Зеленая Вода тоже стала тихонько подкрадываться к мясу. А ее муж рассматривал при тусклом свете догорающего в яме костра резной бивень. Лучший художник в племени, Поющий Волк изобразил на бивне четвероногую тварь с длинной мордой и темными ушами. Понять, что это за зверь, было не так-то просто, — может, лиса, а может, и собака… Но нет, ни то ни другое.
— Волчье мясо? — состроил гримаску Издающий Клич. — Это все одно что жевать чьи-то старые, потные мокасины… Только мокасины на вкус поприятнее.
С видимой неохотой он подошел к Поющему Волку и стал отрезать длинные куски темного мяса от волчьего бедра. Чуть-чуть улыбнувшись, он протянул один кусок Смеющейся Заре, другой — Зеленой Воде.
Две старухи сидели рядом друг с другом в натопленном чуме. Сморщенные лица жирно блестели при свете костра. Их тени ложились на противоположную стену
Чума.
Костлявые пальцы Обрубленной Ветви вытаскивали содержимое из длинной бедренной кости. Помогая себе пальцем, она извлекла костный мозг, разделила его надвое и протянула половину Серой Глыбе.
— Не многовато ли для заклятого мяса, а? — мрачно усмехнулась она.
Серая Глыба облизала пальцы:
— По мне, голод — это похуже, чем любое заклятие.
— Я всегда знала, что ты гнусная старая ведьма.
— Ну а ты — нет. Кто сто раз говорил мне…
— Забудь, что я говорила прежде. Теперь все по-другому.
Серая Глыба улыбнулась и заглотила еще кусок волчьего мозга.
— Наконец-то ты взялась за ум, а я — какая жалость! — и порадоваться-то этому не могу!
— Иди с нами! Ха-ха, там, на юге, есть Сила. Я это сердцем чую! — Обрубленная Ветвь обломком кости вычищала губчатое сухожилие, не обращая внимания на попадающие в рот вместе с мозгом острые осколки. — Одна выгода, коли нет зубов, — с усмешкой прошамкала она. — Не в чем застревать костям.
— Угу, — хмыкнула Серая Глыба. — А когда все эти косточки будут выходить из тебя, они хорошенько обдерут твой старый зад!
— По крайней мере выйдут. У меня же нет запора, как у тебя. Оттого-то ты такая сварливая. Будто целый год не спала с мужчиной!
Серая Глыба махнула рукой:
— Кому они нужны, эти мужчины. Только и могут, что засеять семя, а ты девять месяцев ходи брюхатая. А может быть и похуже…
— Идем с нами на юг, — повторила Обрубленная Ветвь, посмотрев на свою подругу из-под свисающих серых косм. — Ты мне нужна. Мне будет одиноко среди этого молодняка. Не с кем словом обмолвиться. Идем. А уж там…
— Чем дальше к югу вы проберетесь, тем суровее пойдут места. Придется карабкаться по скалам, а я уже не такая проворная, как прежде. — Она в раздумье покачала головой, ласково глядя на Обрубленную Ветвь. — Да и потом, я в долгу перед Кричащим Петухом. Он спас мне жизнь, когда я лежала в лихорадке.
— Это было прежде. Его Сила ушла. Уже много дет назад.
— Не знаю. — Серая Глыба подогнула ногу, поморщившись от боли в опухшем суставе. — Помнишь, как заболел мой последний зуб? Половину лица разнесло…
Обрубленная Ветвь прыснула и, хихикая, затрясла головой при этом воспоминании.
— Ну и рожа у тебя была тогда — просто моржовый пузырь…
— Да, а помнишь, что сделал Кричащий Петухом?
— Не дуйся на меня, старая карга, конечно же помню. Никогда не забуду, как ты взвыла, — что твоя волчица! — когда он натянул тебе на нос ракушку. — Обрубленная Ветвь хлопнула себя по колену. — Сколько молодых охотников держали тебя, пока Кричащий Петухом тебя исцелял? Пять? Десять?
— Какая разница. — Серая Глыба ощетинилась, морщины на ее лице натянулись от напряжения. — Он спас мне жизнь, вот что важно!
— Ух ты, спас! — презрительно причмокнула Обрубленная Ветвь. — Да он просто проколол твою щеку костяным шилом. Эдак и я могу.
Помедлив, Серая Глыба угрюмо произнесла:
— Все равно. Он спас мне жизнь. — Она вновь помолчала. — Я пойду на север.
