Я забыл, что можно быть похожим не только на сестру, но и на мать. Чтобы он не успел об этом подумать, я стал убеждать:
— Да брат же я, брат! Это я разговаривал с вами и пошутил… У Людмилы нет сыновей! И не было браков… Ей тысячи раз предлагали, но она не хотела!
— Тысячи раз?
— Ну, десятки… Она сама не хотела выходить замуж. И сейчас не хочет. Так мне кажется… А я просто-напросто пошутил.
Он мне поверил, потому что обернулся к друзьям и сказал:
— Не ждите меня.
Он не повысил голоса, но они услышали, потому что голос у него и так был громкий, отчетливый. «Вполне подходит для нашей семьи!» — решил я.
— Идите. — Он махнул сослуживцам рукой.
— Что, отыскал пропавшего сына? — спросил кто-то из них.
— Вот видите! — обрадовался я. — И они пошутили: назвали меня вашим сыном. А кто-нибудь может услышать и подумать, что в самом деле. Как вы подумали…
— Так ты и есть Ленька?
— Она вам рассказывала?
— Говорила, что есть младший брат. А ты, оказывается, вполне взрослый парень!
С этой минуты я его полюбил.
— Почему вы ни разу к нам не пришли? Просто так, в гости…
— Не приглашала… Пойдем-ка обсудим с тобой ситуацию.
Он обнял меня за плечи. Это было приятно. И мы с ним пошли по улице, не спеша, как ходят приятели,
Сперва он молчал. А я обо всем на свете забыл: мы шли как приятели!
Потом я взглянул на него и подумал, что он бы ни за что не вышел на лестницу в фартуке, как дядя Леня, с которым я почему-то его мысленно сравнивал. На нем был модный, красивый костюм и рубашка такая белая, что лицо казалось уже загорелым, хотя была еще только весна. А может, и правда успел загореть?
— Мы ведь с Людмилой в мастерской почти друг друга не замечали: она -на втором этаже, а я — на четвертом. Познакомились на теннисном корте, -сказал он. — Вот уже полторы недели, как забросил ракетку…
«Он забросил ракетку, а Людмила стала ходить на корт еще чаще, -подумал я. — Значит, он может не видеть ее, а она его, значит, не может?..»
— Людмила тоже не ходит на теннис, — сказал я. — Она ходит в театр… В кино! Почти каждый вечер…
— Вот видишь! Я так и знал. Почти каждый вечер?
Заволновался!
— Ну, в крайнем случае через день.
— В этом-то все и дело! Не в том, что ты пошутил, а я ей устроил сцену… Дело в том, что она даже не хочет мне объяснить…
— У нее есть сознание собственной правоты! — сказал я. — И потом… Должна у нее быть гордость?
— Ну-у, брат, ты меня удивил! Разве можно с этим считаться? Подошла бы и объяснила: так, мол, и так, мой брат пошутил, А то ведь даже слова не произнесла! Ничего объяснить не пожелала… И спокойно ходит в кино!
«Людмила считает, что он не имел права разволноваться и накричать, -размышлял я. — Он считает, что она обязательно должна ему все объяснить… Почему взрослые придают такое значение мелочам? И все усложняют?.. Они слишком много думают — вот в чем несчастье. А иногда надо поступать не думая, просто как хочется! Я вот, например, не могу быть в ссоре с друзьями больше чем день или два… А взрослые все усложняют! Иногда я могу им помочь. Но они не верят, что я могу. И я не могу! Хотя Иван, кажется, верит…»
— Слушай, ты сам-то влюблялся? — спросил он меня,
Сам-то? Влюблялся?.. Значит, он в Людмилу влюблен!
Я улыбнулся, хоть не хотел улыбаться.
— Вижу по твоей блаженной физиономии, что уже успел!
— Я? Нет еще…
— Ну-у, брат! Неужели ни разу?
— Точно не помню… Но, кажется, нет…
— Вспомни! Не может быть!..
— То есть однажды я испытывал кое-какие чувства… Но потом это прошло.
— Ну, конечно.
Почему же конечно? Может быть, и у него чувства всегда проходят?
