— Что за бредни? — рассеянно пробормотал капитан.
— Вот именно! — сказал Ступе, порылся в карманах, но ничего в них не обнаружил. А ведь, отправляясь на берег, он прихватил с собой кошелек.
— Так вы привели этого шутника с собой на корабль? — спросил капитан.
Ступе задумчиво уставился в пространство перед собой, потом сказал:
— Я тоже очень хотел бы это знать.
— Что ж, а сейчас позвольте мне поработать, — проворчал капитан. — Я почти закончил главу.
Ступе вышел на палубу. У штурвала дежурил Матьяс Гали, большой, как великан.
— Поднять якорь! — крикнул ему Ступе. — Путешествие продолжается.
— На какой курс ложимся? — спросил рулевой.
— Два румба на юго-северо-востоко-запад, — приказал Ступе.
— Слушаюсь, командир! — с готовностью ответил Большой Галиматьяс.
Степка-Растрепка, или Про то, как сказать и язык не сломать
Жила-была старенькая тряпка — издавна лежала она возле тропки, ведущей к топкому пруду. Про нее так и говорили: ТРЯПКА С ТРОПКИ НА ТОПКИЙ ПРУД.
А неподалеку жил Степка-Растрепка. У него было доброе сердце, поэтому каждое утро он насыпал в коробку немного крупы и относил на завтрак старенькой тряпке. Выйдя на тропку, Степка-Растрепка звал:
— Цып-цып! — и приговаривал: — Вот КОРОБКА КРУПКИ ДЛЯ ТРЯПКИ С ТРОПКИ НА ТОПКИЙ ПРУД.
А тряпка отвечала:
— Привет, СТЕПКА-РАСТРЕПКА С КОРОБКОЙ КРУПКИ ДЛЯ ТРЯПКИ С ТРОПКИ НА ТОПКИЙ ПРУД!
Однажды в благодарность за Степкину доброту старенькая тряпка подарила ему красивую кепку, которую все прозвали КЕПКОЙ СТЕПКИ-РАСТРЕПКИ С КОРОБКОЙ КРУПКИ ДЛЯ ТРЯПКИ С ТРОПКИ НА ТОПКИЙ ПРУД.
Степка полюбил свою кепку, но его растрепанные вихры ее невзлюбили. Тогда он пошел к парикмахеру, и тот очень удивился, увидев целую копну Степкиных волос. Можно сказать, КОПНУ ИЗ-ПОД КЕПКИ СТЕПКИ-РАСТРЕПКИ С КОРОБКОЙ КРУПКИ ДЛЯ ТРЯПКИ С ТРОПКИ НА ТОПКИЙ ПРУД.
Парикмахер остриг эту копну, но состриженные вихры не выбросил, а сложил в толстую-претолстую папку. Так появилась ПАПКА С КОПНОЙ ИЗ-ПОД КЕПКИ СТЕПКИ-РАСТРЕПКИ С КОРОБКОЙ КРУПКИ ДЛЯ ТРЯПКИ С ТРОПКИ НА ТОПКИЙ ПРУД.
А чтобы нашлось где хранить такую толстую папку, парикмахер расчистил свою подсобку. И теперь это стала ПОДСОБКА ДЛЯ ПАПКИ С КОПНОЙ ИЗ-ПОД КЕПКИ СТЕПКИ-РАСТРЕПКИ С КОРОБКОЙ КРУПКИ ДЛЯ ТРЯПКИ С ТРОПКИ НА ТОПКИЙ ПРУД.
До сих пор история была простой, но теперь начинается главное.
Жил в тех краях шкипер. Он недавно вернулся из плавания и не вынимал изо рта пеньковую трубку. У него и прозвище было — ШКИПЕР С ТРУБКОЙ. А еще его звали НЕБРИТЫЙ ШКИПЕР С ТРУБКОЙ, потому что у него никогда не хватало времени побриться. И вот наконец он собрался к парикмахеру. Но по дороге простудился, и у него начался грипп — ГРИПП НЕБРИТОГО ШКИПЕРА С ТРУБКОЙ. Шкипер был выносливым человеком, однако силы его покинули, и, едва дойдя до парикмахерской, он упал прямо на пороге известной нам подсобки. Болезнь оказалась серьезной. Это был ГРИПП НЕБРИТОГО ШКИПЕРА С ТРУБКОЙ В ПОДСОБКЕ ДЛЯ ПАПКИ С КОПНОЙ ИЗ-ПОД КЕПКИ СТЕПКИ-РАСТРЕПКИ С КОРОБКОЙ КРУПКИ ДЛЯ ТРЯПКИ С ТРОПКИ НА ТОПКИЙ ПРУД.
