Школа волшебства и другие истории - Энде Михаэль 8 стр.


— Да, папа, — послушно ответила Леночка.

— Что-то с тобой не в порядке, — вступила в разговор мать. — Ты стала как чужая. Вообще, у меня такое чувство, будто нашу Леночку подменили.

— Любой нормальный ребенок время от времени вступает в пререкания, — продолжал отец. — У тебя больше нет собственного мнения?

— Нет, папа.

— Нас это очень тревожит, — обеспокоено проговорила мать. — Ты могла бы, по крайней мере, хоть изредка, немного нам противоречить? Только чтобы мы порадовались, что у нас растет нормальный ребенок…

Тут Леночка растерялась и уже не знала, как ей быть. Скажи она «нет», это было бы возражением, и возмездие за него последовало бы незамедлительно; но и скажи она «да», пообещай возражать, результат был бы столь же плачевным. Вместо ответа она тихонько заплакала.

— Ради всего святого, — в один голос воскликнули родители, — неужели все настолько плохо? Если тебя что-нибудь беспокоит, поделись с нами, девочка. Ты же можешь обо всем нам рассказать!

И тогда Леночка, всхлипывая, поведала родителям историю о фее и о волшебных кусочках сахара.

— Это ни в какие ворота не лезет! — всплеснула руками мама, выслушав дочь. — Какая коварная особа эта фея.

— Точно, — поддержал ее отец, — ее деятельность должна быть запрещена законом.

— Ах, моя несчастная девочка, — обняв Леночку, принялась утешать ее мать, — успокойся. Твой умный отец наверняка найдет выход из положения. Не правда ли, Курт, мой дорогой, ты сумеешь распутать этот клубок?

— Само собой, — ответил отец и откашлялся. — Дайте только немного подумать.

Он принялся расхаживать взад и вперед по комнате, а жена с дочерью следили за ним взглядом.

— Готово, — сказал он после пятого разворота. — В сущности, все очень просто. Сахар для тела — то же самое, что бензин для автомобиля. Поэтому волшебство будет действовать на тебя лишь до тех пор, пока сахар, который дала тебе фея, находится в твоем теле. А организм, как известно, перекатывает его довольно быстро. Значит, от этих кусочков жара остались одни воспоминания.

Леночка перестала плакать и высморкалась:

— Ты действительно так думаешь?

— Конечно, — заверил ее отец. — Ну-ка, возрази мне разок. Так, ради эксперимента.

— Да, папа, — послушно сказала Леночка. — А если не поучится?

— Нет, — заявила мать, — ты должна возразить нам по-настоящему. А не абы как, вполсилы.

— Но тогда вы должны мне что-нибудь строго приказать, — тяжело дыша от волнения, выговорила Леночка.

Отец выпрямился и сделал строгое лицо.

— Ну хорошо, я велю тебе немедленно сделать кувырок.

— Нет, — тихо проговорила Леночка, — я не хочу. У меня сейчас совершенно не кувырковое настроение.

Все трое замерли в напряженном ожидании, однако ничего страшного не случилось. И, с облегчением рассмеявшись, все обнялись. Отец оказался прав. Он действительно был умным человеком.

Теперь они, собственно говоря, могли бы и забыть эту фантастическую историю. Но кое-какую пользу она все-таки принесла: отныне Леночка возражала родителям и родители возражали Леночке только в случае крайней необходимости, когда в этом действительно была нужда, а не просто так, из прихоти.

И поэтому впредь они жили в полном согласии друг с другом и порой с благодарностью вспоминали фею Франциску Фрагецайхен.

Ах да, не забудем напоследок сказать: Леночка куцыркалась потом с большим удовольствием — и по команде, и без нее.

Сказка про исполнение желаний

Далеко ли, близко ли — начну без затей —

был город, веселый город детей.

Однажды три мага пришли в Киндерштадт:

герр фон Цилиндер,

герр Удивиндер

и герр Шевелюренматт.

Раз десять

они принимались кудесить,

они ворожили, они колдовали,

и что бы кому ни хотелось — давали.

А дети за все, что три мага дарили,

их очень приветливо благодарили.

И только задумывались порою:

а впрямь ли добрые эти трое?

Но ответа

на это

не знали…

И вот расставаться приходит пора —

три мага детей собирают с утра.

На рыночной площади

столпотворение —

три мага зачитывают объявление:

«За то, что себя столь тактично вели вы

и были так вежливы

и учтивы,

мы, три чародея, готовы тотчас

любое желанье исполнить для вас.