Когда я ответил, что не влюблялся, я сказал Ивану неправду. Потому что не привык, чтоб взрослые задавали мне такие вопросы. А на самом-то деле почти все мальчишки у нас в кого-нибудь влюблены. Один мой друг даже остался на второй год из-за любви. Абсолютно ничего не соображал: не мог писать диктантов, контрольных по математике. Разве нормальный взрослый в это поверит? А Иван бы поверил… Я чувствовал это. И все-таки не смог ему честно ответить.
— А я, знаешь, где первый раз влюбился по-настоящему? — спросил вдруг Иван.
— По-настоящему? Должно быть, в этой самой архитектурной мастерской?..
— Знаешь где?
— Нет, я не знаю…
— В детском саду! Мы выезжали летом за город. И там одна девочка заболела. Ее звали Норой. Даже имя запомнил! Необычное такое легче запоминается. Ей было шесть лет. В нее были влюблены все поголовно. Ну, конечно, из тех, которые умели влюбляться в шесть лет! Она заболела, и я ей носил в изолятор букетики ягод. Огромное счастье, что она меня презирала!
— Почему?
— Оказалось, что я ей носил волчьи ягоды. Дикие! Они были очень красивыми. Внешне очень мне нравились!
Всю дорогу я мечтал сказать что-нибудь умное.
— Внешняя красота не всегда совпадает с внутренней, — сказал я.
— Она поняла это еще раньше, чем ты: в шестилетнем возрасте. И выбрасывала мои подарки. Иначе бы ей не выздороветь никогда! Сообразительная была девчонка… И все-таки я к ней охладел. Тогда все было просто.
«Теперь уже, значит, не просто!» — с радостью решил я. И сказал:
— Это нельзя назвать серьезной любовью. Ну, увлечение… Такое со мной бывало сколько угодно раз!
— Тогда ты должен меня понять! И помочь!..
Я читал в книжках, что ребята во время войны часто помогали взрослым. Иногда даже спасали от смерти! А так, в обычные дни, взрослые почти никогда не обращаются к нам за серьезной помощью. Сбегать за чем-нибудь, что-нибудь принести — это пожалуйста. А по серьезному делу, от которого зависит их жизнь, не обращаются. Иван обратился… И я готов был сделать для него что угодно!
— Разве у вас сейчас… увлечение?
— А у нее?
Раньше мне очень хотелось сказать ему, что Людмила абсолютно спокойна, совсем не страдает. Но теперь я не мог соврать и сказал правду:
— Она тоже переживает.
Он даже остановился.
— Где же логика? — вроде бы злился он. Но голос был радостный. — Где же простая логика?! Ничего не сказала… Не объяснила!
Обычно, когда я мирюсь с приятелем, то для начала предлагаю ему что-нибудь приятное. Подхожу и как ни в чем не бывало говорю: «Пойдем на каток! Пойдем играть в чехарду!»
— А вы бы просто так подошли к ней и сказали: «Пойдем в кино!» или «Пойдем играть в теннис!».
— Я предлагал.
— А она?
— Не реагирует.
Зачем все так усложнять?!
— Она очень переживает? — тихо спросил он.
— А вы думали нет?..
— Кончай с этим «вы»! — крикнул он, вот как обрадовался. — Говори просто «ты»! Я — за полное равноправие.
Равноправие… Вот чего мне всегда не хватало!
Часто взрослые говорили мне: «Давай побеседуем как мужчина с мужчиной!» Или: «Поговорим с тобой как приятели!» Это самое как подчеркивало, что на самом-то деле я не мужчина и мы еще пока не приятели. Разве может быть равноправие на какое-то определенное время? Разве можно быть приятелем на одну беседу?
Иван предлагал равноправие навсегда. Так мне казалось.
Мне захотелось немедленно отблагодарить Ивана. И я рассказал о плане, который придумал еще до нашей с ним встречи, дома:
— Сделаем так!.. Я скажу, что пригласил к себе друга. Нового… Совсем нового! Все будут дома: они любят изучать моих новых друзей. А придете к нам вы!
— Я?..
— Ну, да! А потом уж я все объясню: разыскал вас и пригласил. Так я им объясню. Дома Людмила не сможет пройти мимо и не ответить. Она очень гостеприимная. На себя все возьму. Раз из-за меня это случилось!
Я боялся, он скажет так, как сказала бы мама: «Это хорошо, что ты обо мне заботишься. Благородно! Но в данном случае твой план не подходит…»
Он ничего подобного не произнес. Обнял меня посильнее за плечи, и мы снова пошли.
