого Сецуан в отцах? Он заиграл Скюгге до смерти. Он украл его дыхание, остановил его сердце и убил его своими змеиными трюками. И еще не понял, почему я плачу.
Он стоял, держа в объятиях своего сводного брата, и лицо его было столь замкнутым и чужим мне, что казалось, будто я никогда прежде не видела его.
— Дина. Оставайся здесь!
— Да! — только и молвила я.
Я не осмелилась произнести ничего больше.
Смерть человека
Ты не хочешь поесть?
Я молча покачала головой.
— Дина! — Он придвинул ко мне миску. — Тебе это необходимо.
Я смотрела на мертвого цыпленка, что лежал там со своими торчащими обгорелыми ножками. Может, еще сегодня утром он бродил по двору и клевал зерно. Пока кто-то не поймал его, не отрубил ему голову и не зажарил. Во рту было кисло, словно меня только-только вырвало. Как раз теперь есть мертвого я не могла. Да смогу ли я еще когда-нибудь есть убитое существо?
— Поешь!
— Я не голодна!
Он окинул быстрым взглядом харчевню.
— Люди смотрят! — сказал он.
Мне было все равно…
— Тогда заставь их видеть что-либо другое, — горько сказала я. — Ты ведь такой мастак врать!
Он слегка вздрогнул, но лицо его было так же невыразительно, как и тогда, когда он умертвил Скюгге.
— Я очень устал, Дина, — тусклым голосом сказал он, — да и ты тоже. Если не поешь, захвораешь! А есть у нас средства ждать еще несколько дней, пока ты поправишься? Это тебе лучше знать!
Я ненавидела его. Ненавидела его руки, его голос и его холодный ум, что всегда мог изобразить дело так, что выбора у тебя не оставалось. Однако же я съела немного хлеба.
Войти в Сагис-Крепость оказалось неожиданно трудно. Караульные у ворот требовали всевозможные бумаги, которых у нас не было: «Документы на проезд» — так называли их они. Нам требовалось разрешение Князя, его подпись на обрывке пергамента, чтобы проехать из одного города в другой. Я верила: Сецуан может легко убедить их в том, что такой знатный господин не нуждается в разрешениях, но он стоял там, усталый и грязный, словно был не чернокнижником, а запыленным и измученным странником, с осликом и боязливой, молчаливой девочкой, по его словам — дочерью. Кончилось тем, что ему пришлось заплатить караульным какие-то монетки, которые они называли «пеня». А потом пришлось продать и ослика, чтобы раздобыть деньги на горницу в самом дешевом из трех постоялых дворов Сагиа, под названием «Черный Дракон».
Сецуан доел остатки цыпленка. Стоил он шесть марок, и Сецуану пришлось выложить деньги вперед, прежде чем хозяин согласился его подать. И это — он, тот, кому придется уговорить стражей Сагис-Крепости пропустить нас к Давину и Нико?! Тяжкое ощущение безнадежности целиком охватило меня.
— Мне надо немного поспать, — сказал он. — По-моему, это нужно и тебе. Ты, во всяком случае, поднимешься со мной и ляжешь!
Это был приказ. Я поднялась за ним по лестнице. Он был прав: люди глядели нам вслед! Может, они не так часто видели чужаков?!
Мы обнаружили, что нам досталась не горница, а всего-навсего каморка с застиранной занавеской из грубого холста, такой выцветшей, изношенной и покрытой пятнами, что едва можно было разглядеть: некогда она была голубой. Там была кровать и два крючка, на которых можно было повесить одежду. Больше ничего!
— Ложись к стенке! — сказал он.
Боялся ли он, что я улизну, пока он спит? Или же потому, что он по-прежнему пытался сторожить меня? Я этого не знала. Я так устала, что мне все было безразлично.
От матраца исходил кислый, скверный запах, напомнивший мне Скюгге. Но я легла, завернулась в свое одеяло и уснула.
Я проснулась в полдень оттого, что кровать скрипнула подо мной. Сецуан поднялся. Спал ли он? Вид у него был такой же измученный, как и раньше.
— Я пойду и разведаю у крепостных ворот! — сказал он. — Мне нужно вызнать, кого они впускают и выпускают!
Я ничего не ответила.
— Я могу оставить тебя, Дина?
О чем это он? Спросил, не думаю ли я улизнуть или не боюсь ли остаться одна?
— Иди! — ответила я.
Но он продолжал смотреть на меня, словно не был уверен…
— Да иди же! — сказала я.
— Поспи еще немного, если сможешь! Я скоро вернусь!
И он наконец ушел.
Некоторое время я лежала, глядя на доски потолка. Некогда их побелили, но теперь они были серо-желтыми и в крапинку, словно гуда просочился дождь. Из щелей свисала проволока и какие-то чудные, вроде совиной отрыжки, комки паутины, пыли и прочего дерьма. Одиннадцать досок было над нашей каморкой. Я сосчитала их. Затем, закрыв глаза, попыталась заснуть снова, но даже при моей усталости сон не шел…
Мне хотелось пить. Я бы и поела. Пять кусочков хлеба слишком мало даже тому, у кого живот не так глубоко впал, как мой.
