5
Запорожский казак Михайло получил своё имя лишь в девять лет. Первые же годы своей жизни, он прожил под именем Мустафа. Впрочем, какое же ещё он мог иметь имя, являясь чистокровным турком? Видно, Матерь Божья двигала тем запорожцем, что смиловался над малышом-турчонком в то страшное осеннее утро, когда казачьи курени хлынули с причаливших «чаек» [8]на каменистый турецкий берег. Его семья, его дом и городок, в котором он жил первые годы своей жизни, были уничтожены казачьим приступом. В живых из мужеского пола остался он один…
Жаль, имя его спасителя осталось для Михайлы тайной. Казак погиб на обратном пути, когда их «ключ» [9]нарвался на турецкую галеру. Многие десятки казаков погибли вместе с ним… а малыш-турчонок остался жив и вскоре узрел Хортицу.
Тремя годами позднее его окрестили и с именем Михайлы, он вошёл в курень своего спасителя. А ещё семью годами позже запорожский казак Михайла Турчин участвовал в походе на свою родину. И ничего, рубил турков, как истый казак… каким к тому времени и являлся…
Когда остерский староста Михайла Ратомский прибыл пять лет назад на Хортицу, звать казаков на помощь законному царю и государю Московскому и Всея Руси Дмитрию Ивановичу, Михайле Турчину было уже двадцать семь лет, это был гарный хлопец и лихой казак, всеми уважаемый и почитаемый. Конечно, он не мог не откликнуться на призыв своего тёзки!
Поход для него выдался неудачным, под Добрыничами запорожцы понесли тяжкие потери, оставили на поле боя гарматы и лишь знамёна сумели вынести. Прикрывая отход прапорщиков, Турчин попал в полон… хорошо ещё, к таким же, как и он сам казакам, только с Волги. В Москве же он, сдружившись с казаками Дмитро Оленя, вступил в их ватагу. Ни те, ни другие не видели причины жалеть об этом… Как никто не оспорил решения атамана, что именно Михайло Турчин с ещё двумя казаками должен идти на разведку. Вряд ли кто-то мог бы сделать это лучше Турчина…
Спрыгнув у самого обрыва, Турчин передал повод побратиму, Олексе Гонте. Олекса крякнул недовольно, но повод принял. С Турчином спорить, когда он уже всё решил — себя не любить. Тем более что сейчас Михайла всего лишь возжелал сам спуститься вниз. Ну, пусть себе шею ломает!
Турчин, однако, ничего себе ломать не собирался. Очень медленно пройдясь вдоль уклона, он нашёл единственно возможное место, где можно было спуститься даже и с конём… Он коршуном взлетел в седло и даже его приятели, сами казаки не из худших, не удержали вздохов. Им так ни за что не удастся!
— Я поеду, а вы — смотрите! — сурово наставил Турчин приятелей на путь истинный. — Внимательно глядите, вам следом надо будет спуститься! Но пока не крикну, сидите на верху, даже и не дёргайтесь! Пока не крикну, ваше дело — смотреть да учиться! Вняли?
Казаки, пусть и не очень довольными голосами, ответили, что поняли.
— Ну, добре! — вздохнул вовсе не убеждённый Михайла и пустил коня по тропке вниз…
Тропка была узка и круто обрушивалась под уклон. Другой бы, может, не сумел съехать по ней верхом, хотя почти каждый сумел бы спустить тут коня, ведя его в поводу. Михайла сумел так провести коня, что тот ни разу не оступился… только в конце, взбрыкнув при виде мелкой змеюшки, переползающей дорогу, чуть не обрушился. Турчин железной рукой укротил коня.
Как только копыта коня коснулись ровной земли внизу, оказалось, что спускаться сюда было пустым делом. Почва была слишком мягкой, чтобы выдержать вес коня с всадником и Турчину пришлось срочно спрыгивать… Впрочем, конь всё равно успел погрузиться по бабки.
— Проклятье! — проскрежетал разъярённый таким оборотом Турчин. — Ну нет, так дело не пойдёт!