— Я всегда говорю, что нет безвыходных положений! — воскликнул Иван.
— А до этого заговаривать с Людмилой не надо! — сказал я. — Она ведь может опять не ответить. Пройдет мимо, и все! Вполне может быть… Она у нас тоже с детского сада пользуется огромным успехом. Как ваша Нора… Мне мама рассказывала. И поэтому она очень гордая!
— А я ведь ей не сказал про тебя ни слова. Не выдал! — похвастался он, как мальчишка. — Она так и не знает, кто это мне наврал про сына и двух мужей.
— Я сам сознался…
— Значит, ей известно, как все получилось? И все-таки не подходит? Не объясняет?.. И мириться не хочет? Ну, это уж слишком! Ну, знаешь, брат, это уж…
— Она первая не подойдет! Потому что она очень многим нравится. Вот, например, дяде Лене, который под нами живет. Он очень известный врач: все болезни умеет лечить. А недавно мы с ней шли в театр, так все кругом на нее смотрели. И оборачивались…
— Это я сам замечал, — грустно сказал Иван. И добавил: — Она уж, наверно, дома? Ты ее скоро увидишь?
Он мне завидовал! И я его понимал… Вот, например, когда я в последний раз был влюблен, то очень завидовал брату этой девчонки. Ему было всего лет семь или восемь, а я к нему даже подлизывался. Заговаривал с ним. И очень ему завидовал: ведь он видел ее каждый день — и утром и вечером, с ней вместе обедал и ужинал. И вместе ездил на дачу, а я летом с ней разлучался. «Он всегда будет знать о ней — через десять лет, через двадцать… Куда бы она ни уехала!» — так думал я. Ведь я же не знал, что скоро к ней охладею. А если бы кто-нибудь мне сказал, я б ни за что не поверил. Мне, когда я влюбляюсь, всегда кажется, что это до самой смерти, на всю жизнь, до конца.
— Значит, договорились? Вы приходите к нам в гости, потому что я вас пригласил!
— Не вас, а тебя!
Кстати, я часто думал о том, что неравноправие между нами и взрослыми начинается с этого самого; они нас — на «ты», а мы их — на «вы».
7
Мама, отец и Людмила, как я уже говорил, очень любят изучать моих новых друзей. Если приятель им не понравится, они обязательно дадут мне это почувствовать. Конечно, каждый по-своему, потому что у каждого из них свой характер.
Отец постарается, чтоб то, что мой новый приятель ему неприятен, мне было приятно. Или по крайней мере, чтоб я не очень расстроился.
— У тебя же есть просто замечательные друзья, — скажет он. — Слишком уж расширять этот круг — все равно что разбавлять вино водопроводной водой: оно крепче от этого не становится. У тебя же есть такие отличные друзья. Такие надежные! Все к тебе тянутся… Любят тебя, мерзавца!
— Это даже хорошо, что ты прощаешь ему все недостатки, — скажет мама про моего нового друга. — Значит, ты добр…
Таким образом я пойму, что у приятеля есть недостатки. Ну, а Людмила и в этом случае не станет переиначивать арии.
— Что касается друзей, то тут я не за количество, а за качество, -скажет она. — Не знаю, так ли уж великолепны твои другие товарищи, но этот проверки на качество не выдерживает.
Ну, а если я все равно захочу проводить время с новым приятелем, они начнут отвлекать меня от него всеми существующими на земле удовольствиями: фильмами, пьесами, футбольными матчами.
В общем, я знал, что в тот вечер, когда должен будет прийти мой новый товарищ, они все трое окажутся дома.
— Надень, пожалуйста, свой тренировочный синий костюм, — попросил я Людмилу.
У нее был новый спортивный костюм, который мне очень нравился.
— Зачем? — спросила сестра. — Ходить по квартире в спортивном костюме?
— Он тебе очень идет. Гораздо больше, чем платье.
Людмила пожала плечами.
— Понимаешь, я рассказывал этому другу, что ты спортсменка… что играешь в теннис и волейбол. Я хочу, чтобы он поверил.
— А он считает тебя лгуном?
За полчаса до того, как должен был явиться мой друг, Людмила стала заниматься гимнастикой, хотя всегда занимается ею по утрам. Нет, она и не думала выполнять мою глупую просьбу, но, когда Иван позвонил к нам в дверь, она случайно оказалась в" том самом спортивном костюме.