Любое желанье — но только одно! —

и знайте, что тут же свершится оно!»

Как вам

такое

понравится?

Чтоб с этой задачкой управиться,

разумные дети собрали совет:

что пожелать?…

Ведь любой ответ,

любое желание сбудется, но

тогда совершиться другим не дано!

И вот что сказали гостям на прощание:

— Большое спасибо за ваше внимание.

Вот наше единственное желание —

чтоб исполнялись все наши желания!

— Да сбудется то, что вы сами хотите! —

воскликнули, глядя на бравых ребят,

герр фон Цилиндер,

герр Удивиндер

и герр Шевелюренматт.

Пока ликовали веселые дети,

три мага уже укатили в карете.

Тогда разошлись по домам киндерштатцы,

и каждый решил, что пора попытаться

проверить,

а впрямь ли сбывается

все то, что отныне желается?

Все вправду! Все вправду!

Желалось — и сбылось!

И снова толпища на площади сбилась.

— Три мага, — кричали в толпе, — не злодеи,

а самые добрые

чародеи!..

Но это

и вам

понятно…

Так ли, не так ли — скажу без затей:

с тех пор изменился город детей.

Вы только подумайте,

что-нибудь вспомнится —

и тут же, и сразу, немедля исполнится!

У всех на желанья большой аппетит,

и город уже под завязку забит:

машина и поезд, пирог и ватрушка,

и кукла, и кран, и волчок, и петрушка,

и книги, и платья, и пышные бантики,

и лыжи, и мячик, и жвачка, и фантики,

и трах с тарархом, и абра с кадаброй,

и каждый — веселый, и добрый, и храбрый!

Ну что,

и вам

захотелось?

А детям уже приелось:

ведь если все время иметь, что желается,

то счастье с удачей не уживается,

и то, что казалось огромною радостью,

становится скукой и полною гадостью.

Зарылся в свое сокровище —

вот и сиди, как чудовище,

один на один с тоскою…

Легко ли

поверить

в такое?

Сразу ли, нет ли, — продолжу рассказ:

три следопыта в предутренний час

покинули Киндерштадт

с просьбой, чтоб срочно вернулись назад

герр фон Цилиндер,

герр Удивиндер

и герр Шевелюренматт.

Сказали бы им следопыты:

«Поскольку вы знамениты

и знаете колдовские слова,

любезные чародеи,

избавьте нас поскорее

от страшного колдовства!

Ведь если счастье приносит несчастье,

то это счастье — беда, а не счастье!»

Однако посланцы вернулись ни с чем:

волшебники просто исчезли — совсем.

И дети вскричали:

— Три мага — злодеи,

а вовсе не добрые

чародеи!..

Вам-то

это

понятно?

Кто снимет с несчастных страдальцев проклятье?

И тут объявился малыш в Киндерштадте —

он был самым юным из всех горожан,

но взрослым ребятам во всем подражал

и мудро заметил:

— Нам просто осталось

теперь пожелать, чтоб ничто не сбывалось!..

И в город веселье вернулось опять.

Однако порою хотелось понять —

а вы как считаете? — все же, какими,

действительно добрыми,

вправду ли злыми

они оказались, те странные маги,

однажды пришедшие в Киндерштадт:

герр фон Цилиндер,

герр Удивиндер

и герр Шевелюренматт?

Норберт Накендик, или Сказка о нагом носороге

Жил-был носорог по имени Норберт Накендик. Обитал он в бескрайней африканской саванне, близ илистого озера, и слыл очень недоверчивым. Ну да ведь все носороги известны своей недоверчивостью, однако у Норберта эта черта характера перевесила все остальные.

— Правильно делает тот, — имел он обыкновение повторять, — кто в любом существе видит врага; тогда тебе, во всяком случае, не грозят неприятные сюрпризы. Единственный, на кого я всегда могу положиться, это я сам. Вот моя философия.

Он гордился тем, что у него была своя собственная философия, ибо даже в этом вопросе не хотел полагаться ни на кого другого.

Как видим, взгляды на мир у Норберта Накендика были весьма незатейливы и уязвимы. Зато тело его было почти неприступным. Броня покрывала его слева и справа, спереди и сзади, и еще по одной костяной пластине располагалось сверху и снизу, — короче говоря, панцирь защищал его почти целиком. А в качестве оружия он использовал не один, как многие его сородичи, а целых два рога: большой — тот, что рос впереди, и запасной, поменьше, — он располагался чуть сзади, — на тот случай, если одного окажется недостаточно. Оба рога были прочные и острые, как турецкая сабля.