Он поспешно развернул коня, заставляя его выдирать огромные копыта из грязи вместе с комьями её, налипшей и не желающей отлипать. Конь по-прежнему был покорен ему, но Турчин отлично понимал, что одной только покорности сейчас — мало. Куда важнее было бы, если б у коня хватило сил… А вот тут Михайла был совсем не уверен. Целый день их отряд ехал, сделав всего две короткие передышки — только для того, чтобы кони не обезножели и не сбили себе спины. В результате, кони были сохранены, но измождены и вот-вот должны были встать. В этом селе, буде всё исполнилось бы по расчётам сотника Кирилла, они должны были заночевать. Но всё получилось совсем не так, кони не отдохнули, и сейчас Михайла не поручился бы за способности своего коня скакать… или вот, выдираться из грязи!
Впрочем, выбираться всё равно было необходимо.
— Ну, давай же, Окунь! — с мольбой в голосе сказал Турчин. — Вперёд, вперёд!
Конь, прозванный так за безумную любовь к воде, напряг все свои мышцы, даже заржал в натуге… Вязкая грязь охватила его ноги прочнее пут. Вырвав одну, переднюю, конь только глубже погрузил обе задние. Турчин с ужасом ощутил, что вязнет и сам. Меж тем, его силы тоже были не беспредельны. Скорее уж наоборот — должны были закончиться куда раньше, чем у коня…
— Турчин, держи! — крикнули сверху, и Михайла еле успел поймать конец верёвки, сброшенной ему с тропы.
Молодцы, хлопцы! Быстро сообразили!
Теперь стало полегче. Турчин быстро привязал верёвку, и коня вместе с ним потащили наверх едва ли не в десять рук.
— Осторожнее! — рявкнул вдруг казак наверху. — Падаем, браты!
Словно в подтверждение его слов, сверху комьями посыпалась земля и под откос, яростно ругаясь, беспорядочно кувыркаясь, рухнули сразу трое — двое казаков и могучий стрелец. Именно он, вступивший на самый край откоса, стал причиной падения. Откос оказался целиком из песка и не выдержал немалого веса трёх закованных в брони тел…
Двоим из троих повезло — они рухнули в грязь, смягчившую удар и почти не пострадали. Помятые рёбра, синяки да ссадины никто из них в расчёт не принимал. Главное — кости целы. Стрельцу, даром, что он был толст, как бочонок с пивом, повезло меньше. Он рухнул вниз кулем, сбив попутно несколько камней… ушёл в грязь головой… Вставать не торопился.
Ещё несколько человек почти скатились вниз, встревоженные и перепуганные. Все они сгрудились вокруг бесчувственного стрельца… и уже очень скоро лекарь, поднявшийся с колен, сокрушённо покачал головой:
— Ран вроде бы нет… Дух из него вышибло! Мозги, наверное, встряхнул шибко!
— Лекарь… — проворчал кто-то из стрельцов. — Что ж ты не лечишь-то?!
В любом случае, оставаться внизу, в болотистой низине было опасно, и стрельца вынесли наверх. Потом совместными усилиями, поднапрягшись, выволокли коня.
— Нет! — покачав головой, со вздохом сказал Михайла, хотя его никто уже и не спрашивал. — Там мы — не пройдём!
Кирилл среагировал на удивление быстро.
— Значит, пойдём через лес! Не так уж и велик крюк получится… Наверстаем!
Словно забыл, что нельзя говорить так легкомысленно. Словно вчера родился… Особо суеверных воинов передёрнуло
6
Этот тёмный лес получил название Царёва пуща, хотя царь Борис лишь раз проехал мимо него и никогда не бывал в нём. Впрочем, своё название лес всё же заслужил. Огромные, роскошные ели и сосны составляли его основу, и наличие этих деревьев говорило о том, что лес здесь, по крайней мере, часть его — болотистый.
Дорога через лес тянулась ясно видная, но заметно запущенная. Колея была хорошо намечена, но между двумя глубокими вмятинами, пробитыми в земле за долгие годы езды, уже начали расти маленькие ёлочки и сосёночки, а трава, густая и не примятая, достигала конского торса даже по бокам. Видно, с тех пор, как построили прямую дорогу через реку и навели там мост, эта дорога перестала пользоваться почётом и уважением… Ну, да ничего. Им, воинам, не страшен тёмный лес. Им никто не страшен и ничто не страшно! Впрочем, почти каждый, въезжающий под сень деревьев, не забывал осенять себя святым крестом. Лес, а особенно — такой, любимое укрывище всякой нечисти. Лучше находиться под защитой Господней в такое время и в таком месте…
Дорога оказалась ещё запущенней, чем можно было это предположить. В двух местах её перегораживали завалы из деревьев, и если первый раз вся сотня взялась за оружие, предполагая засаду, то уже во второй сотник послал стрельцов, не особо беспокоясь. Да и видно было — к вырванным с корнем огромным елям и соснам, человеческая рука приложена не была.