Обрубленная Ветвь тщательно выскребла из кости остатки мозга; потом она слизала жир со своих пальцев и разломала кость на мелкие части, которые можно будет после проварить в воде.
— Что ж… Иди. Сама увидишь, куда приведет тебя его Сила. Ты еще успеешь повернуть на юг, если только один из этих Других не проткнет тебе кишки своим копьем.
Серая Глыба бросила на свою подругу долгий, внимательный взгляд, водя языком по беззубым деснам:
— Лучше уж копья, чем эти Духи Великого Ледника.
— На что им старая карга вроде тебя? Ты разве что немного обеспокоишь их. Занесешь к ним заразу… Серая Глыба чуть улыбнулась:
— А Прыгающему Зайцу я сказала идти с Бегущим-в-Свете.
— Что? Это не дело! — вспыхнула Обрубленная Ветвь. — Твой сын должен остаться с тобой. Поющий Волк и этот ни то ни се, как бишь его, Издающий Клич, — оба идут со Светом. В отряде Кричащего Петухом мало хороших охотников. А если ты считаешь, что на самом-то деле надо идти на юг, отчего ж ты…
— Хватит и одного Вороньего Ловчего.
— Ну уж! Он вас втравит в потасовку с этими Другими — вот и все. Молодой дурень! Ему бы только повоевать. В крови у него какая-то порча. Я помню, когда он родился… Кровь… Дурная кровь.
Серая Глыба выглянула сквозь отверстие в пологе — узнать сколько времени осталось. Тусклый и серый дневной свет уже окутывал небо.
— Они собираются. Я слышу их… — Вдруг, словно спохватясь, она спросила:
— Ты вправду думаешь, что Цапля ушла туда?
— Я не думаю, а знаю. Я сама это видела.
— Большая часть Народа считает, что рассказы о ней просто выдумки, что Цапли и не было-то никогда на самом деле…
— Только старики могут ее помнить. Серая Глыба смущенно нахмурилась:
— Рассказывают, что, дескать, она была злой, вступила в союз с Силами Долгой Тьмы. Почему она ушла? Племя изгнало ее?
Обрубленная Ветвь печально покачала головой:
— Нет. Она сама ушла. Хотела остаться в одиночестве — так она сказала. — В голосе старухи прозвучало подобие стыда — стыда и раскаяния.
Серая Глыба испытующе взглянула на ее удрученное лицо:
— Что ты сделала? Убила мать Цапли? Ты так смотришь…
— Не расспрашивай о том, что тебя не касается…
— Ладно, — устало ответила Серая Глыба. — Я просто так, к слову.
Обрубленная Ветвь медленно встала на ноги и подала руку своей беспомощной подруге, тоже силившейся подняться.
— И ты собираешься в дальний путь? Ты же и на ногах-то не стоишь.
— Заткнись, старая насмешница, — огрызнулась Серая Глыба, но руку ее взяла и, скрипя старыми костями, неловко поднялась на ноги. — Когда я иду, я еще ого-го! Мне бы только сойти с места, а там меня не остановишь. Слишком я много рожала — вот мои бедра и ослабели…
Непривычно мягким для нее голосом Обрубленная Ветвь ответила:
— Ну так вовсе не садись. Меня не будет рядом — кто тебе поможет встать на ноги?
Серая Глыба кивнула и, распахнув полог шатра, вышла наружу. В тусклом утреннем свете увидела она, как Кричащий Петухом собирает тех из Народа, кто решил идти с ним.
— Да будешь ты среди звезд, — прошептала она и, сморщив свое дряхлое лицо, сморгнула слезу. А потом поковыляла к людям, сгрудившимся вокруг старого шамана.
Обрубленная Ветвь глядела ей вслед, и боль утраты, давно знакомая боль, сжимала ее сердце.
6
Волчий Сновидец…
Бегущий-в-Свете оглянулся и увидел, что у него за спиной стоит Прыгающий Заяц. Так его теперь звали — по крайней мере те, кто поверил в его Сон. Другие… что ж… Вороний Ловчий назвал его ребенком. Этого и следовало ожидать. Они с детства по каждому поводу готовы были порвать друг другу глотку — Бегущий-в-Свете и сам не понимал почему. И все равно это было горько.
— Кажется, все вещи собраны, — сказал Прыгающий Заяц. — Народ готов. Времени у нас немного: свет сейчас стоит недолго.
— Знаю. — Бегущий-в-Свете, не удержавшись, на мгновение взглянул туда, где собирал свой отряд Кричащий Петухом. Стольких друзей он навсегда оставляет! И среди них — Пляшущая Лиса… Боль обручем стягивала его сердце. — Я готов.