Обо всем об этом узнал парикмахер и очень расстроился. Он никак не мог выговорить название болезни своего нежданного гостя, и у него самого от этого начался настоящий приступ страха. Это был ПРИСТУП СТРАХА ОТ ГРИППА НЕБРИТОГО ШКИПЕРА С ТРУБКОЙ В ПОДСОБКЕ ДЛЯ ПАПКИ С КОПНОЙ ИЗ-ПОД КЕПКИ СТЕПКИ-РАСТРЕПКИ С КОРОБКОЙ КРУПКИ ДЛЯ ТРЯПКИ С ТРОПКИ НА ТОПКИЙ ПРУД.
Собрав волю в кулак, парикмахер позвал на помощь — и вот к нему явились соседи, бравые братья-близнецы, которые тут же организовали ГРУППУ ЗАХВАТА ПРИСТУПА СТРАХА ОТ ГРИППА НЕБРИТОГО ШКИПЕРА С ТРУБКОЙ В ПОДСОБКЕ ДЛЯ ПАПКИ С КОПНОЙ ИЗ-ПОД КЕПКИ СТЕПКИ-РАСТРЕПКИ С КОРОБКОЙ КРУПКИ ДЛЯ ТРЯПКИ С ТРОПКИ НА ТОПКИЙ ПРУД.
Соседи парикмахера были заядлыми драчунами — они ворвались в подсобку и хотели заставить шкипера убраться восвояси. Но не тут-то было! Шкипер уже пришел в себя и устроил братьям крепкую трепку. Вот это было зрелище — КРЕПКАЯ ТРЕПКА ГРУППЫ ЗАХВАТА ПРИСТУПА СТРАХА ОТ ГРИППА НЕБРИТОГО ШКИПЕРА С ТРУБКОЙ В ПОДСОБКЕ ДЛЯ ПАПКИ С КОПНОЙ ИЗ-ПОД КЕПКИ СТЕПКИ-РАСТРЕПКИ С КОРОБКОЙ КРУПКИ ДЛЯ ТРЯПКИ С ТРОПКИ НА ТОПКИЙ ПРУД!
Под хохот прохожих братья пустились наутек и спаслись в соседней таверне. Хозяин усадил их за стол и налил по стаканчику граппы — особой ГРАППЫ ОТ КРЕПКОЙ ТРЕПКИ ГРУППЫ ЗАХВАТА ПРИСТУПА СТРАХА ОТ ГРИППА НЕБРИТОГО ШКИПЕРА С ТРУБКОЙ В ПОДСОБКЕ ДЛЯ ПАПКИ С КОПНОЙ ИЗ-ПОД КЕПКИ СТЕПКИ-РАСТРЕПКИ С КОРОБКОЙ КРУПКИ ДЛЯ ТРЯПКИ С ТРОПКИ НА ТОПКИЙ ПРУД.
Выпив граппы, братья снова расхрабрились и отправились на тропку, где лежала старенькая тряпка.
— Это ты во всем виновата! — закричали они. — Если бы ты не клевала свою крупку…
— Э-э! — прервала их тряпка. — Что это вы так раскричались? Видно, выпили лишнего! Хорошо бы заткнуть вас какой-нибудь пробкой…
Братья и глазом не успели моргнуть, как во рту каждого из них оказалось по пробке. Это были ПРОБКИ ДЛЯ ГРАППЫ ОТ КРЕПКОЙ ТРЕПКИ ГРУППЫ ЗАХВАТА ПРИСТУПА СТРАХА ОТ ГРИППА НЕБРИТОГО ШКИПЕРА С ТРУБКОЙ В ПОДСОБКЕ ДЛЯ ПАПКИ С КОПНОЙ ИЗ-ПОД КЕПКИ СТЕПКИ-РАСТРЕПКИ С КОРОБКОЙ КРУПКИ ДЛЯ ТРЯПКИ С ТРОПКИ НА ТОПКИЙ ПРУД.
А старенькая тряпка как ни в чем не бывало придвинула к себе коробку с крупкой и принялась с удовольствием уплетать приношение Степки-Растрепки.
Веселая небылица для маленьких почемучек
— А почему, — спросил у дяди
племянник Вилли как-то раз,
от бороды роскошной дяди
не отводя пытливых глаз, —
она большая и густая?
— Чтоб мог расчесывать всегда я
ее и вдоль, и поперек!
А вот — волшебный гребешок!
«Вот это да!» — подумал Вилли,
за галстук дядю теребя.
— А почему, — воскликнул Вилли, —
волшебный гребень у тебя?
— Рассказ, признаться, невеселый,
ведь гребешок заветный мой —
подарок фокусницы Лолы,
одной артистки цирковой.
Мне говорили акробаты,
с ней выступавшие тогда,
что после фокуса куда-то
она исчезла навсегда.
«Вот это да!» — подумал Вилли.
Его попробуй удержи!
— А почему, — воскликнул Вилли, —
исчезла Лола?… Расскажи!