Каждый такой завал отнял у них по часу времени, притом ещё и народ выматывая. Когда Луна прошла первую осьмушку своего пути по ночному, пусть и ясному по летним временам небу, впереди показался очередной завал и на этот раз он был особенно прочен. Сразу четыре ели повалились на дорогу, сумев ещё и ветвями переплестись настолько крепко, что стрельцы, своими бердышами пытавшиеся проделать проход, вымотались уже через четверть часа работы. Дорога за это время даже не наметилась…
— Привал! — мрачно, сквозь крепко сжатые зубы, процедил Кирилл.
— Что, прямо здесь? — изумился Дмитро Олень.
— А что, назад вертаться?! — яростно сверкнул на него глазами сотник. — Здесь! Утром начнём, с чего остановились…
Место для отдыха, здесь казацкий атаман был прав, выбрано было крайне неудачно. Мало того, что пространства для полной сотни всадников с конями здесь было явно недостаточно, мало того, что сотне пришлось растянуться на полный перестрел татарского лука, так ещё и деревья с обеих сторон подходили к «лагерю» на пять-десять шагов, возвышаясь плотной стеной. И не удивишься, если враг вдруг атакует из-за их прикрытия! Дело не хитрое… Ещё хуже было то, что и люди, и кони вымотались так, что даже поесть толком не смогли. Надев коням торбы с овсом, да расседлав, воины повалились спать там, где нашли для себя место. Места этого, мягко говоря, было немного, поэтому лежали, тесно прижавшись друг к другу… И лишь один костерок горел на весь лагерь. Одно дело — простые воины. Сотнику и его подручным командирам было не до сна.
— … Так и что дальше? — возмущённо выкрикнул Павло Громыхало, размашисто поводя пудовым кулаком над огнём. — Я так думаю, ещё день мы потеряем, продираясь через этот бурелом! Ты только погляди, сударь Кирилл, какие дерева! Мои ребята о них бердыши затупили. Завтра даже если наточим, так рубить уже не будут! Да и вообще, бердыш — он для человеческого тела, а не для дерева предназначен!
Кирилл остро взглянул на него.
— Хотя мы, конечно, готовы рубить до конца! — быстро добавил струхнувший стрелец.
— Я согласен с ним! — внезапно встрял в разговор Дмитро. — Мы потеряем здесь куда больше времени и сил, чем если б полезли в драку там, в селе! Да ведь и сейчас ещё не поздно… На рассвете ударить, пока они дрыхнут… Пусть поплатятся за наглость!
— Это мы поплатимся! — мрачно предрёк Кирилл. — Ладно, если они нас не ждут! А если — ждут! В этих клятых огородах чёрт ногу сломит! Я уж и не говорю о конях… Хотя, в чём ты, полусотник, прав, так в том, что здесь мы застряли надолго. А враг и так перед нами несколько дней преимущества имеет! Уйдёт ведь, как пить дать уйдёт!
Его слова, полны были мрачной безысходности. Шагин, его верный слуга, удивлённо вскинулся и уставился на хозяина, словно не узнавая. Никогда прежде он не слышал такого отчаяния в голосе…
— Не уйдёт! — после мрачного тона Кирилла, казацкий атаман говорил как-то слишком легко и небрежно. Обычно так говорят тогда, когда что-то знают… или же, когда в чём-то твёрдо уверены.
Тут как раз сготовился котелок похлёбки, которую вместо повалившегося без сил кашевара сварганил сам Дмитро Олень. Неспешно, дуя на огненную жидкость с некоторым количеством мяса и даже зерна, ароматом мясным навевая тяжкие сны спящим неподалеку воинам, поснидали…
— Надо через час кашеваров поднять! — прогудел подобревший после еды Громыхало. — Ежели даже и рано выступим, так пусть хотя бы кулеша поедят хлопцы! Голодными драться, оно, конечно, лучше… Но на сытый желудок — как-то приятнее!