Я побежал открывать…
Когда Иван вошел в комнату, все усиленно занимались своими делами: отец, прикрыв глаза, слушал музыку (в этот день он купил огромные пластинки, на которых умещались целые оперы и симфонии), мама вязала мне свитер, а Людмила водила рейсфедером и линейкой по своей чертежной доске. Одним словом, они и не собирались уделять моему другу какое-то особенное внимание.
Иван сказал:
— Здравствуйте!
Тогда они все сразу отвлеклись от своих занятий. Мама с отцом переглянулись. А Людмила не удивилась. Как будто знала, что Иван должен прийти… Она никогда не удивляется.
— Заходи, — сказала она. Потом обратилась к маме, отцу и ко мне: -Познакомьтесь: это Иван.
— Леня ждет своего друга. Он думал, что ты — это он, поэтому так разбежался, — пояснила она Ивану.
Иван растерялся. И я решил тут же ему помочь.
— Заходи, Иван, заходи! — сказал я еще более громко, чем всегда разговаривал дома. — Мы тебя ждали!..
Накануне я никак не мог произнести это самое «ты», и вдруг оно как-то легко и просто слетело у меня с языка.
— Вы знакомы? — спросила мама.
— Да, мы знакомы, — ответил я. Людмила и этому не удивилась. — Я разыскал Ивана и пригласил…
— Прекрасная инициатива! — воскликнул отец. Он ничего ведь не знал о ссоре, и Людмила должна была улыбнуться Ивану:
— Я рада, что вы познакомились.
Что бы стоило ей сказать: «Я рада, что ты пришел!»
Отец выключил радиолу. Мама бросила мой будущий свитер и побежала в соседнюю комнату. А через минуту она вернулась оттуда причесанная и даже губы чуть-чуть подкрасила.
— Мы с Иваном встретились и подружились! — объяснил я всем членам нашей семьи. — Это и есть мой новый товарищ.
— Все точно, — сказал Иван.
И тут я заметил, что в руках у него гвоздики и коробка конфет. Он и сам от волнения забыл о них. Я решил разгрузить Ивана:
— Давай это все!
— Ты уверен, что это тебе? — спросила меня Людмила.
— Нет, тебе! — сказал я уверенно.
— А может быть, маме?
— Наверно, обеим. Иван, это обеим? Скажи, не стесняйся!
Я старался его ободрить: ведь он же был моим гостем.
— Давно вы на «ты»? — спросила Людмила.
Она не могла чертить или читать свои лекции, как делает, если чем-нибудь недовольна. Но обращалась все время ко мне: она не любит встречаться глазами с тем, на кого сердита.
— Это даже хорошо, что вы явились так неожиданно, — сказала мама. — С хозяйки нет спроса! У скромного ужина есть оправдание!..
— Да, прошу вас за стол, — пригласил отец.
— Садись, Иван, — поддержал я отца. — Чувствуй себя как дома!
— Тогда я сниму пиджак! — сказал Иван так громко, словно знал законы нашей семьи.
На буфете у нас стоят фарфоровые фигурки. Их расставила бабушка, которая умерла года три назад. Людмиле фигурки не нравятся, но она их не трогает: это считается памятью о маминой маме.
А в тот вечер мама сама вдруг взяла фарфоровые фигурки и унесла в соседнюю комнату. Она все время оглядывала наши стены и вещи, то и дело что-нибудь вытирала. Она, когда нервничает, всегда водит тряпкой по мебели, ищет пыль, которой там нет. Мама не подготовилась к встрече гостя, мнение которого было для нее, оказывается, так важно. Но не мог же я рассказать обо всем заранее! «Не твое это дело! Ты этого не поймешь!» — сказала бы мне Людмила.
Все волновались. Отец снова и снова включал радиолу и каждый раз спрашивал:
— Не мешает?
— Ну что вы! — отвечал Иван.
Тогда отец выключал… Да и сам Иван, я уверен, снял пиджак просто для храбрости.
Людмила помогала маме на кухне. Когда они внесли в комнату тарелки с сыром, ветчиной и салатом, мы, все трое мужчин, сидели уже за столом.
Людмила взяла пиджак Ивана и, отряхнув рукав, перевесила на свободный стул.
С этой минуты всем стало легко.
Отец достал графин, в котором плавали желтые корки.