Я еще раз пересчитала доски на потолке. Потом села и пересчитала доски на полу, что видела с того места, где спала. На это ушло немного времени. Половиц было всего четыре. Затем я поднялась, поправила волосы пальцами и спустилась в харчевню.
Немного постояльцев или пришлых гостей было на постоялом дворе «Черный Дракон» в тот полдень. За ранним обедом сидел торговец оловянным товаром в окружении утвари, которую он собирался продать, да двое стариков играли в кости, прихлебывая пиво. В этот час хозяину харчевни не приходилось сбиваться с ног. Но меня он старательно не замечал.
— Простите! — сказала я в надежде привлечь его внимание.
Но это не помогло. Он изо всех сил делал вид, что следит за игрой в кости.
— Простите!
Я произнесла это погромче. Достаточно громко для того, чтобы он был вынужден взглянуть на меня.
— Да? — недружелюбно спросил он.
— Не дадите ли вы мне напиться? И быть может, также немного хлеба?
— Где твой отец?
— Вышел! Но он скоро вернется.
— Ага! Значит, подождешь, ничего с тобой не случится.
Ух, как мне в том миг захотелось, подобно Сецуану, обвести вокруг пальца всю здешнюю публику! Посмотрела бы я, как этот наглец начнет расшаркиваться. Но я тут же подумала о другом. Флейта! Скюгге! Уметь бы заигрыватьлюдей до смерти. И тут я почувствовала себя такой жалкой, что не в силах была даже браниться с этим глупым трактирщиком.
— Хоть капельку воды… — попросила я.
Я и вправду ужасно хотела пить, а на этом постоялом дворе водой, как видно, и не пахло.
— Там, на площади, есть колодец, — сказал он, кивнув в сторону открытой двери. — Можешь напиться там, как все прочие люди.
Ну что тут поделаешь. Я протиснулась мимо стола, за которым сидели старики, и вышла на улицу.
«Черный Дракон» находился в узком проулке, стиснутом стенами с оконцами, забранными трухлявыми ставнями. Наверняка не лучшая часть города, да и проулок был завален соломой, ослиным пометом и прочей дрянью. Чуть дальше я разглядела площадь, о которой толковал хозяин постоялого двора. В центре ее стояла кривая рябина, и другие крутые улочки расходились в разные стороны. Нашла я и колодец. Вода выплескивалась в каменное углубление, а рядом сидела старушка и вязала. Я наклонилась, чтобы напиться, ловя ртом водяную струю.
— Стоп! — произнесла женщина. — Не забудь о скиллинге для Князя.
— Это еще что? — спросила я.
Она, прищурившись, глянула на меня и сказала:
— А, так ты, стало быть, не здешняя!
Я покачала головой.
— Нет, я здесь с… с отцом. Мы скоро отправимся дальше.
— Вода-то ведь княжья! Поняла? Придется тебе выложить медный скиллинг, чтоб напиться.
О таком я никогда прежде и слыхом не слыхала. Даже в Сагислоке, где вообще была страшная дороговизна, они не догадались брать деньги за то, чтоб напиться из городского колодца.
— Но… она ведь бежит все время, — сказала я, не видя, что изменится, если я выпью несколько глотков воды.
— Уж таков нынче закон! — сказала женщина, меняя спицу. — А с чего б тогда бедная женщина у колодца могла вообще-то жить?
— Но у меня денег нет, — призналась я.
Она поглядела на меня поверх вязания.
— Ни единого скиллинга?
— Нет!
— Гм-м! Тогда спустись к воде, дружок! Там напьешься даром. Только берегись Морского Змея!
— Морского Змея?
— Откуда ты, дружок? Здешние все про Морского Змея знают!
Только не я. Но я не хотела слишком выделяться и кивнула:
— Ну да, Морской Змей!
И поспешно ушла, пока она не начала выпытывать меня, кто я и откуда явилась.
Я увидела, как вода сверкает в конце улицы. Вообще-то я не хотела уходить слишком далеко от постоялого двора «Черный Дракон», да и Сецуан разозлится, а может, и забеспокоится, если не застанет меня, когда вернется. Но у меня не было денег ни для смотрительницы колодца, ни для этого кислого хозяина, а я так хотела нить, что у меня заболела голова.
Я не успела пройти и полдороги, когда маленький голопузый мальчишка с пылающим багровым лицом с ревом промчался мимо.
— Мамка! — кричал он. — Мамка! Мертвый! Там мертвый лежит!
Он так торопился, что даже не взглянул на меня. Мертвый человек? Сердце мое похолодело, и я невольно подумала о Сецуане. Или они нашли Скюгге?