Тут между командирами отряда имело место быть совершенное согласие. Каждый из них уже долгое время должен был проявлять заботу о довольно большом количестве воинов, так что добыча пропитание и беспокойство о том, чтобы оно в срок дошло до желудков их людей не была чем-то новым и необычным. Скорее уж наоборот — вошло в привычку. Что же до утренней атаки… Наверное, это был единственный выход. Если только они не хотели увязнуть в этом лесу на долгие дни и, даже, возможно — недели.
Меж тем, даже и у таких крепких мужей, каковы были Павло Громыхало и Кирилл, силы были не безграничны. Луна же, почти полная в эту ночь, добралась уже до середины тёмного ночного небосвода.
— Ладно! — потянувшись и протяжно зевнув, сказал сотник. — Давайте-ка, други, спать! Утро вечера мудренее… а ждать его уже недолго!
Его слова упали на благодатную почву… Спустя всего четверть часа оба подручника Кирилла — и Павло, и Дмитро, уже спали крепко и глубоко. Видно, даже таких бугаев укатало за день…
А вот Кирилл, хоть и хотел спать, никак не мог. То кочка под бок попадёт, то ветка в лесу хрустнет… Он, хоть и знал, что дозоры выставлены и вряд ли дремлют, чувствовал себя очень неуютно. Дважды вовсе возомнил себе каких-то чудищ лесных, за саблю да пистоль хватившись… Потом долго отходил от дрожи в руках, боясь признаться сам себе, что, так сильно напуганный, ни саблей, ни тем более требующим остроты глаза и твёрдости руки пистолем не оборонился бы, буде его страхи материализовались бы в лешего или другого демона.
Вздохом подтвердив осознание того, что он уже точно не заснёт, Кирилл медленно сел. Вокруг вповалку лежали воины его сотни, кто укрытые попоной или плащом, кто прямо так, кулак под голову подложив. Кони, сгуртованные голова к голове, по-татарски, тихонько похрапывали порознь, отчего создавалось твёрдое убеждение, что храп этот льётся непрерывно. Впрочем, храпели не только кони…
Окончательно отогнав прочь остатки дремоты, Кирилл поднялся. Решение обойти посты, само пришло к нему, так что оставалось только прицепить отстёгнутую полчаса назад саблю и засунуть за пояс пистоли. Рядом, встревоженный, заворочался Дмитро Олень, пуская во сне слюни и сладко причмокивая. Однако не проснулся. Видно, слишком сильно было его желание спать, чтобы среагировать даже на грохот канонады… тем более его было не добудиться, когда никакого грохота не было.
Кирилл не стал его более беспокоить, начав осторожно пробираться в сторону укрытого за лесом села…
Идти, на его счастье, пришлось не очень далеко…
7
Двое караульных стрельцов — Антон Язык да Микула Малой удобно устроились под раскидистой елью, на взгорке, и подкреплялись чем Бог послал. На сегодня, он послал им по паре круто сваренных яиц, шмат сала да полкаравая позавчерашнего хлеба. Немного… Лучше, чем ничего.
— Слышь, Микула, — молол языком Антон, не забывая между делом откусывать от своей половины каравая, — так я так и не понял, зачем мы гонимся за бедным ляхом! Ну, подумаешь, царю Дмитрию служил… Мало их, что ли, служило!
— Немало! — степенно откусив половину яйца и запив его родниковой водой из фляги, промычал Микула. — Ух, и положили ж мы их в славном стольном граде Москве! Давно так славно не дрался…
Микула Малой был прозван так, разумеется, вопреки своему огромному росту. Был он угрюм, неразговорчив, в бою — яростен и на всё в этой жизни имел раз и навсегда определённую позицию. В том числе, на свергнутого не без его деятельного участия царя… которого лично он, несомненно — совершенно правильно, считал самозванцем, недостойным даже упоминания честными православными людьми!
— Ты кого это царём зовёшь?! — угрожающим голосом, внезапно побагровев от ярости, вопросил Микула, медленно поднимая с земли прислонённый до поры бердыш. — Гришку что ль, Отрепьева?! Самозванец он! Тать, нехристь и тайный жид! И правильно его выпалили из пушки! Пусть к своим разлюбезным ляхам отправляется!.. Если долетит… Разве ж ты не слышал, что государь Василий Иванович говорил? Вор он! Вор и изменник вере нашей!