Прыгающий Заяц поймал его взгляд и нахмурился:
— Ничего не поделаешь. Она принадлежит ему. Ее отец отдал ее ему в уплату за исцеление от болезни. Она в долгу перед ним. Таков уж порядок.
— Знаю. Только, думаю, больше у меня случая не будет. Если я сейчас не пойду и не заберу ее с собой…
— Так всегда кажется. Я сам пережил это, когда моя первая любовь вышла за другого. А теперь меня все знают и почитают. В следующее Обновление я найду себе жену. Вот увидишь. И ты жди Обновления. — Он обнял Бегущего-в-Свете за плечи, а потом повернулся и опять нырнул за полог чума.
Бегущему-в-Свете все больше хотелось остаться в одиночестве. Он обогнул высокий сугроб; отсюда не было видно их лагеря. Страх жег его потроха, они словно сцепились в извивающийся клубок, как те личинки глистов, что извлек он однажды из чрева убитого оленя. Всю жизнь его преследовали во сне незнакомые лица и голоса, окликали его из какой-то гулкой воронки в его сознании. Один голос заглушал все остальные — женский. Сейчас он как будто предчувствовал встречу с обладательницей этого голоса. Это страшило его. «Вправду ли все это было или привиделось? Что если я поведу мой Народ за Волчьим Сном… и приведу к погибели?» Волк действительно посетил его, он знал это. И все же его душу смущало какое-то сомнение, будто чье-то колдовство стремилось поколебать его веру. Может быть, этот встреченный во Сне человек из Других проклял его, навел на него эту порчу?
Затянув потуже тесемки своего капюшона, сделанные из оленьих сухожилий, он бросил усталый взгляд на пустынную равнину. Пелена снега, колеблющаяся на ледяном ветру, висела над самой землей. В сверкающе-белом небе парили вороны, и солнечные лучи оставляли серебристые отсветы на их черных, как полночь, крыльях.
— Волк… — тихо позвал он. Ветер трепал мех его плаща. — Не бросай меня одного. Помоги мне…
— Бегущий-в-Свете? — услышал он мягкий голос у себя за спиной.
Грудь его сжалась. Он знал этот голос — пусть тысячу раз минует Долгая Тьма, он все еще будет слышать его в своих Снах среди Звездного Народа. Он зажмурился и прошептал:
— Ты пришла проститься?
Она обошла его и стала перед ним — лицом к лицу. Он почувствовал, как ее горячие пальцы сжимают его руку, и открыл глаза. Ее лицо осунулось, как у покойника, и все равно она была прекрасна. Длинные, очень длинные черные локоны выбивались из-под капюшона…
Он встретил ее взгляд. Глаза ее глядели все так же нежно, но боль, живущая в них, достигла последнего предела: будто она идет по лезвию ножа и любое мгновение может оказаться последним.
— Ты могла бы пойти со мной, — неуверенно прошептал он.
Он ожидал ответа, но она только глубоко вздохнула. Страх и горе смешались в ее взгляде; она опустила глаза и тревожно уставилась на вьющийся под ногами снег.
— Он убьет меня. У него есть… часть моего тела. Эта вещь дает ему власть над моей душой. Если я буду с тобой, я только беду на тебя накличу. Он может выпустить злой Дух из самой Долгой Тьмы.
— Я не упущу этот случай… Идем со мной, Пляшущая Лиса! Я защищу тебя. Волк не позволит…
— Я съела волчьего мяса, — вздохнула она.
— Ты…
— Я не могу идти с тобой, но я хочу стать частью твоего Сна. И я хочу, чтобы ты знал… — Она взглянула на него, и комок застрял у него в горле.
Она сделала свой выбор. У него все внутри оборвалось. Он почувствовал себя как мамонт, которому вспороли брюхо.
— Не говори так, — хрипло прошептал он. — Если ты останешься с ним, никому от этого не будет добра.
Она со слезами на глазах подошла к нему и прежде, чем он опомнился, обняла его за шею и прижала к своей груди.
— Ты оставишь для меня знаки? Может, потом я смогу разыскать тебя…
— Конечно оставлю… — Его охватило отчаяние. Никогда Кричащий Петухом не позволит ей уйти. Он прижал к себе ее хрупкое тело. Сквозь несколько слоев грубых шкур он ощущал ее неуверенное дыхание.