— Правильно делает тот, — говорил Норберт Накендик, — кто всегда готов к самому худшему повороту событий.

Стоило носорогу выйти на тропу, что вела к водопою, как каждый спешил уступить ему дорогу. Звери помельче его просто-напросто боялись, а те, что покрупнее, избегали встречи с ним из соображений здравого смысла. Даже слоны и те предпочитали обходить его стороной, потому что Норберт Накендик легко впадал в ярость и по малейшему поводу затевал ссору. День ото дня он становился все злее, так что от него просто житья никому не стало.

В конце концов звери только с риском для жизни могли приближаться к илистому озеру, чтобы утолить жажду. Детеныши не осмеливались там играть и купаться, а птицы боялись там петь, потому что из кустов тотчас же выскакивал разъяренный Норберт Накендик и, топая ногами, прогонял всех, крича, как они ему надоели.

Дальше так продолжаться не могло — в этом мнении обитатели саванны были едины. И потому созвали совет, дабы решить, что делать дальше. А чтобы высказаться мог каждый желающий, все звери и птицы дали торжественное обещание вести себя дружелюбно, поскольку отношения между иными обитателями саванны трудно было назвать приятельскими.

Таким образом, в условленный вечер они собрались в небольшой долине, лежавшей в нескольких милях от озера, чтобы в спокойной обстановке, без помех со стороны Ндрберта Накендика, поговорить о наболевшем.

Лев Рихард Рахенрау, принявший на себя роль председателя, взошел на каменную глыбу.

— Прошу внимания! — Его громовой рык заглушил раздававшееся со всех сторон мычание, блеяние, писк и кряканье.

Тотчас же воцарилась тишина.

— Буду краток, — продолжал лев, ненавидевший длинные речи. — Вы сами знаете, зачем мы здесь собрались. У кого есть предложения?

— У меня! — прохрюкал бородавочник Бертольд Борстиг. — Нам нужно объединиться и всем вместе напасть на Норберта Накендика. Мы в два счета из него душу вытрясем, мы его в блин раскатаем, в землю зароем, и спокойствие в саванне восстановится.

— Простите, любезный, — протрубила пожилая дама-слониха. — Но подобный план свидетельствует о весьма недостойном образе мыслей. Все на одного! — Аида Рюссельцарт, так звали почтенную даму, с негодованием обмахивалась огромными веероподобными ушами. — Во имя звериного достоинства я протестую против предложения господина Борстига. Оно подлое и предосудительное с нравственной точки зрения.

— О-го-го! — разозлился бородавочник. — Да ведь это Норберт Накендик подлый. И с ним следует поступать точно так же.

— Столь низко, — с достоинством ответила Аида Рюссельцарт, — мне не хотелось бы опускаться. — У вас, господин Борстиг, отсутствует понятие об истинных ценностях саванны. А кроме того, не так-то просто из Норберта Накендика, как вы изволили выразиться, душу вытрясти, и уж тем более раскатать его в блин. Прежде он сам кое-кого из почтенных присутствующих в блин раскатает или пронзит своим грозным рогом.

— Ну конечно, — прохрюкал Билл Борстиг, — жертвы при этом неизбежны.

— Кто хочет стать жертвой, — продолжала Аида Рюссельцарт, — пусть выйдет вперед!

Никто не вышел, даже Билл Борстиг. Слониха многозначительно кивнула: — Ну вот видите!

— Предложение Билла Борстига отклоняется, — проревел лев. — Следующий, пожалуйста.

Теперь вперед выступил старый марабу, лысая голова которого от бесконечных размышлений поросла мхом. Звали его профессор Эвсебиус Шламмборер. Марабу чопорно поклонился всем присутствующим и начал:

— Глубокоуважаемые господа, дорогие коллеги!.. М-да… По моему абсолютно компетентному мнению, данную проблему можно разрешить только патогенетическим способом… М-да… Как я продемонстрировал в своем всемирно известном труде о каталепсической афазии девиантных состояний…

Глубокий вздох пробежал по рядам собравшихся: звери и птицы хорошо знали, что профессор Шламмборер всегда говорил очень длинно и запутанно, и виной тому были вовсе не каркающие звуки, которые преобладали в его речи, а высоконаучная манера выражаться.

Назад Дальше