Теперь я уже видела внизу небольшую кучку людей, столпившихся вокруг чего-то у берега. Я помчалась так, что стук пяток эхом отдавался меж стен домов. Подбежав к собравшимся, я протиснулась вперед, не обращая внимания на сыпавшиеся со всех сторон толчки.
— Глянь-ка! — с уважением произнес один из столпившихся на берегу. — Он побывал в пасти Морского Змея. Но, должно быть, тот выплюнул его!
Мертвый лежал на набережной в луже морской воды. Его мокрые волосы прилипли ко лбу и щекам, и был он так бледен, что кожа его казалась голубой, не считая тех мест, где из тысячи царапин текла кровь.
То был не Сецуан и даже не Скюгге.
То был Нико!
Ни один-единственный на свете…
Позвать городских стражей? — спросил кто-то.
— Зачем они нам? — ответил другой. — Они только и знают, что совать свои носы во все, что их не касается.
— Но ведь он мертв!
— Ну и что? Он не жалуется. А мы всегда можем швырнуть его обратно Морскому Змею.
Нико кашлянул.
Только вряд ли это можно было назвать кашлем — так, бульканье, но кое-кто из зрителей отпрянул.
— У-ух! Вовсе он не мертвый! — воскликнула одна из женщин, словно Нико был мышонком, что поймала кошка.
Я тронула руку Нико. Она была холодна, и я прекрасно понимала, почему народ решил, что он мертв: он совсем не походил на живого… Схватив Нико за плечи, я попыталась перевернуть его на бок. Матушка говорила, что так надо поступать с людьми в беспамятстве.
Нико снова издал слабое хлюпанье, а потом сильно раскашлялся.
— Откуда он? — спросила какая-то торговка. — Я никогда прежде его не видела.
— Это мой родич! Двоюродный брат! — сказала я. — Он должен был встретить нас тут. Он… он, наверное, упал в воду по дороге сюда.
Торговка посмотрела на меня подозрительно.
— Наверху, в замке, в полдень спускали в море лодку. Плавали больше часа, пока Змей не прогнал их. Чего они могли искать?
— Этого не знаю, — ответила я. — Но уж не моего родича, ведь нога его ни разу не ступала в Сагис-Крепость.
«Поверь мне, — думала я, — поверь мне немедленно!» Когда мы болели, мама учила, что нужно представить себя здоровым, вот и сейчас я представила себе, что женщина кивнула, что дала себя убедить и перестала любопытствовать, кто такой Нико — да и я тоже.
Она слегка покрутила головой, словно муха ей в рот влетела. Она подняла корзинку, которую поставила на землю, чтобы получше разглядеть мертвого. А потом повернулась и ушла.
На Нико не было больше серой рубашки Заведения, а белая, разодранная в пух и прах. Пожалуй, это отчасти ему помогло. В этих лохмотьях он не походил на человека в сером или на узника, приговоренного к заключению. Но один из толпы — плотник, похоже, заметил кое-что другое.
— Что это? — спросил он, указав своим молотком на несколько вздувшихся красных отметин на лодыжках Нико. — Похоже на следы от кандалов… Откуда они у твоего двоюродного? — Он смотрел на меня в упор.
Я не знала, что ответить. Ни одно правдивое объяснение этих отметин не приходило мне в голову. А еще меньше я могла представить себе, как приневолить целую толпу поверить в мои выдумки.
— Может, нам все-таки привести стражей? — сказал кто-то.
Звуки флейты раздались едва слышно. Думается, я единственная, кто по-настоящему обратил на них внимание. То был напев, которого я никогда прежде не слышала, уверенный и негромкий, он напомнил о теплых колбасках и свежеиспеченном хлебе, о том ощущении, которое бывает, когда вот-вот утолишь жажду холодным питьем…
— Подумать только, а не готов ли ужин у матушки? — произнес внезапно плотник, явно забыв об израненных лодыжках Нико.
— Хотел бы я знать, что подают сегодня вечером в харчевне постоялого двора «Черный Дракон», — пробормотал себе под нос другой и тут же выпрямился, готовясь уйти.
Несколько мгновений спустя вся маленькая кучка людей рассеялась и на берегу остались лишь Сецуан, я и Нико.
Сецуан отнял флейту от губ.
— Ну и диковинную рыбку ты выловила! — сказал он.
— Это Нико!
— Да! — подтвердил он. — Знаю! Я ведь видел его вместе с тобой и всеми твоими.
— Но если Нико здесь и чуть не утонул… — Я едва смогла произнести эти слова: — Где же тогда Давин?
Сецуан глянул на Нико, который по-прежнему походил больше на мертвого, чем на живого.
— Этого я не знаю, — сказал он. — Но если нам удастся вдохнуть жизнь в юного Равна, мы его спросим.
Сецуан поднял Нико и понес его по крутым улицам к постоялому двору «Черный Дракон». Он совсем запыхался, и на последнем отрезке пути нам потребовалась помощь. Кислому хозяину постоялого двора он сказал, что Нико — его племянник, на которого он наткнулся в городе.