— Она заклятье, как бывало,
произнесла — и вот напасть! —
самой себе наколдовала
в одно мгновение пропасть:
когда пожарные сирены,
вдруг раздались вблизи арены,
как раз во время колдовства
и перепутали слова!
«Вот это да!» — подумал Вилли,
от нетерпенья сам не свой.
— А почему, — воскликнул Вилли, —
пожар случился цирковой?
— Могу представить я, какой ты
там увидал бы тарарам!
Машины, лестницы, брандспойты —
и все из-за каких-то дам!
Представь: старушки кофе пили,
вдруг на пол — хлоп! И ну лежать!
А их соседи завопили:
«Горим! Горим!» — и ну бежать.
«Вот это да!» — подумал Вилли,
а самого берет озноб.
— А почему, — воскликнул Вилли, —
старушки эти на пол — хлоп?
— Представь себе: старушки чинно
сидят за кофе и халвой,
и вдруг неведомый мужчина
у них летит над головой!
Где только ангелы и Музы
летают, как заведено,
вдруг пролетел профессор Дюзе
со страшным свистом сквозь окно!
«Вот это да! — подумал Вилли. —
И я всегда летать хотел!»
— А почему, — воскликнул Вилли, —
туда профессор залетел?
— Представь: летит по небу птица —
летит в покое, в вышине.
Хотел профессор научиться парить,
как птица, в тишине.
А потому искал он Фрица —
мальчишке лет, наверно, пять,
чтоб у того осведомиться,
как нужно правильно летать.
«Вот это да!» — подумал Вилли
и стал от зависти как мел.
— А почему, — воскликнул Вилли, —
мальчишка Фриц летать умел?
— Мальчишка Фриц чирикал звонко,
свистел и каркал без конца
и знал любого воробьенка
уже с гнезда, уже с яйца.
Он с каждой маленькой синичкой
и с каждым крошкой-снегирем,
как будто с братцем и сестричкой,
сидел на дереве одном.
«Вот это да!» — подумал Вилли
и вспомнил всех знакомых птиц.
— А почему, — воскликнул Вилли, —
как птица жил мальчишка Фриц?
— Представь: был дом и сад сначала,
сосна стояла за окном
и постепенно вырастала —
все выше, выше день за днем,
пробила стены, черепицу,
застряла в окнах и дверях,
покуда все семейство Фрица
не поселилось на ветвях.
«Вот это да! — подумал Вилли. —
Мальчишке Фрицу повезло!»
— А почему, — воскликнул Вилли, —
так странно дерево росло?
— А виноват один художник:
нарисовал он сад и дом,
потом взглянул на свой треножник
с почти готовым полотном
и набросал еще проворней сосну,
глядящую в окно,
да так, что та пустила корни
и проросла сквозь полотно.
«Вот это да!» — подумал Вилли,
он был в искусстве не силен.
— А почему, — воскликнул Вилли, —
нарисовал картину он?
— Чтобы родители и дети
могли ее увидеть въявь,
как декорацию в балете
в театре оперном… Представь,
что ты сидишь в умолкшем зале,
и постепенно гаснет свет,
и все танцоры в позы встали, —
а музыки все нет и нет.
«Вот это да!» — подумал Вилли
и призадумался опять.
— А почему, — воскликнул Вилли, —
оркестр никак не мог начать?
— А потому что в темном зале
все музыканты как один
над дирижером хохотали,
поскольку этот господин
в театр ворвался без оглядки
и устремился прямо в зал
в одних носках, с дырой на пятке,
и этой пяткой засверкал!
«Вот это да!» — подумал Вилли,
забыв про зависть и про страх.
— А почему, — воскликнул Вилли, —
был дирижер в одних носках?
— Представь, смешнее нет картинки:
он по пути ступил на клей
и отодрать не смог ботинки
от тротуара, хоть убей!
В тот вечер тщательно и быстро
асфальт, куда ни поглядишь,
был по приказу бургомистра
намазан клеем для афиш.
«Вот это да!» — подумал Вилли,
не отводя от дяди глаз.
— А почему, — воскликнул Вилли, —
был дан такой смешной приказ?
— На самом деле, бургомистра
почти никто в лицо не знал:
свои приказы он речисто
по телефону отдавал.
А потому никто не понял —
и то сказать, поди узнай! —
что был весь день на телефоне
его домашний попугай.
«Вот это да!» — подумал Вилли:
он был догадлив, хоть и мал.
— А почему, — воскликнул Вилли, —
из дома бургомистр пропал?
— Представь себе, он был в больнице,
он утирал обильный пот,
совсем не мог пошевелиться
и открывал как рыба рот.
Он голос потерял, бедняжка,
и в изумленье щеки тер,
вздыхая горестно и тяжко
в кругу врачей и медсестер.