Она мягко отстранила его и метнула тревожный взгляд на вершину сугроба:
— Мне надо идти. Он будет меня выслеживать. Бегущий-в-Свете неохотно отпустил ее. Пляшущая Лиса в последний раз оглянулась, беспокойно шевеля пальцами в истертых, засаленных рукавицах.
— Если сможешь… приходи.
— Приду. — Она торопливо кивнула и стала взбираться по склону сугроба.
Он долго глядел на ее следы, шепча себе: «Стой на месте, дурачина. Ты знаешь, что она не может идти с тобой». Качая головой, он бормотал: «Да и сам я так ли уж хочу, чтобы она пошла? Что если мой Сон не…» Ему не хотелось договаривать это до конца.
Глубоко вздохнув, он стад вглядываться в кружащееся снежное марево. На вершине гряды, там, где Ветряная Женщина разметала снег, виднелись коричневые проплешины. По этой гряде и пойдет его дорога на юг — все выше и выше, мимо продутых ветром…
— Как трогательно!
Бегущий-в-Свете вздрогнул и обернулся. Рядом с ним стоял Вороний Ловчий.
— Я уж было подумал, что она сбежала с тобой… Что любовь к тебе пересилила страх перед Кричащим Петухом.
— Что тебе надо? — резко отозвался Бегущий-в-Свете.
— Ну… — Вороний Ловчий сложил руки на груди. — Попрощаться с тобой, мой глупый братец. По-семейному, так сказать… Должен же я напоследок сказать доброе слово родному брату?
— Зачем?
— Сам не знаю. — Вороний Ловчий вскинул голову. — Ты всегда был каким-то странным. Понять не могу, почему Меченый Коготь и Чайка так с тобой все время носились. Ведь у меня все выходило куда лучше…
Я легче находил звериную тропу, лучше запоминал старые сказания. А они были без ума от тебя.
Бегущий-в-Свете вздохнул. Голова его закружилась. Мир поплыл у него перед глазами, непрошеные слова готовы были сорваться с языка.
— Мы… Мы с тобой, брат. Мы — это будущее. Не делай того, что ты задумал. Или в конце концов один из нас убьет другого.
Резкий смех Вороньего Ловчего разрушил чары — так упавший камень ломает хрупкий лед на реке:
— Ты, кажется, угрожаешь мне?
— Борьба рассечет надвое весь мир.
— Лучше тебе не доводить дело до этого, — самодовольно хмыкнул Вороний Ловчий, выгнувшись вперед и направив свой тяжелый, жгучий взгляд прямо в лицо Бегущего-в-Свете. — Я сильнее и сообразительнее, и все твои бредни о милосердии и сострадании — для меня пустой звук. Угрожать мне? Да ты еще больший безумец, чем я думал!
— Я… я не безумец, — неуверенно прошептал Бегущий-в-Свете. — У меня есть видения…
— Я запомню твои слова, милый братец. Будет день — пожалеешь, что угрожал мне. Только ничего уже не вернешь. Тебе придется за это кое-чем поплатиться, а я, может, даже швырну тебе кость, когда ты будешь валяться в моих ногах. А?
Он повернулся и, еще раз засмеявшись, побежал вверх по склону сугроба, ступая в следы Пляшущей Лисы. Теперь они стали просто-напросто ямами, что оставляют в снегу большие мужские ноги.
Борясь со страхом, Бегущий-в-Свете вновь погрузился в Волчий Сон и, закрыв глаза, услышал обращенные к нему слова: «Вот путь, сын Народа. Я покажу его тебе…»
По спине его пробежали мурашки. Он покосился на кружащихся воронов, на кружащиеся снежные волны, что-то ища глазами.
— Я слышу тебя, Волк!
Он повернулся и зашагал туда, где ждал его отряд. Обрубленная Ветвь, усмехаясь, подошла к нему.
В другом конце лагеря Кричащий Петухом приказал своему совсем маленькому отряду: «Идем!»
Бегущий-в-Свете перевел глаза на собравшихся под его началом:
— Так много?
— Ха-ха! Волчий Сон! — Обрубленная Ветвь, радостно хихикая, нелепо раскачиваясь на рахитичных ногах, заковыляла к югу. На спине у нее болтался узел с поклажей, закрепленный на опоясывающем лоб обруче.
Горькая усмешка скривила его губы. «Они верят, что я спасу их. Л смогу ли я?» Он увидел, как Пляшущая Лиса собирает вещи в узел и вместе с другими уходит на север. Пусто стало у него на сердце.
Чья-то тяжелая рука опустилась ему на плечо. Он обернулся. Рядом с ним стояла Зеленая Вода.
— Хватит, — сказала она.